Владимир Москалев - Король франков

• Название: Король франков
• Автор: Владимир Москалев
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-1742-3, 978-5-4444-7699-4

Гуго Капет стал королем Франции в 987 году. Но то был скорее титул, чем власть. Слишком сильны и независимы оказались вассалы короны. Гуго пришлось положить немало сил и средств, чтобы завоевать их доверие и поднять свой авторитет монарха. Умело пользуясь разногласиями среди феодалов, поддержкой церкви и будучи прирожденным дипломатом, Гуго Капет приумножил королевский домен в несколько раз, заставил считаться с собой многих, более сильных владетелей и добился передачи трона по наследству своему сыну Роберту, известному в истории как король Роберт II Благочестивый.

Роман «Король франков» является прямым продолжением книги «Нормандский гость».

---

Довольно часто в роли «исповедника» выступал один из придворных. В этом случае он имел право обладать той из грешниц, которая первая повторила чье-то имя. Но лишь на одну ночь.

Такими были лишь немногие из игр, которыми развлекались франки при парижском дворе. Однако не только молоденькие фрейлины и юные графы и виконты забавлялись подобным образом. Принимали в этом участие порою и замужние женщины наряду с женатыми мужчинами. Первые возвращались домой поздно ночью, сетуя на задержавших их подруг, вторые приходили лишь под утро, ругая на чем свет стоит короля, с которым всю ночь пришлось пить вино и играть в кости.

Так получилось и с Можером. Когда он уже выбрал любовницу на эту ночь и подумывал, не следует ли закрепить это право, то услышал сбоку воркующий голосок:

– Сейчас станут играть в «короля, который не правит». Ах, мне кажется это утомительным. Не правда ли, Можер?

Нормандец повернулся. Изабелла де Шан-Дивер! Так он и подумал и тут же припомнил ее невзрачного, маленького мужа. Тот вечно ворчал, что ему не довезли песка для стекла, и он вновь понесет – святой боже, в который уже раз! – убытки. Вздыхая в унисон мужниным причитаниям и уже не пытаясь даже вспомнить последнюю атаку собственного супруга, давно канувшую в Лету, томимая страстями, забытая жена мчалась во дворец в поисках утешителя ее мятущейся души.

Изабелла уже знала о выборе нормандца, и это только подзадоривало ее. Можеру стоило лишь увидеть ее глаза, как он догадался обо всем. Так было уже не раз, но в Лане. Теперь она дома.

– Есть и другие игры, где не следует попусту тратить время, – улыбнулся он Изабелле.

– Тем более, что игроки давно уже знают друг друга, и им ни к чему ждать случая, который сам идет к ним в руки.

– Но куда, Изабо? – Можер выразительно поднял бровь. – Здесь не Лан, сам черт не разберется в этих катакомбах, я – тем более.

– Иди за мной, я все уже продумала. Только не сразу, милый…

Можер успел еще обернуться, чтобы поглядеть, чем занят монах. И увидел его чуть ли не в объятиях красавицы Беатрисы. Оба давно вышли из игры и стояли близ пилястры, скрытые ею от любопытных взоров.

– Свершилось! – покрутил ус нормандец. – Это ему не псалмы читать во славу Господа и всех святых. Здесь придется потрудиться.

И, рассмеявшись, отправился вслед за Изабеллой…

Утром, пробудившись ото сна, Можер сладко потянулся и увидел Рено. Тот сидел за столом и лениво жевал крылышко цыпленка, запивая вином.

– Рено! – вскричал нормандец. – Ты с ума сошел! Разве нынче скоромный день? Ведь сегодня пятница! Какого черта ты жуешь мясо? Или забыл, что ты монах?

– Спешу доложить вашей светлости, что я уже не монах, – невесело усмехнулся Рено. – В объятиях моей Цирцеи померкли воспоминания о беззаботной жизни в монастыре и выветрились из головы молитвы во славу Господа. Что касается обета целомудрия, то он стремительно стал улетучиваться, едва я сменил рясу монаха на мирское, а его остатки выпорхнули из моих кальцонов[5] этой ночью.

Можер от души расхохотался.

– Тебе следует поберечь силы, приятель. Французский двор не прощает слабостей. Обнаружив этот изъян, фрейлины решат, что им не подойдет такой преподобный отец и пожалуются королю.

И нормандец снова рассмеялся.

– Как ты узнал, что я чуть жив? – крылышко цыпленка замерло в руках Рено. – Неужто сказали?

– Да ведь на тебе лица нет! Не удивлюсь, если ты скажешь, что почти не спал.

– Твоя правда, граф, – вздохнул монах и уставился на крылышко. – Ах, как это тяжело.

– Ничего, это с непривычки, – подмигнул ему Можер, умываясь и начиная одеваться. – В будущем научишься соразмерять свои силы и не забывать об отдыхе.

– В будущем?

– Я не оговорился. Сегодня же Беатриса раззвонит о твоей великой победе, и вся стая помчится к королю с докладом о том, как они рады иметь в своем дворце такого умного и благочестивого преподобного отца. Но позволь, ты еще не ложился?

– Я уже встал.

