Андрей Румянцев - Валентин Распутин

• Название: Валентин Распутин
• Автор: Андрей Румянцев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-235-03894-3

Проза Валентина Распутина (1937–2015), начиная с первых его произведений — «Василий и Василиса», «Рудольфио», «Деньги для Марии», — пользуется неизменной любовью читателей. Знаменитые его рассказы и повести — «Уроки французского», «Последний срок», «Живи и помни», «Прощание с Матёрой» и др. — переведены на многие языки мира, экранизированы, поставлены на театральной сцене. Известный поэт Андрей Румянцев, знавший Валентина Распутина со времени их общей учёбы в Иркутском университете и сохранивший с ним дружеские отношения на всю жизнь, предпринял первую попытку полного его жизнеописания. Автор рассказывает о Валентине Распутине как художнике, публицисте (чьи выступления подчас звучат много смелее и злободневнее нынешних «манифестов»), общественном деятеле, повествует о его человеческой судьбе, используя личные письма, записи бесед, редкие архивные материалы и другие документы.

знак информационной продукции 16+

---

И всё же — непомерно тяжёлая ноша легла на Валентина Григорьевича в последние годы его жизни. Письма близким друзьям, которым он без утайки рассказывал и о собственном состоянии, и о страданиях Светланы Ивановны, дают об этом представление. В нашем распоряжении есть несколько его посланий супругам Алымовым в Усть-Уду. В них и сердечное отношение к этим людям, и благодарность за постоянную поддержку, и верность давней дружбе, и ощущение свалившейся беды, и стойкость, и обманувшая надежда — всё слилось в этих скромных житейских рассказах:

«07.11.2011 г.

Дорогие Изольда Александровна и Эрнест Дмитриевич!

Давно следовало покаяться за то, что сгинул неизвестно где и ни ответа, ни привета. Но теперь уже опять в Москве. Как ни тяжело здесь зимовать, но придётся. И я прибыл сюда не в лучшем состоянии, и моя Светлана Ивановна. К ней вернулась опять её болезнь, с которой два года назад здесь вроде справились. Да вот вышло, что не совсем. Надежда опять на чудо.

С гостями приехать в Усть-Уду[41] у меня нынче, как вы знаете, не вышло, побоялся, потому что чувствовал себя не ахти как. И вскоре отправился в больницу.

Вот такая теперь жизнь.

Вспоминаю вас с Эрнестом Дмитриевичем часто и всё ахаю: сколько-то я потерял, что не удосужился нынче погостевать у вас! Беды бедами, но остаётся всё-таки уверенность, что непременно погощу. Да и долг другого порядка остаётся. Я нынче продолжал отправлять книги в районную библиотеку, но забываю про вашу церковную библиотеку. Да и не забываю, а всё руки не доходят. В новом году надо подтолкнуть.

Вот такие дела. Довольно грустные, но надо надеяться на лучшее.

Часто вспоминаю Эрнеста Дмитриевича. Никогда не унывает, всегда добродушен и занят делом. Конечно, это мужество, но это и характер, счастливый его характер.

Да будет так!

Кланяюсь вам и надеюсь на встречу. Ваш В. Распутин.

P. S. И батюшке передайте мои поклоны и надежду на его молитвы о нас, грешных. В. Р.».

«15 декабря 2011 г.

Дорогая-предорогая Изольда Александровна!

Спасибо за письмо, тёплое, живое, доброе и обстоятельное. Только из глубинок могут приходить такие письма, в которых ничего не забывается и всё к месту. Читал его и невольно улыбался, представляя Вас и хорошо слыша Ваш голос. Особенно меня порадовала Ваша столетняя мама с прекрасным языком и неиссякаемым интересом к жизни. Да ведь это и Вам тоже — одно передалось, другое, как столетний возраст, непременно передастся. Так что жить Вам ещё и жить! И Эрнеста Дмитриевича непременно за собой тянуть по старому присловью: куда жена, туда и муж. И вместе — к ста годам! Жаль только, что мне не удаётся за вами удержаться. Но и то уже хорошо, что пока подле вас держусь. И знаю теперь, за кого держаться.

А маме Вашей, если поедете на её сотовые именины, кланяйтесь низко и от меня.

Спасибо большое за рекомендации Светлане, как и чем ей лечиться. А пока её пичкают химией. Дней через десять химия, вероятно, закончится, вот тогда и постараемся перейти и на Ваши рецепты. Тем паче, что химия, кажется, уже не помогает. Так что теперь вся надежда на Господа.

И двух месяцев ещё не минуло, как мы в Москве, а кажется — год прошёл. В Москве теперь и здоровым-то не позавидуешь — такая здесь тьма и осенью, и зимой, и даже летом, и так Москва забита людьми, что я стараюсь лишний раз не передвигаться по ней. Передвигаться всё-таки приходится, но от таких „прогулок“ здоровье отнюдь не прибавляется.

Буду ждать теперь письма от Эрнеста Дмитриевича с рекомендациями. Пожалуй, я уже и готов взяться за глобальное. Но вот только каким оно должно быть, что из себя представлять — этого пока не нашёл. Но вместе с Эрнестом Дмитриевичем непременно найдём.

С новым годом Вас, дорогие наши усть-удинцы. Я ведь зимой в Усть-Уде давным-давно не был… А надо, а хочется! Быть может, в следующую зиму поспею.

