Владимир Москалев - Король франков

• Название: Король франков
• Автор: Владимир Москалев
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-1742-3, 978-5-4444-7699-4

Гуго Капет стал королем Франции в 987 году. Но то был скорее титул, чем власть. Слишком сильны и независимы оказались вассалы короны. Гуго пришлось положить немало сил и средств, чтобы завоевать их доверие и поднять свой авторитет монарха. Умело пользуясь разногласиями среди феодалов, поддержкой церкви и будучи прирожденным дипломатом, Гуго Капет приумножил королевский домен в несколько раз, заставил считаться с собой многих, более сильных владетелей и добился передачи трона по наследству своему сыну Роберту, известному в истории как король Роберт II Благочестивый.

Роман «Король франков» является прямым продолжением книги «Нормандский гость».

---

– Когда же? – тотчас устремились на него любопытные взгляды.

– Вот только повидаю герцогиню.

– Она так ждет вас, постоянно спрашивает, а мы лишь пожимаем плечами в ответ. Сейчас она у себя.

– Я думаю, мать покажет твои апартаменты, – опустив руку на плечо нормандцу, сказал герцог и, развернувшись, ушел.

Маникор провел Можера в зал – огромный, прямоугольный, с шестнадцатью витыми мраморными колоннами, подпирающими резными капителями концы дуг сводчатого потолка. Напротив двухстворчатых дверей, через которые они вошли, – четыре больших окна с цветными стеклами, дугообразные поверху. С обоих торцов зала – двери в комнаты.

Барон подвел нормандца к одной из них и, попрощавшись, ушел.

За дверью слышалось пение, кто-то играл на лире. Едва Можер вошел, певица умолкла, инструмент замолчал. Гуннора, сидя вполоборота к двери, повернула голову.

– Можер! Вот и ты, сын мой.

Нормандец подошел; упав на колено, склонился над рукой матери.

– Я уже думала, что уеду, не повидав тебя.

– Разве мог я так поступить, матушка? Вы ведь знаете, что ближе вас и отца у меня никого нет.

– Ты научился вежливости у франков, коли стал говорить на «вы».

– Мало того, теперь я целую дамам пальчики.

Герцогиня рассмеялась.

– Как тебе в Париже? Знаешь, только что пронесся слух, будто в город ворвался сам Хрольф-Пешеход верхом на коне и ведя за собой войско норманнов. Дворец переполошился, все высыпали на стены, но, как и следовало ожидать, врагов никто не увидел. Да и откуда им взяться, если нормандская герцогиня гостит в Париже у короля?

– Они приняли меня за моего славного предка, – усмехнулся Можер. – Поистине, у страха глаза велики. У них живы в памяти истории о былых нашествиях норманнов.

– О ком ты?

– О парижанах, конечно.

– Значит, едва ты появился, как уже что-то натворил, и горожане со страху приняли тебя за Хрольфа? Ах, сынок, тебе не умереть от скромности. Почему бы спокойно и без шума не проехать по улицам города, никого не задевая? Так нет же, обязательно надо во что-нибудь вмешаться. Ну, расскажи, что с тобой приключилось?

В это время вошла королева Адельгейда. Нормандец приветствовал ее легким поклоном. Герцогиня приподнялась было, но королева жестом вновь усадила ее и сама уселась рядом.

– Играйте что-нибудь, но не надо петь, – приказала она трем девицам, которых Гуннора привезла из Нормандии. И зазвучала легкая, ненавязчивая мелодия.

– Я рада тебя видеть, племянник, – улыбнулась Адельгейда. – Однако не все готовы разделить со мной эту радость. Парижский епископ требует наказать вашего сына, мадам.

– Наказать?.. Моего мальчика?.. – высоко вскинула брови герцогиня. – Но за что?

– Право, какая-то нелепая история. Я зашла к королю поговорить о Роберте и поняла только, что Можер чуть не убил викария, племянника епископа. Тот чудом остался жив, правда, стал хромать и кашлять, да еще время от времени потирает ушибленное плечо.

Гуннора всплеснула руками:

– Святой Боже! Чем же тебе помешал викарий? Неужели нельзя было проехать мимо, не трогая особу племянника епископа?

– А зачем он обижает безвинных? Жаль, что это был не епископ, я заставил бы его сожрать собственную митру. Но, воображаю, как не понравилось бы это Роберту; говорят, он стал чересчур благочестив. Кстати, ваше величество, я почему-то нигде его не встретил. Уж не заболел ли часом ваш сын?

– Ты прав, Можер, – вздохнув, ответила королева. – Роберт и в самом деле стал не в меру набожным. Король мечтает видеть в нем преемника, будущего правителя государства, но, глядя на сына, лишь хмурит лоб. Вот и сейчас, вместо того, чтобы быть рядом с отцом и постигать науку управления государством, он пропадает в каком-нибудь монастыре у монахов.

– Если их недостаточно, то я привел еще одного.

– Монаха? Где ты его взял?

– Нашел.

– Очень мило! Он что же, валялся на улице?

– Нет, был привязан к столбу. Мне это не понравилось, и я решил освободить его.

