Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

• Название: Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма
• Автор: Георгий Голохвастов
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Поэзия
• Год: 2008
• ISBN: 978–5–9796–0122–9

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов (1882–1963) — автор многочисленных стихотворений (прежде всего — в жанре полусонета) и грандиозной поэмы «Гибель Атлантиды» (1938). Чрезвычайно богатое, насыщенное яркими оккультными красками мистическое ощущение допотопной эпохи, визионерски пережитое поэтом, кажется, подводит к пределу творчества в изображении древней жизни атлантов. Современники Голохвастова сравнивали его произведение с лучшими европейскими образцами эпического жанра: «Божественной комедией» Данте, «Освобожденным Иерусалимом» Тассо, «Потерянным Раем» Мильтона. Философско-эзотерический эпос Георгия Голохвастова «Гибель Атлантиды» является выдающимся поэтическим произведением в освещении истинности платоновского предания и Атлантической Традиции, идущей к нам из тьмы тысячелетий.

---

Глава тридцать четвертая

Как бурной вспышкой блистанья и гула
Гроза проходит, так злая беда
Над домом царским порывом дохнула
И, смолкнув, словно ушла без следа.

Целебны грозы. Их мощь огневая
Не гнев, а милость несет с высоты,
Своим могучим крылом разбивая
Истому зноя и гнет духоты.

Увы, событий чреда грозовая,
Сестру и брата огнем овевая,
С больных сердец не сняла тяготы
Сомнений мрачных: любовь роковая
Была всё так же для юной четы
Томленьем душ у запретной черты.

Бодрясь, царевич заботой сердечной
Сестру старался утешить, развлечь;
Но боль таилась под шуткой беспечной
Тоску скрывала веселая речь.

В кругу семейном, под кровом покоя,
Желаньем жизни наружно полна,
Царевна крепла. Улыбкой она
Встречала брата, как друга-героя;
Порой смеялась шутливым речам;
Однако, так же как он, по ночам
Томилась духом. Такой непосильной
Казалась жертва; суровый обет
Давил ей грудь, словно глыбой могильной;
Еще властней, на сомненья в ответ,
Любовь звала и манила призывно.
И был бессилен священный зарок
Пред высшей связью, которою Рок
Царевну с братом связал неразрывно:
Когда, встречая врагов топоры,
Царевич шел на защиту сестры,
Тогда, в порыве отваги безумной,
Себя отверг он и в грозном бою
Во имя юной любви их бездумно
Отдать готов был и душу свою.

Так дни мелькали. И близилось время
Великой брачной мистерии Ра.
Мы верим: в тайне Святого Одра
Любви предвечной творящее семя
Росой Завета с рассветным лучом
Кропит незримо невинное чрево
Супруги Божьей. И новым ключом,
Чрез брак Творца с человеческой девой,
Втекает жизни божественной ток
В наш тленный мир, как живительный сок,
Весной поящий ветвистое древо;
И вновь роднится в юдоли мирской
Природа Божья с природой людской.

С времен великих жрецов-звездочетов,
Постигших мудрость небесных расчетов,
Наукой звездной таблицы даны,
Как день расчислить для Празднества Брака
По ходу Солнца, Иштар и Луны
В их общей связи с кольцом Зодиака.

Пред этим днем, накануне, до тьмы,
Справляя брачный союз негреховный,
Невесту-деву торжественно мы
Возводим в храм Зиггурата верховный.

Всю ночь одна на Священном Одре
Она проводит и, данью любовной,
Невинность девства, как жертву, бескровно
Приносит Богу за мир на заре.

Готовя к встрече высокой святыни
Бесстрастность мыслей и чувств чистоту,
Я отдал сердце делам благостыни,
Молитве душу и тело посту.
Теченье суток я строго обставил
Порядком древле предписанных правил;
По древним догмам я восемь недель,
Ища с всемирной душою общенья,
Весь день творил ритуал очищенья,
Всю ночь молился, отвергнув постель.

Два дня осталось до Праздника Брака.
Я вышел рано. Еще тишина
Кругом царила, прозрачно-ясна;
Лишь редко лаем коротким собака
Смущала благость последнего сна.

В одежде нищей, с раскрытою грудью,
Присыпав пеплом главу, и босой,
Я шел, как странник. И рад был безлюдью
И миру утра: с упавшей росой
Свежей и чище был вздох аромата,
Редела дымка бледневших теней.
Шепча Заветы Семи Степеней,
Все семь подъемов прошел я вдоль ската
Священных лестниц; со звоном ключей
Семь врат открыл и, до первых лучей,
Достиг святой высоты Зиггурата:
Когда восьмой отмыкал я замок,
Зарею ярко зажегся восток.

Зардев румянцем, сиянья поток он
Мгновенно влил в побежденную тьму,
Улыбку жизни даруя всему.
Снопы лучей через прорези окон
Во храм ворвались; везде на полу
Горели блики: налево в углу
Их чистый отблеск был празднично-весел,
Играя бегло на бронзе стола;
В углу направо их ласка зажгла
Навес угольный и спинки двух кресел;
Их дрожь дробилась игрой рассыпной
По желтой яшме отделки стенной,
И пятна солнца узор светозарный,
Резвясь, бросали на камень алтарный,
Покрытый сверху цветной пеленой.
А дальше вглубь, в середине чертога,
Помост и Ложе Великого Бога.

Над Ложем сень на колонках резных,
С витым рисунком, где с лилий речных
Росу глотают глазастые рыбы;
Меж них завесы парчи золотой
Подняты в сборку, с их вязью витой
Сливая складок тугих перегибы.

Внутри, под сенью, лазурный подбой
Густого шелка струит голубой
Спокойный отсвет. Чуть мускуса запах
От тканей веет. Богатой резьбой
Весь Одр украшен. Основа — на лапах
Когтистых львиных. На спинке в ногах,
Эмблемой мощи и царственной страсти, —
Раскрытый зев, весь в крутых завитках
Волнистой гривы; свободно из пасти
Свисает длинный язык. В головах
Изваян стройный, исполненный силы,
Охранный Дух, Херувим шестикрылый.

Себя по пояс он спереди скрыл
Одною парой запахнутых крыл;
Другую пару летучим движеньем,
Закинув накрест, сложил за собой,
А третью, с легкой и тонкой резьбой,
Над Ложем вширь распустил осененьем,
Как будто каждым точеным пером
Трепещут крылья над самым Одром.

Склонился Ангел и, грудь укрывая,
Несет в руках орихалковый щит:
Кружок срединный, как искра живая,
На мутном диске шлифовкой горит.

И возле Ложа мистерий предвечных,
Как старцы, в темных изрезах морщин,
Стоят, застыв, два креста трехконечных:
В ногах, как призрак, темнеет один,
Недвижно мрачен другой в изголовьи;
И оба словно растут из земли,
А верхних брусьев концы вознесли,
Как будто к небу, в немом славословьи,
В пылу, какого не выскажет звук,
Подъяв две пары протянутых рук.

Глава тридцать пятая

С горящим сердцем стоял я над Ложем
В глубокой думе, хоть из году в год
Всё это видел. Вдали небосвод
Синел приветно на утре погожем.
В окно струясь, золотистый поток
Лучей играл на щите в изголовьи;
Охранный Ангел большие воловьи
Глаза свои устремлял на восток.
И был во взоре его неподвижном
Вопрос застывший: казалось, что он,
Как я, пытливо глядит в небосклон
С мечтой о чем-то, еще непостижном.

Восток! Зари золотые врата!
Восток — меж мраком и светом черта,
Порог меж Смертью и Жизнью. К преддверью
Чертогов Солнца людская мечта
Привычно льнет: по седому поверью
Мы ждем, что должен наш мир просиять
Спасенья Светом, грядущим с Востока.
Дана надежда, но не дано срока!..
Невольно взор перевел я опять
На Одр обетов, уму недоступных.
Расшитый пышно, обрызган покров
Несмелым блеском живых жемчугов;
Игра алмазов и яхонтов крупных
Дрожит в отливах наборных шелков,
Где ярче радуг оттенки расцветки;
Сплелись в шитье кипарисные ветки
С цветами яблонь, в значеньи двойном
Любви и Жизни; камней самоцветных
Огни дрожат между Свастик заветных
Святых Имен и Мистических Гном.

А в центре — круг, знаменующий вечность;
И в круге, в центре — овальный Алмаз,
Завета Око, Всевидящий Глаз.
Как ясность девства, чиста безупречность
Его граненья; как лед при луне,
Прозрачен он, словно вся бесконечность
Сквозит бездонно в его глубине.
Теперь, однако, туманная млечность
Густою пленкой, подобно бельму,
Сиянье камня недужно застлала.
И в грезах, новых душе и уму,
Глядел упорно я в недра Кристалла.

