Самид Агаев - Ночь Волка

• Название: Ночь Волка
• Автор: Самид Агаев
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

Две пары приехали на зимнюю охоту в заброшенную деревню на Смоленщине. Развлекались, стреляли дичь. В день отъезда машина не завелась. Еды практически не оставалось, и помощи ждать было неоткуда. К ночи мороз усилился, в лесу завыли волки. Вскоре в дверь постучался заблудившийся охотник-одиночка, а наутро исчезла одна из девушек. Такова завязка этого триллера, написанного в традициях, восходящих к средневековой итальянской новелле, к «Декамерону» Боккачо. Люди, находящиеся в замкнутом пространстве, коротают время, рассказывая истории, однако в нашем случае истории фатальны для рассказчиков. Роман о любви, предательстве, о взаимоотношениях мужчины и женщины. Самид Агаев – доцент Литературного института им. Горького, автор ряда исторических приключенческих романов. Лауреат премий им. Катаева (1996) и премии Москвы в области литературы за 2002 год. Член союза писателей России и Азербайджана. Прозе Агаева присущи динамичность и острота сюжета, тонкий юмор и глубокий психологический подтекст.

---

Шилов посмотрел на Марата, тот пожал плечами. Шилов сказал:

– Может, не будем будить Веронику, пусть спит девственница, а то зайчонок маленький, на всех не хватит.

Марат сказал:

– Александр, это уже лишнее.

Шилов сделал умиротворяющий жест, но в этот момент занавеска, отделяющая спальню, где спала девушка, колыхнулась, и, из – за нее выступила Вероника.

– А вот и королева – девственница, – рискуя получить по шее, произнес Шилов.

– Здравствуйте, – сказала Вероника.

– Познакомься Вероника, у нас гость, ночной, правда, – сказал Марат.

Костин поднялся, кивнул и сказал:

– Костин. Ночной гость.

– Очень приятно, надеюсь, что словосочетание «ночной гость» окажется лучше слов – ночной горшок.

Марат удивленно посмотрел на девушку, подобная дерзость была ей несвойственна. Но Костин видимо совсем не обиделся, закатившись смехом (правда, не очень искренним). Он сказал: «Конечно, окажется лучше».

Шилов сказал:

– Я, конечно, рискую получить по шее, но всякий раз, когда вижу Веронику, входящую в комнату, у меня захватывает дыхание, словно вижу Афродиту, выходящую из морской пены. Марат попытался нахмуриться, но не выдержал и засмеялся, потому что все было точно так, как фантазировал Шилов; он поднялся с лежака, чтобы окунуться в море. В этот момент он увидел Веронику, идущую по пирсу, на котором он загорал. Ощущение было такое, словно во временной колоде вдруг рассыпались карты, и древняя богиня, настолько древняя, что о ней не осталось даже красивого мифа, вдруг выдвинулась и пошла на Марата, который стоял, словно превратившись в соляной столб, не в силах оторвать взгляда от ее красивого лица, а в следующий миг от ее совершенно возмутительного бюста, вызывающе покачивающегося перед глазами Марата. Девушка подошла к краю пирса и бросилась в воду. День был солнечным и ветреным, море было неспокойно; выждав несколько минут, Марат последовал за ней, но, сколько не пытался, так и не смог разглядеть среди волн ее русоволосую, коротко остриженную голову. Поплавав немного, он вернулся на свое место. Прошло полчаса, девушка все не возвращалась. Обеспокоенный Марат направился к месту, где загорала девушка, там лежала ее подруга. Марат проговаривал в уме фразу, когда увидел богиню, возвращавшуюся с противоположной стороны пирса. Марат вернулся к своей лежанке и углубился в книгу. Через несколько времени, он услышал слова, обращенные к нему: «Вы рискуете сгореть». Подняв глаза, Марат вновь увидел проходящую мимо богиню, чей лиф вот– вот готов был разорваться от давления мраморной плоти. Марат быстро поднялся и пошел рядом, с досадой отмечая, что красавица на несколько миллиметров выше его. «Вы прекрасно плаваете, я пытался следить за вами, но ничего не вышло, я потерял вас из виду, вас так долго не было, что я забеспокоился и даже пошел к вашей подруге; право не знаю, что бы я ей сказал. Я хорошо плаваю, но все равно спасибо, приятно, когда незнакомый человек проявляет заботу о тебе, а кремом все-таки мажьтесь чаще, у вас незагорелая кожа».

