Александр Дюма - Путешествие в Египет

• Название: Путешествие в Египет
• Автор: Александр Дюма
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман повествует о путешествии группы европейцев в Египет и на Синай в начале XIX в. Наряду с занимательной фабулой и познавательной ценностью книга представляет интерес с точки зрения истории, рассказывая в живой и образной форме о нескольких наиболее интересных этапах древней и новой истории Ближнего Востока.

---

Арабов же это обстоятельство, по-видимому, совсем не беспокоило. Они потихоньку готовились ко сну, затем, как обычно, улеглись по-братски, бок о бок, с верблюдами. Остался только один часовой, который бодрствовал, как я полагаю, главным образом из-за наших двуногих соседей, а не из-за четвероногих бродяг.

Мы же вернулись в свою палатку и улеглись на ковре. Еще какое-то время мы переговаривались под звуки этой адской какофонии, но наконец усталость взяла верх над страхами, и мы заснули таким глубоким сном, словно вместо колыбельной нам исполнили сонату или симфонию.

III. СИНАЙСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Следующий день оказался одним из самых тяжелых, которые нам предстояло пережить: дорога была усыпана камнями округлой формы, из-за чего верблюды на каждом шагу скользили. Мы вошли в ущелье неподалеку от горы Синай. Солнце отражалось от голых скал, вдоль которых мы двигались, отчего жара становилась еще сильнее. Никогда мы так не грезили о привале и, едва караван остановился, сразу же скрылись в нашей палатке.

Впервые за все путешествие арабы сняли с верблюдов попоны и с помощью копий соорудили себе укрытие от солнца. Даже верблюды, неутомимые странники пустыни, казалось, тоже ощущали тяжесть этого знойного дня. Они легли, вытянув шеи, и раздували песок ноздрями, стараясь найти под верхним слоем желанную прохладу. Однако, как ни нуждались мы в отдыхе, привал был недолгим. Следовало успеть до темноты выбрать место для лагеря: мы возвращались в царство змей, ящериц и прочих рептилий. Не чувствовалось ни ветерка, жара была удушающей, время тянулось бесконечно, на вопросы о том, сколько еще осталось пройти, следовал неизменный ответ: "Это там", сопровождаемый соответствующим жестом. Язык прилипал к гортани, а солнечные лучи обжигали лицо. Именно теперь песня Бешары зазвучала протяжно и задушевно, как никогда прежде. Казалось, этот адский зной располагал арабов к веселью, ибо песню подхватил хор. По-моему, нет ничего утомительнее, чем слушать даже хорошую музыку при плохом настроении; поэтому легко вообразить, как этот тарарам действовал мне на нервы. Самое большее, что я мог бы выдержать в таком состоянии, страдая от жажды, усталости и жары,- это послушать, расположившись в удобном кресле в партере, дуэт из "Сомнамбулы" или каватину из "Дон Жуана". Представьте себе, каково, взгромоздившись на деревянное седло, сотрясающееся от рыси верблюда, на высоте пятнадцати футов от земли выслушивать соло Бешары и хор бедуинов. Однако природная деликатность не позволяла мне приказать меломанам замолчать, к тому же сами они, по-видимому, находили свое пение столь сладостным для слуха, что мне было совестно разуверить их в этом. Я воспользовался паузой и спросил у Бешары, как переводится его песня, в надежде, что, пересказывая содержание, он забудет о мелодии.

- Вот,- ответил он, описав рукой полукруг, охватывающий всю расстилавшуюся перед нами равнину,- вот наша страна; здесь живет наше племя; скоро мы увидим СВОИ семьи, наших жен и братьев.

И он продолжил песню, восхваляющую его родину, и при каждом куплете, который повторяли все арабы, дромадеры, как будто у них тоже были братья, жены и семьи, подпрыгивали, ликуя от радости, словно библейские горы.

Всеобщее ликование наконец прервал араб, шедший впереди. Он с криком метнул вперед свое копье. Мы взглядом проследили, куда оно полетело, и в указанном направлении, где-то на другом конце долины, различили черную точку. Талеб подал знак, Арабалла пустил верблюда в галоп, и тот поскакал с такой необычайной быстротой, что стал уменьшаться буквально на глазах и через десять минут превратился во вторую точку, не больше первой. Вскоре мы увидели, как обе точки постепенно увеличиваются, приближаясь к нам. Мы двинулись им навстречу и вскоре сошлись. Вновь прибывший оказался арабом из племени валед-саид, он шел из Обейда в Кордофан вдоль Белого Нила, одного из истоков Нила. Араб пересек Нубию, двигался по берегу Красного моря и, прежде чем попасть в Каир, где должен был выполнить миссию, сделавшую бы честь любому европейскому филантропу, решил повидать свою семью, с которой расстался полтора года назад. Накануне он вышел из лагеря своего племени, а утром сделал привал там, где нам предстояло остановиться. Узнав все эти подробности, я обрадовался, что смогу получить у него ответ на мучивший меня вопрос, подошел к нему и, призвав на помощь весь свой арабский словарь, ставший уже довольно обширным, спросил:

- Отсюда далеко до привала?