Доброго, самого доброго Вам нового года! Кланяюсь. В. Распутин».

Следующее письмо написано незадолго до кончины Светланы Ивановны, 11 марта 2012 года. Обычно в посланиях писателя все слова, несмотря на мелкий почерк, выведены чётко, строки лежат ровными ниточками. На этот раз они криво наклонены в правую сторону, дата в конце текста указана неверно: вместо 2012 года стоит 2002-й. Рукою И. Алымовой добавлено: «Получено 24 апреля 2012 г.».

«Дорогие Изольда Александровна и Эрнест Дмитриевич!

Не писали вам и не отвечали на ваши письма целую вечность. Но вечность эта и нам досталась на всю катушку. Светлана болела и в Москве, и в конце концов дошло до того, что её отказались лечить. Конечно, мы могли найти другую больницу и даже нашли, но в последний момент решили по-иному, в пожарном, можно сказать, порядке: за два часа собрались — и в аэропорт, а утром уже были в Иркутске. Я в спешке оставил почти всё, что мне потребовалось в Иркутске — и из бумаг, и из писем. Ваши письма, т. е. письма вам, тоже остались в Москве. Поэтому и молчу безбожно.

А в Иркутске жену увезли в одну больницу, меня в другую. Я два дня назад вышел, жену на днях тоже освободят, но ей предстоит нерадостная и скорей всего недолгая жизнь. Лишь бы Господь помог ей не слишком страдать.

Простите за молчание, но ваши письма были кстати. Спасибо вам. И не обижайтесь за молчание. Надеюсь в наступившем году несмотря ни на что повидать вас. Спасибо! И будьте здоровы. Ваш В. Распутин».

Он мужественно держался, при нём оставались и его доброта, и праведность, и великий его талант. Мерзкие, злорадные словеса хулителей: «Потерял дар, потерял…» — не задевали писателя. Ценители его творчества, думаю, согласятся с мнением Владимира Крупина: «А разве его огненная публицистика последних лет — не произведения мастера?» Да и сам Распутин с грустью и мудрым пониманием говорил о пределах творческих сил: «Семьдесят лет — всё-таки немало. Но отмолчаться мне не придётся… Постараюсь, чтобы не только публицистика появилась. Успокаиваю себя и тем, что смотрю на классиков. Тургенев писал в солидном возрасте маленькие вещи, но видно, что написаны они уже нетвёрдой рукой. То же самое у Толстого. Достоевский не дожил до больших лет. Надо, очевидно, просто вовремя сказать себе: писать воспоминания для детей, для внуков, а уж в широкий мир не пускать своих творений. Тем не менее что-либо ещё, я думаю, мы издадим».

1 мая 2012 года Светлана Ивановна скончалась. Похоронили её рядом с Марусей на Смоленском кладбище в Иркутске.

«Моему ангелу-хранителю…»

Когда-то в повести «Пожар» Валентин Григорьевич описал Алёну, жену главного героя Ивана Петровича. В рассказе о ней было столько мужского любования, столько сокровенных наблюдений, что невольно думалось: тут, конечно, есть отсвет собственного житейского, семейного опыта автора. Это и его признания, и его благодарность жизни за счастливо найденную спутницу.

Перечитаем несколько строк.

«С некоторых пор Иван Петрович стал присматриваться к Алёне внимательней. Даже и не присматриваться, а как бы прислушиваться к тому месту, которое она занимала с ним рядом. Каждый мужик, наверно, держит перед собой два образа жены — какая она есть и какой бы он хотел её видеть…

А вот Алёна его, неизвестно с какого времени, сошлась в одно целое. Больше всего озадачивало Ивана Петровича, что он не заметил, когда он перестал делить её на Алёну для себя и Алёну для него. Проживши тридцать да ещё с гаком годочков, ясно, что они немало перелились друг в друга и тем уж стали роднее, что в каждом из них прибавилось плоти другого, которая не может не приникать к своему изначальному крову…

Находился ли он дома или уходил, он постоянно чувствовал в себе Алёну, продолжающую свою неустанную службу. Она, когда требовалось, добавляла или убавляла его характеру, находила в нем терпение и вела домой… Опрятный и мягчительный тот мир, который был Алёной, с годами не только не выстыл, но ещё и пораздался в понимании и тепле…»

С первых лет совместной жизни в Иркутске, а затем в Красноярске Светлана чутко понимала творческие интересы мужа, журналиста и начинающего писателя. Беспокойная профессия Валентина добавляла немало трудностей. Можно представить, как в Красноярске она, преподаватель вуза, имея на руках маленького сына, обходилась одна во время его частых командировок: и к занятиям подготовься, и лекции проведи, и о малыше позаботься. Одно это, последнее, было делом непростым. Ведь все так называемые удобства в «студенческом доме» — общие. Нужны были и силы, и терпение, и стойкость. Однокурсница Светланы Лидия Лещишина, тоже получившая направление в Красноярский технологический институт и жившая в том же вузовском общежитии, вспоминала об истоках их тогдашней безунывности: «Мы были молоды, жили дружно, верили в своё будущее, умели справляться с любыми проблемами. У многих были маленькие дети, но всегда, идя на занятия к вечерникам (то есть студентам вечернего отделения. — А. Р.), могли оставить ребёнка у любой из подруг».