– Так рано? Какого черта?

– Это привычка. Монахи рано ложатся спать и встают в предрассветных сумерках.

– Здесь так не годится, ты должен это усвоить. В этом мире свои законы. Люди богохульствуют, ругаются, кому-то вообще начхать на веру. Нет четкой организации и твердого воздействия на умы в связи с религией. Тебе не стоит этому удивляться и пытаться что-то перестроить: заслужишь ненависть и гнев короля. Понятно? Что скажешь на это?

– Время подлинной и всеобщей веры еще не наступило, – поразмыслив, ответил Рено. – Ныне существуют лишь верования, древние суеверия и пророчества, основанные на поверхностном представлении о мироздании. Рассуждая с точки зрения духовного лица, скажу, что нынче людям присуща не глубокая, истинная вера, а всего лишь набожность, не проливающая божественного света на душу. Отсюда, как ты правильно заметил, граф, произрастают ругательства мирян в храмах, их невнимание и равнодушие к службам, богохульство. И они не видят в этом ничего дурного, ибо христианство еще слабо, нет в нем силы, чтобы заставить каждого благоговейно воздеть руки к небесам при одном упоминании о Боге или его деяниях. Не каждый молится, соблюдает посты, и не все ходят в храм. Грех говорить мне, как монаху, о сыновьях Пророка, людях с нечистой, отравленной, противной христианству верой, но их богослужения основаны на фанатичном поклонении своему богу. В связи с этим сарацин отличает упорядочивание религиозных обрядов, их обязательность и чистота в рядах священнослужителей и мирян.

– Плевать мне на их веру! – воскликнул Можер. – Мусульмане – нечистые создания, от них воняет, они должны быть уничтожены, дабы не пачкать землю своим присутствием на ней!

– Меня, как и всякого христианина, а тем более служителя церкви, радует твоя вражда к сарацинам. И все же, что вызывает у тебя ненависть к ним помимо их религии?

– То, что они смуглые и наглые, говорят между собой на обезьяньем языке! Слушая их, поражаешься: как это они понимают друг друга! Человек не может так говорить, это язык дикарей! Наконец, эти враги христианства воюют против моего народа! Этого достаточно для того, чтобы я их ненавидел и убивал, как бешеных собак!

– Да услышит тебя святая церковь, граф. Даст бог, настанет время – и папа даст клич христианам: в поход на неверных! Вот тогда и придет твой черед, сын Ричарда, рубить головы нечестивцам. Но знай, и я пойду с тобой, ибо также ненавижу мусульман. К тому же я неплохо владею мечом: устав бенедиктинцев обязывает монахов упражняться в военном деле, дабы защитить себя, а в своем лице слугу Господа.

– Ты говоришь, как заправский монах, – заметил Можер. – У креста ты был другим. Нынче вновь уверовал в то, что хулил?

– Нельзя уверовать в то, во что поверить невозможно.

– Ага, – потер руки нормандец, – а я уж было подумал, что ты отступил. Мне припомнился Ной с его ковчегом. Полагаешь, это вымысел?

– Я убедился в этом, припомнив древнегреческий миф о Девкалионе. Та же история. Евреи не могли придумать ничего умнее, как попросту списать ее у греков, только изменив имена. Там – Девкалион, здесь – Ной; там – Парнас, здесь – Арарат. Лишь недалекий умом поверит в эту басню. Кстати, любопытный эпизод есть в этой истории, я, помню, хохотал до упаду: бедняга Ной, оказывается, целых пятьсот лет воздерживался от половых сношений и не целовал собственную жену. Церковники всячески умалчивают этот факт, потому и не хотят, чтобы об этом читали, ибо в Бытие сказано: «Ною было пятьсот лет, и родил Ной трех сынов: Сима, Хама и Иафета». Может, ты сомневаешься в летоисчислении того времени, о котором идет речь?

– В самом деле, Рено, быть может, в те времена один год считался, скажем, за один нынешний месяц?

– Ничуть не бывало. Я произвел вычисления и установил, что в Библии год равен двенадцати месяцам, как и теперь.

– Здорово! – воскликнул Можер, грохнув рукой по столу. – Даже не верится. Но там есть еще Вавилонская башня. Ее, надеюсь, не выдумали?

– Как можно рассуждать об этом, если бокал пуст? – резонно возразил монах, демонстративно поднимая пустой кубок. – Впрочем, я начинаю забывать о своей земной стезе, еще начну плести неведомо что.

– Да разве опьянеешь с одного бокала?

– А разве остановишься на одном? Вот тебе можно, граф; сдается мне, ты и с кувшина не потеряешь голову.

– Его нам и принесут!

Можер открыл дверь. Близ зала сновала туда-сюда прислуга.

– Эй! – крикнул нормандец.

На зов тотчас прибежал один из слуг.

– Кувшин вина и курицу в покои графа Можера, да поживее!

Слуга поклонился и исчез.

– Так что с башней, Рено? Никто и никогда о ней не упоминал, лишь после Библии заговорили. Похоже, и это – всего лишь сказка?

– Ты читал Гомера, граф?

– В монастырской школе мне доводилось читать обе поэмы.