Йицхак Ави-Давид - Рассказы израильских писателей

• Название: Рассказы израильских писателей
• Автор: Йицхак Ави-Давид
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1965

---

На драку немедленно сбежались другие собаки квартала. У лужи, забрызганные грязной водой, брызжущей из-под ног дерущихся, уселись пес Куши, рыжая сука Фифи и еще две-три неизвестные собаки, которые в этот момент проходили по улице. Они с увлечением наблюдали за борьбой двух соперников, будто судьи на соревновании.

Силы борющихся с каждой минутой убывали. Амалек поскользнулся и упал в лужу. Томми воспользовался этим, он брал верх. С победоносным рычанием он схватил раненое ухо Амалека и укусил его изо всех сил. От сильной боли у Амалека вырвался протяжный вой. Ни одна из собак, наблюдавших за происходящим, не пришла ему на помощь.

С большим усилием Амалеку удалось вскочить. Он набросился на Томми и вонзил зубы в его надушенную шкуру. Его гибкое тело повисло на Томми. Наконец ему удалось то, к чему он все время стремился: наконец-то он вонзил зубы в ненавистное горло Томми. Страшный вопль разорвал воздух, и Томми покинул поле боя, зажав хвост между ногами.

Тут открылась дверь балкона и показалась его испуганная хозяйка. Раскрыв объятия, она приняла в них своего громко воющего пса.

— Du mein liebchen! Mein armes Kerlchen![17]

Амалек победил.

Он стоял, дрожа всем телом от бушевавшей в нем крови и от сильной боли. Сейчас он мог себе позволить спрятаться около вещевого склада прачечной и зализывать там в одиночестве свои раны.

Присутствовавшие собаки глядели на него с большим уважением, а он, хромая, медленно и гордо удалялся с поля боя, не обращая на них никакого внимания, даже ни разу не посмотрев в их сторону.

И. Бурла Лора Пер. с иврита А. Белов

На лице Лоры Полар видны еще следы былой красоты. Даже сорок восемь лет жизненного пути, извилистого, мучительно тяжкого, исполненного безмерных страданий, не могли их окончательно стереть. Наподобие древних дорожных знаков проглядывают то здесь, то там чудом уцелевшие приметы увядшего женского обаяния. Они и в тихой, скромной миловидности, и в мягкости движений, и во взгляде утомленных глаз, таких добрых и ласковых, что невольно думаешь, как же они чарующе сияли в дни молодости. Редкая, сдержанная улыбка на ее лице сейчас появляется скорее всего из вежливости, и есть в ней благостный покой и затаенная боль… А ее слегка согбенный стан (и голова всегда чуть-чуть опущена) как бы подчеркивает тяжесть судьбы, пригибающей к земле.

Когда Лора была еще девочкой и выходила, бывало, с родителями на улицу, к ним не раз подходили арабы и арабки из почтенных семейств и дружески говорили:

— Да хранит ее Аллах… Разве можно такую красотку водить по улицам с непокрытым лицом?.. У нас таким с семилетнего возраста закрывают лицо… Этак легко накликать и беду… Нехорошо… Да ослепнет глаз недоброжелателя и завистника и да хранит ее Аллах!

Но вот девочка превратилась в девушку и расцвела так, что невольно пленяла всех.

Когда Лоре минуло шестнадцать, отец выдал ее замуж за вполне добропорядочного, простого, но уж очень недалекого человека. Это был сын его друга, персидского еврея, ювелира по профессии. Парень немного косил, был невзрачен на вид и не отличался быстротой ума. Владел он столярным ремеслом, но делал лишь самую простую работу.

И сразу после замужества началась у Лоры жизнь мучительная, горестная, и конца ее не было видно. Семь долгих лет длилась невидимая миру борьба с нелюбимым мужем. Вести ее приходилось так, чтобы, упаси боже, не ославить ни себя, ни семью и, главное, не согрешить, не попасться в тенета любви, которые расставляли у ног ее многие очень славные парни. Она была убеждена, что ее красота и все ее достоинства принадлежат не только ей, что они — собственность всей уважаемой в городе семьи Полар. Так преданный министр финансов оберегает вверенную ему казну, не разрешая себе даже самой малости, ибо превыше всего ставит свою честь и оказываемое ему доверие…

Шли годы. Короткие душевные порывы сменялись длительной растерянностью, немногие дни примирения — месяцами раздоров. Так повторялось неоднократно, пока Лора однажды не почувствовала, что страстно влюблена в молодого и обаятельного Рифула Хадара, тоже столяра, но первоклассного мастера. Он тоже был по воле родителей женат на нелюбимой и имел уже двух детей.

И когда стало известно об этой чистой и безнадежной любви, Лора узнала, как злы и завистливы люди. У нее было такое ощущение, что ее и любимого человека внезапно схватили чьи-то грязные руки и окунули в мутный и грязный поток. Поползли злобные, грязные слухи; распоясались лицемерные святоши и клеветники; дали волю своим языкам все шуты гороховые; в нее полетели комья грязи… И невольно вспомнились ей две старые поговорки: «лучше попасть в кипяток, чем в чужой роток», и «змею обойдешь, а от клеветы не уйдешь». На себе испытала Лора верность этих изречений.