Девушка остановилась у края пирса, присела на своих длинных ногах, отвела руки назад и вопросительно посмотрела на Марата.

– Вы заговорили со мной по-русски, как вы догадались, что я из России?

– Ваш пакет, – сказала Вероника и бросилась в зеленую воду.

Марат вернулся к лежаку и разочарованно посмотрел на полиэтиленовый сумку-пакет, в котором он таскал на пляж полотенце и прочие купальные принадлежности, – на пакете было написано «MOSKOV DUTU FFU».

Появилась Галя, она шла, бережно держа в руках обернутый тряпкой чугунок.

– Саша, подставку, – крикнула она. Шилов вскочил и пододвинул к краю стола алюминиевую подставку. Галя водрузила на нее кастрюлю и сняла крышку; мясной бульон все еще продолжал кипеть, распространяя аппетитный запах.

Шилов подставил свою тарелку, но Галя сначала положила Костину, а затем всем остальным.

Ели, нахваливая дичь, затем выпили за охотника.

– А я зайчатину не люблю, – сказал Костин, – стрелять – люблю.

Шилов не упустил момента:

– Гиви, ты зайцев любишь? Кушать люблю, а так нет.

Взрыв смеха прервал волчий вой, сначала одиночный, затем к нему присоединились еще две волчих глотки. Наступившее молчание нарушил Марат, сказав, обращаясь к охотнику:

– Негодуют, что вы ускользнули от них.

А Шилов добавил:

– Сожалеют бедолаги, что голодные остались, что не скушали тебя.

– Меня трудно скушать, – улыбнулся Костин, – я сам кого хочешь, скушаю.

В этих словах Марату почудилась угроза, он посмотрел на Костина, но тот добродушно улыбался, – жиденькие белобрысые усы на круглом лице делали его похожим на кота.

– Так на чем мы остановились, – спросил Марат, – в смысле Декамерона, кто следующий?

– Я, – вызвался Шилов, – моя очередь, прошу освежить стопарики.

Марат выполнил просьбу, чокнулись, выпили и приготовились слушать.

Рассказ Шилова

Моля о милости, исполнены печали,
На исфаханский лад слова певца звучали.

Низами.

Только человек, в отличье от животных.
Уйти, способен от того, что любит.
(чтоб только отличиться от животных)
Но, как слюна собачья, выдают
Его животную природу – слезы.

И. Бродский.

Предыстория моей басни такова. Галя, держи себя в руках, мы еще не были знакомы; повздорил я как-то с женой, да так сильно, что хлопнул сгоряча дверью и ушел из дома. Пригрела меня одна женщина, за городом. Между прочим, я вообще заметил давно одну особенность, – чем дальше от Москвы, тем добрее люди. Я как-то заехал в Ярославскую область, в гости, в деревню. Иду, понимаешь, смотрю речушка, берег зеленый, картина – загляденье, пастораль. Иду и думаю: «эх, дурак, удочку не взял: рыба здесь, наверное, непуганая, как в тайге». Перешел мостик, смотрю, – мужик местный, – в руке ведерко с рыбой, на плече два удилища, увидел меня, кричит, – здравствуйте, – я удивился, даже оглянулся, никого, – здравствуйте, кричит, я отвечаю – здрасте. Он спрашивает, – рыбачить будете? – я говорю, – хотелось бы. Он предлагает – возьмите у меня удочку, уезжать будете, вернете. Я еще больше удивился, удочку, правда, взял.

– Поймал много? – спросил Костин.

– Одного окунька, мелкопузого, да и то случайно, в сапог он мне натек вместе с водой. Рыба там зажравшаяся, не клюет.

– А из-за чего с женой повздорил? – с любопытством спросила Вероника.

Шилов замялся, но потом все же ответил:

– Она назвала меня чужим именем…ночью.

– И чем объяснила?

Шилов пожал плечами, – не помню, мне ее объяснения тогда еще показались чепухой, помнить можно что-то существенное. Но вы не даете мне рассказать. На чем я остановился?

– На том, что тебя пригрела какая-то женщина, – зловеще сказала Галя.

– А, ну да, – Шилов задумался, и некоторое время молчал; по его лицу было видно, что он пытается, то ли справиться с нахлынувшими воспоминаниями, то ли отобрать из них необходимые, для рассказа. В эти минуты лицо его приобрело выражение человека ранимого и беззащитного, качества, каковые Шилов очень удачно скрывал в повседневной жизни. Я прожил с ней несколько месяцев, – сказал он, – потом вернулся в семью. Не то, чтобы я понял и простил жену, не то, чтобы я простил, потому что любил. Нет! У нас было двое детей, которые тоже принимали участие в этой драме, страдали. Я подумал, что мои чувства не имеют значения, что я должен принести их на алтарь ячейки общества. Что я и сделал.

– А как же эта женщина, – вдруг спросила Галя, и, не дождавшись ответа, продолжила, – гад ты, Шилов, и всегда был гадом, что тебе женщина, которую ты обнадежил и бросил, так же ты и со мной поступишь, придет время – главное же твои чувства. Вот я тебя брошу, Шилов, и тогда посмотрю, как ты запоешь.

– Нет, – сокрушаясь, сказал Шилов, – мне не дают рассказать. Ну, Галя!!!

– Ладно, молчу, налейте мне водки, напьюсь, чтобы этого подлеца не видеть.

Шилов откашлялся, произнес:

– Гм, гм, – и продолжил, – через год я узнал, что у меня растет дочь и что ей уже три месяца. Приятная неожиданность. Я записал ее в свой паспорт. Жена чуть с ума не сошла, из дома выгнала. Я на лестничной клетке посидел, потом вернулся. Одно дело, когда ты сам уходишь, другое, когда тебя выгоняют, обидно, да. Когда моей дочери исполнился год, та женщина родила еще одну девочку, от другого человека. Прошло еще много времени, дочери исполнилось три года, а ее сестре два. Я навещал свою дочь, не так часто, может быть, но проблема была не в этом. Проблема была в том, что женщина не разрешала мне проявлять отцовские чувства по отношению к своему ребенку, чтобы не травмировать другую девочку. Я не мог даже взять дочь на руки, когда мне этого хотелось, не мог приласкать ее. Я должен был вести себя, как Штирлиц с радисткой Кэт. Меня это сильно угнетало, но ничего не поделаешь. Я навещал ребенка на этих условиях, а моя дочь называла меня дядей Сашей. На лето они уезжали еще дальше в какой-то поселок городского типа под названием «Сучий Потрох». Поселок этот оправдывал свое название уже тем, что находился рядом с полустанком, на котором не останавливались поезда. Надо было выйти, не доезжая, или на следующей, а потом на электричку. Кроме того, в поселке находился завод гипсовых изделий, и работал он почему – то сутками. С утра до вечера на нем крутилась и скрипела какая-то дьявольская мельница, разнося металлический скрежет по окрестностям, а меловая пыль покрывала снегом близлежащие улицы. Как-то дети оказались там, в апреле месяце, и я поехал их навестить. Я пробыл там сутки, больше не выдержал, продукты им привез, игрушки, вечером сел на электричку, доехал до станции, где останавливался поезд. Там я просидел четыре часа. За пятнадцать минут до прибытия поезда открылась касса, но выяснилось, что билетов на проходящий поезд нет. Расстроился я, вышел на перрон. На путях стоял товарняк, к которому был прицеплен почтово-багажный вагон, в открытой двери на корточках сидел небритый проводник. «Куда путь держишь, приятель?» – осведомился Шилов. «В столицу нашей родины, Москву, – ответил проводник. «Возьми пассажира, – попросил Шилов. «Не положено», – сказал проводник. «Дочку навещал, – пояснил Шилов, – завтра на работу, а билетов нет, опоздаю, – уволят. Червонец дам». «Ладно, обойди поезд с той стороны», – сжалился проводник. Шилов побежал к наземному переходу, спустился с другой стороны и влез в открытую проводником дверь.