- Это известно одному Аллаху,- ответил он.

Я понял, что имею дело с фаталистом, и решил хитростью добиться своего.

- Сколько времени ты шел сюда?

- Сколько было угодно Аллаху.

Не желая признавать себя побежденным, я продолжал:

- А мы придем туда дотемна?

- Если на то будет воля Аллаха.

- Но в конце концов,- вскричал я, выведенный из себя,- доберемся ли мы туда за час?

На сей раз на лице его появилась удивленная улыбка, словно мои слова показались ему чудовищными и лишенными смысла. Но затем, укоряя себя за это сомнение, оскорбляющее всемогущество Аллаха, он принял невозмутимый вид, и в его ответе прозвучала такая вера, которая способна двигать горы:

- Аллах велик.

- Да кто же, черт возьми, сомневается в этом? - вскричал я в бешенстве.- Речь ведь о другом. Послушай меня хорошенько. Я тебя спрашиваю: далеко ли до места, где разбивают лагерь?

Тогда он протянул правую руку в том направлении, куда мы двигались, и последовал сакраментальный ответ:

- Это там.

Я понял, что попал в заколдованный круг, и, сочтя его и без того достаточно широким, решил не увеличивать новыми вопросами. Араб же, счастливый тем, что встретил товарищей, пошел назад с нашим караваном, решив продолжить свой путь на следующий день. Через три часа мы были у цели.

Беглый осмотр местности сулил нам по крайней мере мягкую постель: красноватый песок был необычайно мелким и чистым - ни камешка, ни ракушки на всей его гладкой поверхности. Увы, эти качества впоследствии оценили и наши гости, с которыми мы вовсе не намеревались делить свое ложе: на каждом шагу встречались здесь ящерицы и змеи, их следы были столь многочисленны и так часто пересекались, словно на равнину накинули сеть с ячейками разной величины.

Ночь застигла нас до того, как мы нашли подходящий участок, и нам пришлось выбирать его наугад и положиться на волю провидения. Арабы поставили палатку, мы растянулись в ней па ковре, хотя под ним вполне могли быть норы, вырытые разными змеями или ящерицами, а это крайне опасно, поскольку рептилии, пытаясь выйти из своего убежища или вернуться в него, обычно атакуют любое препятствие, преграждающее ИМ путь.

Ужин протекал грустно; как уже говорилось, этот день оказался одним из самых тяжелых за все наше путешествие. Я не слишком верил, что ночью мы сможем спать, и решил, чтобы потом себя не корить, обойти и осмотреть палатку, я занялся этим, согнувшись пополам и вглядываясь в песок, когда неожиданно Бешара, заметивший меня, бродившего словно призрак, счел своим долгом отвлечь меня от этого занятия и подошел ко мне. Я спросил у него, можно ли судить о его родине, которую он приветствовал столь мелодичным пением, по этому уголку. Бешара пообещал мне, что завтра я сам смогу оценить достоинства его страны, и, в свою очередь, задал мне вопрос: стоит ли Франция Синайского полуострова?

Никогда еще ни один вопрос не был задан так кстати - он затронул меня до глубины души, пробудив всю мою привязанность к родной земле; на чужбине она проявляется особенно пылко и благоговейно. Я призвал тогда на помощь все воспоминания о Франции, и каждый ее уголок всплывал в памяти, окруженный каким- то романтическим ореолом, которого прежде я не замечал, а почувствовал только теперь, находясь так далеко от родины. Я рассказал Бешаре о скалистой Нормандии, о ее безбрежном хмуром океане и готических соборах; о Бретани - древней родине друидов, о ее дубовых рощах, о гранитных дольменах и народных балладах; о Южной Франции, которую римляне превратили в свою излюбленную провинцию, ибо сочли этот край пи- чем не уступающим Италии, и оставили здесь величественные сооружения, способные соперничать с теми, что возвышаются в Риме; и, наконец, я описал ему Дофпнэ, высокие Альпы и изумрудные долины, поставленные поэтами в один ряд с семью чудесами света9, ослепительные радуги, венчающие водопады; сейчас, как никогда, я грезил об их изумительной прохладе и мелодичном шуме.

Бешара слушал мой рассказ со все возрастающим недоверием; наконец он уже не мог скрыть своего недоумения. Вероятно, оп решил, что я, будучи художником, рисую перед ним эти картины, отдавшись на волю воображения. Тогда я спросил у него, что необычного и невероятного усматривает он в моем рассказе. Он какое- то время собирался с мыслями и затем произнес: