Исаак Гольдберг - Гармонист

• Название: Гармонист
• Автор: Исаак Гольдберг
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1934

Журнал «Будущая Сибирь», №4, 1934 г.

---

Словно все смешалось в голове Никона после этого разговора с Зоновым. С одной стороны выходило, что напрасно он слушал ударника шахтера, форсуна, который тянул надоевшую еще на Владимировском руднике канитель о том, что, мол, надо справляться, работать и все такое, — с другой же стороны, было тошно оставаться в одном забое с Покойником, и запали в память слегка взволновавшие слова Зонова о гармони, о музыке и о том, что при хорошей работе можно и в люди по части музыки вылезть.

«Заманивает... — соображал Никон, размышляя над всем, что говорил Зонов, — уговаривает. Даже и форс свой забыл».

И то, что Зонов говорил с ним без всякой заносчивости, без форсу, казалось Никону удивительным и слегка тревожило его. Но вместе с тем это ему льстило.

А когда Зонов сообщил ему, что его поставили в шестнадцатый забой, где, по выражению ударника, ребята все ловкие и проворные, Никон оробел и испуганно подумал: не отказаться ли? И как бы подслушав его сомнения, Зонов просто и решительно сказал:

— Зачислили тебя. Не виляй, а становись на работу...

Он стал на работу.

В шестнадцатом забое работали неплохие шахтеры. Там не было ударников, но все выполняли задания и ни разу не попадали на черную доску. О Никоне новые его товарищи по работе были предупреждены. Очевидно, Зонов все рассказал им о нем. Его оглядели и молча указали его место. Никон почувствовал некоторую робость. Он схватил лопату и стал перекидывать уголь в вагонетку. Работа втянула его, он увлекся. Но его остановил предупреждающий окрик:

— Чище!.. Куда породу кидаешь?

Приостановившись, Никон взглянул в вагонетку и заметил, что он, действительно, вместе с углем набросал туда порядочно породы. Он стал выкидывать ее обратно. А забойщик, не переставая работать, добродушно заметил:

— Поглядывал бы зорче, вот и не пришлось бы лишнюю работу делать. Эх, ты!

Уже первый день работы с новыми товарищами расстроил Никона. Он понял, что здесь не то, что с Покойником, что здесь надо быть внимательным и не отставать от других. Вечером Никон загрустил и даже пожалел, что ушел из двадцать седьмого забоя. Вот не ныли бы у него теперь плечи с надсады, было бы у него спокойно на душе и, если-б захотел, то мог бы он, захватив с собою гармонь, отправиться к Покойнику и там погулять. Досада против Зонова охватила его. Он подумал:

«Ему что! Ходит барином да командует...»

На утро Никон спустился в шахту мрачный и расстроенный. Он шел на работу, как на наказанье. И он с трудом дотянул до конца рабочего дня. Подымаясь на-гора, он столкнулся с Силантием.

— Ушел от Покойника? — приветливо осведомился тот. — Вот и хорошо! Я, брат, к ладным ребятам попал теперь и работать мне лучше, и люди вокруг меня другие... А у Покойника вся летучка осталась. Бушует он, сердится!.. Вчерась встретил меня, «сволочи вы, говорит, все». Тебя поминал. «Воротится, говорит, — это про тебя-то, — лучше, чем в моем забое, ему нигде не будет...»

Никон ничего не сказал Силантию и поторопился свернуть от него в сторону. Упоминание о Покойнике было и неприятно, и кстати. Чорт его знает, может быть, и впрямь вернуться к нему? Тяжело здесь, с этими шахтерами, которые гонят во-всю свою выработку и не признают, что человеку на работе нужно и передохнуть и поразмяться...

Охваченный тоскою, Никон в этот вечер даже не взялся за гармонь. Лег на койку, закинул руки за голову и уставился пустым взглядом в небеленный потолок, по которому расползались широкие черные щели.

Его томили мысли о неприятной работе, об одиночестве. Ему было скучно и тоскливо. Выходило, что тут еще хуже, чем на Владимировском руднике. Так были приятели, там вертелась Милитина, которая отмечала его из всех молодых ребят. Там и музыку его слушали охотнее и с большим вниманием.

«Неужели возвращаться туда обратно?» — вспыхнула неожиданная мысль. Никон отогнал ее. Как вернешься? Стыдно. Смеяться станут. Хвастался той же Милитине, что нигде не пропадет, а вышло, что сразу же и прибежал обратно. Нет, он не вернется. А если здесь не станет легче, то можно уехать в другое место. Рабочие везде теперь нужны. Можно в город, на какую-нибудь стройку. Конечно, лучше всего в город...

«Летун...» — внезапно припомнилось липкое и укоряющее слово.

Никон, повернулся на бок так, что койка сердито заскрипела под ним, и угрюмо подумал:

«Ну, и ладно!.. Пущай называют...»

17

Прохладном вечером, после того, как Никон, томясь и тоскуя, бесцельно повалялся на койке и решил выйти из барака, его у дверей окликнула Степанида.

— Никша, к тебе я, по делу!..

Голос женщины звучал сладко и ласково. Никон встрепенулся. Его живо взволновало появление женщины. Он быстро подошел к ней:

— Какое такое дело?

— Ишь, какой неласковый! — игриво толкнула его Степанида локтем в бок. — Даже не поздоровкался! Ну, здравствуй, миленький! Здравствуй!

— Здравствуй! — тряхнул головой Никон.

— Дело у меня такое... — Степанида оглянулась и понизила голос. — Уйти бы отсюда куда... Людно здесь.

Они отошли от барака, миновали несколько домов и завернули в узкий переулок, где было тихо и безлюдно. Никон снова спросил:

— Какое же у тебя дело?

Степанида опустила глаза и колыхнула рыхлою грудью:

— Нилыч меня послал... Сходи, говорит, к парню, к тебе, значит. Хороший, говорит, парень, зря мы осерчали друг на друга... Скучно ему, ишь, без тебя... — И, заглядывая Никону в глаза и дыша ему густо и жарко в лицо, женщина добавила: — А уж мне, миленький, как ску-учно!...

Никон взглянул на нее, ухмыльнулся и прищурил глаза.

— Вправду, миленький! Вправду! — горячо выдохнула Степанида. — Уж так-то с тобой весело да любо было! И песни-то твои какие ладные да ловкие!.. Нилыч и тот соскучился... Приходи сегодня, у нас вечерка будет. Гармонь приноси!

Заметив нерешительность и раздумье Никона, Степанида торопливо успокоила:

— У нас и вино и закуска заготовлена! Не сумневайся!

Немножко покуражившись, Никон согласился. Женщина радостно оскалила зубы:

— Ой, и хорошо! А гармонь непременно приноси!.. Через часок и заявляйся!

Через час Никон входил в знакомую избу, где было уже шумно, Покойник поднялся ему навстречу, добродушно ругаясь:

— Ну, вот, язви тебя, тово... я гордых, тово... не уважаю... Проходи! Степанида сразу стала увиваться вокруг Никона, усадила его за стол, где сидели гости, незнакомые Никону.

Пили неторопливо, со смаком, весело и озорно подшучивая друг над другом. Отпускали липкие остроты по поводу полноты Степаниды, оглядывали ее жадными глазами, хохотали. Степанида не обижалась и выкрикивала нескромные словечки, подливая масла в огонь. Никон выпил стаканчик, поморщился и стал жадно заедать селедкой с луком.

— Пей, миленький! — пристала к нему Степанида. — Угощайся до сыту!

— Да я и так пью...

Когда гости немного охмелели, Степанида вышла из-за стола и поманила за собой Никона.

— Сыграни, миленький, веселую!

Никон охотно взял гармонь, пробежал быстро ловкими пальцами по ладам, развел меха, молодцевато выставил ногу, поиграл носком сапога и рассыпал бодрую, лихую и взмывающую к пляске «сербияночку». Степанида подперлась левой рукой в крутой бок, правую изогнула вверх и поплыла. Она выплыла мелкими, едва заметными шажками на середину горницы, притопнула, взвизгнула и остановилась перед молодым, светлоглазым гостем. Тот шумно отодвинул скамью от стола, выскочил навстречу Степаниде, вырос перед ней, наклонился, словно изготовился ловить ее и стал следить за ее движениями.

Пляска началась.

18

Появление нового гостя сначала нисколько не заинтересовало Никона.

Веселье было в самом разгаре, охмелевшие гости прыгали около Степаниды и норовили ухватить ее за бока, она с хохотом увертывалась от них, а гармонь задорно разбрасывала ликующие плясовые напевы.

В голове у Никона шумело и он был горд и радостен от того, что его игра так веселит и возбуждает всех.

Но новый гость, рывком раскрывший дверь и на мгновенье остановившийся на пороге, сразу привлек к себе внимание Покойника и Степаниды.

— Баев! — радостно крикнул Покойник. — Ишь, молодчага, тово... Сыпь сюды!

— Сергуша! — вспыхнула Степанида и мигом очутилась возле нового гостя. — Миленький!

Ннкон рванул гармонь, меха развернулись до отказу, веселая частушка мельчайшей дробью рассыпалась над радостными восклицаниями.

Вошедший быстро взглянул на Никона и насмешливо крикнул:

— Обожди, скрипун! Струмент попортишь!

Гнев и смущение горячей кровью прилили к щекам Никона. Но его смятение стало почти непереносимым, когда он услыхал ворчливый и укоризненный возглас Покойника.