Мор Йокаи - Черные алмазы

• Название: Черные алмазы
• Автор: Мор Йокаи
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1971

Роман крупного венгерского романиста Мора Йокаи «Черные алмазы» (1870) посвящен судьбам Венгрии конца 60-х годов XIX века, в период развития капитализма, дает широкую картину венгерского общества того времени.

---

— Для меня это слишком высокие титулы, графиня, — произнес аббат. — Я буду удовлетворен, если заслужил звание «человека»! Вы же сами видели, чудес я не творил, так как имел дело только со смертными. Я это знал заранее и, что бы окончательно лишить происшедшее ореола сверхъестественности и таинственности, расскажу вам, как я проник к вашей спальне через запертые двери. Но сначала, графиня, прошу вас, налейте чаю себе и мне, если позволите воспользоваться вашим гостеприимством: я немного возбужден. А за тем потолкуем о нашем деле, как болтают о самых простых вещах скучными зимними вечерами.

Графиня налила чаю себе и гостю, потом уселась в кресло, запахнувшись в шелковый бурнус. Она все еще зябла.

— Итак, с самого начала я был убежден, что имею дело с обыкновенной человеческой проделкой, — начал аббат. — К такому выводу я пришел на основании того, что рассказал мой скромный друг священник. Духи, поднимающие внизу галдеж, не кто иные, как домашняя прислуга. Для чего им был нужен шум? Это объясняется той атмосферой, которую вы создали в своем замке, графиня. Вы окружили себя одной женской прислугой, к которой мужчинам было запрещено открыто приближаться. Они нашли другую, преступную возможность встреч, а чтобы вы, графиня, никогда этого не обнаружили, придали своим сборищам мистическое освещение. Если бы они развратничали втихомолку, без шума, вы уже давно узнали бы об этом. Когда священник Махок рассказал, как бежал с ризничим через решетчатую дверь, я понял, что именно через эту дверь мужчин впускают в замок; кроме того, мне стало ясно, что ризничий должен быть посвящен в заговор. Затем я предположил, что женщинам, чтобы по пасть в склеп, необходимо пройти по подвальному коридору. А раз так, то, покидая свои комнаты, они непременно оставляют все двери отпертыми, чтобы по возвращении не привлечь вашего внимания скрипом. По глазам и цвету лица вашей компаньонки можно прочесть, что эта особа падка до удовольствий, любительница сладко поесть и выпить пива. За обедом я увидел, что, кроме того, она еще и ханжа. Когда она отказалась от вина, мне все стало понятно. Я не сомневался, что найду двери открытыми. Чтобы не поднимать шума, я пешком дошел до садовой калитки. На свежем снегу было множество мужских следов: ясно, компания снова в сборе. Калитка оказалась распахнутой, и следы шли прямо к решетчатой двери. Она была только прикрыта. Правое крыло коридора вело к склепу, левое — к входу в подвал. Я поднялся по лестнице, здесь дверь тоже была отворена. Я рассчитывал, что и другие двери наверняка окажутся отпертыми. Так оно и было. Оставалась лишь одна неясность. Ближайшая к вам комната — гардеробная. Эта дверь запирается не на ключ, а на задвижку, которая закрывается из вашей спальни, и вы обычно ее сами запираете. Однако дверь гардеробной тоже должна была быть открыта. В этом меня убедило пропитанное табачным дымом платье. Для своих оргий эти бестии крали ваши шелковые платья. Разврат любит роскошь. Но как же они отворяли дверь? И этому нашлось простое объяснение. Как только вы удалялись в спальню, они тотчас подсовывали нож под задвижку в двери гардеробной. Когда вы, графиня, нажимали кнопку пружины, язычок задвижки ударял по ножу и сразу же отскакивал, а дверь оставалась открытой. Нож и сейчас торчит в двери. Таким образом, графиня, каждую ночь вы спали при открытых дверях — исключая вашу спальню — и подвергались опасности ограбления. Вас все бросили, до смерти запугав призрачным шумом, чтобы вы не вздумали выйти из своей комнаты и даже не пытались позвать прислугу. Вот какое ужасное наказание вас постигло, графиня.

— Наказание! — пролепетала потрясенная графиня.

— Да, наказание. Ибо вы заслужили эти страдания. Теуделинда робко смотрела на отца Шамуэля.

— Графиня! — строго произнес господин аббат. — На вас лежит большая доля вины в том, что ваши слуги скатились на стезю греха. Вы довели их до этого. Ваш упрямый каприз, ваша странная идея вынудили этих женщин вести образ жизни, исполненный лжи. Природа наказывает тех, кто восстает против нее. А вы восстали, графиня, на долгие годы отгородившись от мира и думая, что вместе с собой можете отгородить и других. Это было большой ошибкой, и она не осталась без наказанной. Теперь вы стоите перед двумя судьями. Один из них — небо, другой — свет. Небо готово разгневаться, свет — осмеять. И небесный гром и насмешки света одинаково для вас мучительны. Как можно защититься от этого?