Лора вернулась в отцовский дом. Не могла она больше жить с мужем под одной крышей, хотя поступок этот лег тяжким позором на репутацию всей семьи.

Любящее сердце Лоры не находило покоя. Не помогали настойчивые предостережения ее педантичного отца, которого все так уважали и к слову которого так прислушивались. Даже ему не удалось отвратить ее сердца от губительной страсти.

Временами Лоре казалось, будто она владеет волшебным талисманом, и перед ним вот-вот должны отступить все преграды. Исчезли из ее сердца страх и малодушие. Кромешная тьма расступилась, брезжил мягкий утренний свет. Все препятствия и препоны должны исчезнуть. Под яркими лучами солнца лед растает… То, что раньше страшило, оборачивалось ликованием борьбы и победы. Такова сила этого талисмана!

Несмотря на усиленную охрану, на непрерывные и бдительные наблюдения и даже засады со стороны ее родителей и родственников, влюбленным удавалось иногда встречаться на тихих далеких улицах, где было мало прохожих. Встречи эти были очень короткими, они длились считанные минуты. Иногда глубокой ночью им удавалось обменяться несколькими фразами через зарешеченное высокое окно ее комнаты, выходившее на улицу. В эти минуты влюбленные походили на ночных призраков. Так познавали они, трепещущие от страха изгои, какое это несчастье — любить…

По вечерам Лора обычно занималась шитьем и засиживалась за работой допоздна.

Дом постепенно погружается в тишину. Наступает полночь… Лора оставляет работу и подымается со стула, что стоит возле окна, выходящего на улицу. Она прикручивает лампу, чтобы лучше видеть в темноте, тихонько открывает окно, высовывает голову и начинает прислушиваться… И вот она слышит тихую песню, в которой звучит мольба. Мелодия плавно течет из глубины переулка, вздымается к окну и хватает за сердце, сжимает его тисками… Это он!..

На улице темно. Тихо. Свет тусклого уличного фонаря сюда не доходит. Листья не шелестят. Тишина и напряженное внимание. Это — разведка, и длится она недолго… Кажется, опасности нет. И вот слышится шепот:

— Доброй ночи, любимая.

— Доброй ночи, милый… Я ничего не вижу.

— Сделай поярче свет и присядь к окну — я погляжу на тебя, дорогая… Хоть немножко…

— Зажги раньше ты… Сейчас тихо… Зажги!

И он зажигает тонкую восковую свечу.

— Пусть яркий свет всегда освещает твой путь, любимый… Да хранит тебя бог… Послушай… Завтра не приходи. У нас допоздна будут гости… Я не смогу… Будет много народу… Умоляю тебя, будь осторожен!

— Хорошо, родная. Я гашу свечу. Сейчас посвети ты…

— Хорошо. Говори шепотом, милый, шепотом…

Лора берет в руки лампу, и яркий свет заливает окно.

И вдруг слышатся удары и приглушенный стон… Это несчастный влюбленный в бессильном отчаянии бьется головой о стенку…

— Боже мой… Перестань, Рифул!.. Ради меня…

Из его глаз неудержимым потоком текут слезы, и, как безумный, он прижимается лицом к каменной стене.

— Перестань сейчас же… Пусть лучше я погибну… Хватит! Если ты не перестанешь, я взойду на крышу и брошусь вниз, к твоим ногам… Клянусь! Перестань!

— Спусти, пожалуйста, нитку…

Она спускает по желобу, проходящему у окна, нитку, и он прикрепляет к ней письмо.

— Когда же мне можно снова прийти? И до каких пор?.. Боже милостивый!..

— На будущей неделе, любимый… Терпение… Только четыре ночи… Терпение и мужество!

— Ты ни на минуту не покидаешь моего сердца, ни на минуту!..

Он молчит, потом медленно прощается, напевая печальную арабскую народную песню:

Эта ночь, как беда, эта мгла, как расплата.
Где любовь? Я хочу у костра ее греться…
Затерялся мой след, нет ни друга, ни брата.
С кем мне плакать? На чье мне плечо опереться?[18]

Когда слабый голос растаял в ночной мгле, Лора отвернулась от окна. Глаза ее припухли от слез.

А по прошествии некоторого времени, когда злословие и клевета так разбушевались, что не было от них спасения, и когда назидательные речи раввинов стали уж очень грозными, случилось невероятное. В дом вошел растерянный и бледный, как воск, отец Лоры и упал на колени перед дочерью. Он пытался целовать ее ноги, он умолял ее сжалиться над его сединами, ради всевышнего и ради доброго имени всей семьи… Он уж и так разбит и раздавлен… Он не в силах больше переносить этот позор… Так почти бессвязно бормотал ее отец, всегда такой уверенный, такой гордый. Внушавший всем почтение и страх, он валялся в ногах собственной дочери, на глазах у всех домочадцев…