– Кто же его привязал?

– Нечистая сила. Она давно за ним охотилась: монах был слишком набожен и часто изгонял бесов.

– Сын мой, ты совершил поступок, угодный Господу, – сказала мать.

– Да, если не считать того, что при этом я поссорился с дьяволом, с которым прежде жил в ладах, – ответил сын.

– Ничего не понимаю. С каким дьяволом? О чем ты?

– А я, кажется, поняла, – улыбнулась королева. – Под нечистой силой ты, Можер, имел в виду племянника епископа?

– Ваше величество необычайно догадливы, – с любезной улыбкой ответил нормандец.

– Можер, немедленно расскажи нам всё, – строго потребовала герцогиня.

– Мы должны знать, как нам действовать, если дело зайдет слишком далеко, – добавила королева и махнула рукой юным музыкантшам, которые тотчас упорхнули.

Спустя некоторое время Можер снова вышел в галерею, рассчитывая увидеть монаха, но вместо этого был окружен придворными. Они стали наперебой сообщать ему новости, а потом слушали его рассказы о нормандском дворе.

Герцогиня, которая вышла из покоев немного погодя, увидела Можера в окружении придворных и стала терпеливо ожидать, когда они его отпустят. Ей хотелось поболтать с сыном наедине. Общение с ним она называла мгновениями материнского счастья. Ее старший сын Ричард был сдержан, покладист; она, разумеется, любила и его, но всегда восхищалась милым сердцу Можером. Его бунтарский дух почему-то вызывал у нее восторг, хотя и не всегда доставлял удовольствие. Ричард, конечно, почитал ее, но редко называл матерью; младший же беззаветно любил, она видела это, и всегда с радостью целовал ее и преклонял перед ней колена, но не в надежде что-то выпросить или перетянуть на свою сторону, а просто из любви, благоговения перед матерью. Ее материнское сердце млело от радости за сына-великана, и она, прекрасно зная, что он порою груб с женщинами, резок с мужчинами и временами непослушен ей, всегда всё ему прощала, припоминая, что таков и его отец.

Теперь она, стоя у одной из пилястр[4] на выходе из зала, с умилением глядела на сына со спины и думала, что болтовня придворных на этом не закончится. Сейчас он отправится с ними в обеденный зал, а потом они утащат его шататься по городу. Поэтому она, выйдя из своего укрытия, с улыбкой направилась к сыну и, окинув взглядом притихших придворных, взяла его за руку. Можер обернулся, увидел мать и тотчас припал поцелуем к ее другой руке.

– Пойдем, – сказала Гуннора, увлекая его за собой вдоль галереи, – надо же и матери уделить немного времени. Нам никогда не удается побыть вдвоем. – Немного погодя она прибавила: – Меня радует, сын мой, что люди тебя любят.

– Но и я их люблю. Человек – недурное создание, если не глуп и не спесив.

– Догадываюсь, ты о церковниках.

– Матушка, вы же знаете, я всегда испытывал к людям этого сорта нечто вроде презрения.

– А как же монах? Тот, которого ты привел?

– О, это примечательная личность. Он скорее похож на человека, нежели на осла, коли уж разговор зашел о духовенстве. Он внимательно прочел Библию и имеет собственное суждение как о нелепостях, которыми она пестрит, так и о тех, которые ее писали.

– И ты согласен с ним?

– Да, – не моргнув глазом, твердо ответил Можер. – Монах на многое открыл мне глаза.

– Но я тоже читала Священное Писание и, признаюсь, не пойму, что могло вызвать в нем недовольство?

– Это потому, матушка, что вы пробегали строки глазами, а не умом. Он увидел изначальное уродство Церкви, затем ее нравственное падение. Ведь о чем она заботится, прежде всего? Не о пастве, а об усилении папской власти и обособлении от мирян. Отсюда корни ее вражды к человеку, взращенные Священным Писанием, которое учит способам обогащения за счет ближнего.

– Так сказал тебе монах?

– Да, по дороге к дворцу. Он назвал себя… сейчас вспомню… иконоборцем! Говорит, какого черта заставляют людей молиться на эти картинки и кланяться им? Если уж человеку невмоготу пообщаться с Богом, пусть возденет руки к небу и воззовет к нему, чем таращиться на разукрашенных уродцев в позолоченных рамках.

– В этом сказываются германские корни франков. Прежде, до христианства, они так и молились своим богам. Теперь на тех, кто молится на иконы, смотрят как на язычников.

– Этот монах, его зовут брат Рено, никому не молится и никого не признает. Говорит, едва прочел Библию, проклял тот день, когда вступил в братство.

– Чем же так отвратила его эта священная книга от служения Господу, от каждодневных молитв?

– Тем, что она, по его словам, вовсе не Священное Писание, а сборник нелепых, выдуманных евреями легенд, своего рода пособие для начинающих мошенников, предателей и убийц. И сочинили ее обманщики и плуты.

– Святые небеса! – подняла руки к груди герцогиня. – Да ведь этак он прослывет безбожником, совратит и тебя.