Александр Янов - Россия и Европа- т.2

• Название: Россия и Европа- т.2
• Автор: Александр Янов
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 0101

---

Конечно, позднее средневековье в России, как и во всякой ев­ропейской стране, знало и идею божественной инвеституры вер­ховной власти, и ценность её легендарного происхождения. Осно­воположник Московии Иван Грозный даже, как известно, назначил себе в предки по прямой линии самого Августа Кесаря. Помним мы, однако, также, что результатом его деятельности были разорение страны, великая Смута и пресечение династии.

Романовы, в отличие от Рюриковичей, пришли к власти по ре­шению Земского собора 1613 года. Ни тебе божественной инвести­туры, ни легендарного происхождения. Они, собственно, и династи­ей-то стали лишь после Павла в начале XIX века. Как в таком случае могла быть идеологически оправдана легитимность их самодержа­вия? Что бы ни утверждали впоследствии консервативные национа-

122 НМ. Карамзин. Цит. соч., с. 48.

листы о сакральном предназначении власти Романовых, единствен­ное её рациональное оправдание (на дворе все-таки стоял XIX век) предложил Карамзин: без самодержавия Россия погибнет.

Тезис второй Почему, однако? По­чему, скажем, Англия спокойно без самодержа­вия обошлась — и даже монархию сохранила! — а Россия непременно должна была без него погибнуть? С ответом на этот вопрос Карамзин справился еще лучше. И был он обманчиво прост: потому что Россия не Англия. Это правда, что современная Европа не терпит самовластья и нет в ней крестьянского рабства. Ну и что? Мы — «другие», у нас дру­гая история, другие «правила, мысли народные» (или, как скажет впос­ледствии на ученом жаргоне Б.Н. Миронов, «архетипы сознания»).

«У нас не Англия; мы столько веков видели судью в монархе и до­брую волю его признавали вышним уставом».123 Словно бы Англия не признавала абсолютную власть монарха больше веков, чем Россия.

И еще: «Выражение le conceit d'etat entendu [вняв мнению Госу­дарственного Совета] не имеет смысла для гражданина российско­го; пусть французы употребляют оное... в самодержавии не надоб­но никакого одобрения для законов, кроме подписи государя».124 Словно бы у французов всегда был le conceit d'etat.

И еще: «Кстати ли начинать русское Уложение [как предложил Сперанский] главою о правах гражданских, коих в истинном смысле не бывало и нет в России?»125 Словно бы в Европе «права граждан­ские» с неба упали, а не были установлены законодательным актом. Одним словом, вспомним очень точное замечание А.Н. Пыпина: «Русская жизнь отделена была от жизни европейской и даже проти­вопоставлена последней».

Успех этого тезиса Карамзина был феноменальный. Его подхва­тят и идеологи дворянского большинства, как Н.М. Погодин, и их оп­поненты, как П.А. Вяземский. На его основании славянофилы разра­ботают стройную теорию уникальности России, а западники создадут

Там же, с. 102.

Там же, с. 6о.

Там же, с. 91.

в российской историографии влиятельнейшую «государственную школу» (исходившую, впрочем, из той же российской уникальнос­ти). То, что не успел договорить или додумать мэтр, договорят и додумают за него те, кто придёт после. Даже Белинский в свой краткий период увлечения самодержавием воскликнет: «Один из величайшихумственныхуспехов нашего времени в том состоит, что мы, наконец, поняли, что у России была своя история, нис­колько не похожая на историю ни одного европейского государ­ства, и что её должно изучать и о ней должно судить на основании её же самой, а не на основании ничего не имеющих с ней общего европейских народов».126

И два столетия спустя будет этот карамзинский тезис преследо­вать российскую культурную элиту, вылившись в конце концов в до­петровскую идею «русской цивилизации», противостоящей Европе. Даже такой дремучий патриот, как Геннадий Зюганов, не имеющий, я уверен, ни малейшего представления о политической концепции Карамзина, и тот ссылается на его тезис — пусть на советском кан­целярите: «духовно-нравственные устои русской народной жизни... принципиально отличаются по законам своей деятельности от за­падной модели свободного рынка».127 Или уж вовсе по рабоче-крес- тьянски: «Капитализм не приживается и никогда не приживется на российской почве».128

...Ошеломляет, однако, другое. Спорят о Карамзине, спорят, вот уже скоро два столетия исполнится, как о нём спорят. И за всё это время никто, кажется, так и не обратил внимания, что как политичес­кий мыслитель ничего принципиально нового он, собственно, не придумал. Стоит припомнить Московию XVII века, и едва ли останут­ся у читателя сомнения, что политические тезисы Карамзина глубоко архаичны. Нет слов, они, конечно, прошли через фильтр европей­ского Просвещения и выглядят вполне современным «мифом о Рос­сии», говоря языком Ю.С. Пивоварова. Но миф-то старый, московит- ский. Тот самый, что был так жестоко дискредитирован в свое время Крижаничем и навсегда, казалось, перечеркнут реформами Петра.