Внутри, теряясь в седой белизне,
Но точно споря с молочною дымкой,
Чуть видный свет трепетал невидимкой.
И вспыхнул вдруг… Не причудилось мне!..

Нет, нет, — я видел: внеумственным знаком
Как глипт, нарезан, Алмаз излучал
Великий Символ Начала Начал —
Мужское с Женским в единстве двояком.

Опять, еще раз я слышал прямой
Призыв к Познанью Ступени Седьмой!

Единство — жизни бессмертной источник.
В подземном мраке, в пещере меж скал,
На камне образ его начертал
Священным страхом объятый заточник.

А здесь, царя над землею, Кристалл
Печатью той же чудесно отмечен;
И светит в мир мужеженственный знак
Обетом жизни, как вестник, что мрак
Темницы смертной не может быть вечен.

Так пусть коварно дерзает Иштар
Свой свет над храмом ронять еженощно;
Пусть в тленном мире опасно и мощно
Влиянье вредных и вкрадчивых чар;
Пусть с каждой ночью, томимый соблазном,
Кристалл мутнеет, и жизненный дар
Его скудеет при свете заразном, —
Но всё ж над жизнью бессилен недуг!
Исконно года смыкается круг;
Незримо с неба в земную обитель
Для брачной ночи нисходит Зиждитель
Супругу-деву познать, как супруг.

Родится утро. И луч первородный,
Несущий дар бытия, но досель
Весь год в блужданьях над миром бесплодный,
Находит цель — предреченную цель.

На самой грани меж светом и мглою,
Бесценный, лучший как первенец, луч
Пугает сумрак воскресной хвалою
И, первым зноем живительно-жгуч,
В окно к Одру проникает стрелою.

В заветный миг на святой высоте
Дыханье будит лучистый скиталец,
Касаясь точки, горящей в щите,
Как длани Ра указательный палец.
Он в диск наклонный вонзается так,
Что, им отброшен на Ложе Завета,
Как будто колет полоскою света
Священный камень. Скрепляется брак:
В Кристалле мутном расходится сразу
Рожденный черной волшбою налет;
Сияет Анк и победно Алмазу,
Как радость света прозревшему глазу,
Предвечной славы сиянье дает;

И отблеск Камня живительной дрожью
Целует тайно избранницу Божью…

Я был во власти пророческих снов,
В наитьи вещем дерзающих мыслей;
Прозренья свет, ослепительно-нов,
Мне дал познанье забытых основ,
Основ первичных в их истинном смысле.

Не всё ли скрыто в мистерии Ра,
Чего искал в неустанной борьбе я?
Но как, с годами, слоясь и грубея,
Стволам деревьев столетних кора
Кует сухие и мертвые брони,
Так в чине брака с теченьем веков
Обряд наружных его церемоний
На суть живую накинул покров.

И лишь теперь, как наплыв благовоний,
Дыханье Жизни я чую сквозь тлен:
Блаженно девство! И трижды блажен
Любовный дар целомудренной йони!

Нет, он не символ: полней и мудрей
Простая жертва земных дочерей.

Невинность девства, при ветхозаветной
Венчальной тайне, как чистый цветок,
Отдавший венчик росе предрассветной,
Впивает Силы Зиждительной ток;
К чертогам жизни в то утро Восток
На миг бросает лучом живоносным
Свой мост, простертый над тлением косным,
И людям доступ к блаженству отверст:
В дыханьи Камня лучащийся перст
Рождает Жизни Двуполой флюиды;
Они — единства живой сефирот,
И кто им даст воплощение, тот…
Тот даст бессмертье сынам Атлантиды!..
И близок, близок в судьбах поворот!

Прозрев свободу, могу ль, как невольник,
Во власти смерти добычей гробов
Людей оставить, как жалких рабов?
Бессмертье — людям!.. Солью треугольник
Познанья, воли и творчества я
В Глагол победный и самосиянный,
Как Свет от Света, — и свет бытия
Зажгу, сотрудник Творца первозванный.

Мой жребий выпал!.. Я в этом году
На Ложе Жизни священное место
Отдам царевне; я Божьей невестой
В обряде брачном ее возведу
Дорогой правды от лжи бездорожья.
И сбросит дева, избранница Божья,
Стыда одежды, грядя для венца!

Восстань же, Солнце Спасенья, и брызни
С востока светом немеркнущей Жизни,
Ее же Царству не будет конца!

Глава тридцать шестая