Графиня, оцепенев, откинулась на спинку кресла. После приступа страха, негодования, отвращения, теперь ей пришлось страдать из-за терзавших ее угрызений совести, вызванных словами аббата. Эти муки превосходили даже перенесенные волнения.

Наступило долгое молчание.

И во время этого молчания в душе графини непрерывно, словно колокольный звон, звучало: «Как можно защититься от гнева небес и насмешек света?»

В конце концов ей показалось, что она нашла решение, и, придя от этой мысли в возбуждение, графиня поднялась и быстро заговорила:

— Я удалюсь в монастырь, туда не долетают насмешки света. Распростершись на холодных камнях, я днем и ночью буду молить небеса сменить гнев на милость. А вы, ваше высокопреподобие, будьте благосклонны и замолвите за меня слово настоятельнице монастыря с самым строгим уставом. Там я похороню себя заживо, и никто больше не вспомнит моего имени. Все мое имущество, накопленное долголетней экономией, и весь доход от родовых поместий, которыми я имею право пользоваться до конца своей жизни, я передам монашескому ордену, во главе которого стоите вы. Я хочу просить у вас лишь одного: пусть в часовне оскверненного склепа моих предков каждую полночь, пока замок будет во владении ордена, служат благочестивую вечерню.

Графиня грустно закончила свое отречение от жизни, голос ее несколько раз переходил в шепот, прерывался, хотя она и пыталась придать ему силу.

Господин аббат тоже поднялся с места и, когда графиня протянула ему руку, пожал ее, а потом, гордо откинув голову, сказал:

— Сядьте, графиня, и послушайте теперь меня. Прежде всего разберемся в том, о чем вы упомянули в конце: ни мне, ни моему ордену не нужны ни ваш замок, ни ваше поместье, ни ваши деньги. Нам не пристало ханжески выманивать земные блага у слабых людей в минуты их душевного крушения. Мы не станем возбуждать против себя ненависть, пресмыкаясь ради средневекового наследства. И ни к чему нам каждую полночь выстаивать босиком вечерню в вашем фамильном склепе, а остальную часть суток поглощать ваши доходы с помощью искусства кулинаров и виноделов. Итак, графиня, от этой идеи вам придется отказаться раз и навсегда.

Графиню поразили его слова. Все чувства влекли ее к этому человеку, и, для того чтобы полностью подчинить ее своей власти, ему оставалось лишь проявить бескорыстие, категорически отказавшись от мирских благ и тем самым вызвав в ней еще большее к себе уважение.

— А теперь, графиня, — продолжал аббат, — отбросьте мысль похоронить себя в святой обители. Там вы не найдете успокоения, которого ищете. Судите сами. С вашей легко воз будимой фантазией, которую монастырское затворничество еще больше обострит, сможете ли вы выстаивать мессы? Не будут ли вас вечно искушать пародийные слова, когда зазвучат псалмы и моленья? Не завоет ли вам в ухо демон, вплетая в самые благочестивые песнопения кабацкий хор? И сколько бы раз вы ни видели благоговейное лицо другой монахини, склоненной пред алтарем, вы всегда будете вспоминать: мои любимицы с такими же благочестивыми лицами лгали во время молитвы, молясь не богу, а сатане! Нет, графиня! Место в монастыре перед алтарем не для вас. Другому человеку оно может послужить убежищем, но для вас оно стало бы местом негодования и возмущения, где с вами произошло бы то же, что и с отшельником, которого воспел поэт: забыв молитву, он проклял бога!

Глаза графини горели, когда она слушала ужасное предсказание.

— Правда, правда, — шептала она, живо представляя все, о чем говорил аббат.

— Мучительное воспоминание о скандале изгонит вас из церкви и лишит права молитвы! — безжалостно продолжал священнослужитель.

— Правда, правда, — хрипло повторяла графиня, ударяя себя кулаком в грудь. — Я не могу больше видеть церкви, не могу больше молиться. — Она в отчаянии бросилась к ногам священника, с судорожной силой обреченных схватила его за руку и вне себя вскричала: — Но как мне спастись? Где, если не в церкви? И чем защитить себя, если не молитвой?

Аббат проникновенным голосом ответил:

— Спасайтесь в собственном сердце, графиня: Там ваше убежище. И защищайте себя добрыми делами. Благие дела станут вашей молитвой.

Теуделинда прижала руку священника к своему горячему лбу. Затем поднялась, развела руками и покаянно сказала:

— Располагайте мною. Приказывайте, что мне делать.

— Вернитесь в свет и займите там подобающее вам положение.