1 та

В.Г. Белинский. Собр. соч. в трех томах, М., 1948, т-3, с. 644.

ГА. Зюганов. За горизонтом, Орел, 1995, с. 75.

Там же.

Глава третья

Метаморфоза Карамзина —

Театр одного актера

В первые, переходные и неустойчивые годы — после страшного потрясения 14 декабря — Николая, однако, заботили не столько прошлые или грядущие поколения, сколько немедленные гарантии, что на его веку «безумство наших либералов» не повторится. Конечно, у него не было сомнений, что новое большинство российской эли­ты поддержит его, как бы жестоко ни расправился он с декабристами. До­статочным свидетельством такой под­держки служило хотя бы то, что члены Св. Синода, участвовавшие в Вер­ховном суде, единодушно требовали смертной казни для всех декабристов.

Но ведь восстание 1825 года зате­яно было именно либеральным мень­шинством, опиравшимся на мощную петровскую традицию, которая не уш­ла в Сибирь вместе с осужденными, а по-прежнему жила в либеральной молодежи, среди «декабристов без декабря», как Пушкин, Лермонтов, Грибоедов или Вяземский. Прежде всего поэтому требовалось нейтра­лизовать, разоружить, если хотите — как политически, так и идейно, — это либеральное меньшинство. А еще лучше приручить его, поставить на службу самодержавию. Технику политического разоружения «без­умных либералов» Николай отработал еще на допросах декабристов.

Александр Сергеевич Грибоедов

Мы знаем, что некоторые из этих допросов разыграл он как на­стоящие спектакли. Не зря же в конце концов назвал его Тютчев «лице­деем», а Лотман, как мы скоро увидим, «комедиантом». То был своего рода театр одного актера, где император выступил в неожиданной для него — и тем более для подследственных — роли подлинного реформа­тора, нового Петра, готового к преобразованию России. Ровно ника­кой нужды, уверял он их, в мятеже не было. Он сам отлично видел все язвы российской жизни и готов был приступить к их лечению. Именно ошеломляющий успех этого следственного, так сказать, эксперимента и подсказал, по-видимому, Николаю тактику начала его царствования.

«Декабристов без декабря» следовало покорить так же, как поко­рил он своими реформаторскими посулами подследственных. Для того, надо полагать, и устроил царь своего рода всероссийский политический спектакль. На протяжении, по крайней мере, пяти лет — между 1825-м и 1830 годами — Николай пытался создать в обществе имидж, как гово­рят сейчас, деятельного царя-реформатора. С одной стороны, второго Петра, а с другой, Петра либерального, которому кнут, в отличие от его великого пращура, для преобразования России не понадобится — од­но лишь просвещение. И только в этом, либеральном, смысле будет его царствование противоположностью петровскому, своего рода мирной контрреволюцией против насильственной революции Петра.

Ненавистный всем Аракчеев был отправлен в отставку, а опаль­ный еще недавно Сперанский опять приближен к престолу. Пушки­ну было разрешено вернуться в Петербург, а Грибоедов назначен послом в Персию, что тотчас принесло царю неслыханные дивиден­ды. «Грибоедовым куплено тысячи голосов в пользу правительства. Литераторы, молодые, способные чиновники и все умные люди тор­жествуют».129 Еще не взошли на эшафот декабристы, а уже издан был высочайший рескрипт на имя министра внутренних дел, пред­писывающий рассматривать ограждение крестьян от насилия поме­щиков как важнейшую задачу правительства. Его Величество, гово­рилось в рескрипте, будет лично наблюдать за тем, чтоб помещики исполняли свой долг «христиан и верноподданных». Впервые пра­вительство реагировало не на отдельные случаи помещичьего про­извола, а на злоупотребление крепостным правом в принципе.

Нейтрализуя «декабристов

бездекабря» И знаете, подейство­вало. Поверило в нового Петра либеральное меньшинство. По крайней мере, на время. Даже такие проницательные люди, как Пушкин или Вяземский, поверили. Разоружились. До такой ^ степени, что помилования декабристов ожидали со дня на день. 30 мар-