прот. Лев Лебедев - Москва патриаршая

• Название: Москва патриаршая
• Автор: прот. Лев Лебедев
• Жанр: Религиоведение

---

В этот день в Успенском соборе, как обычно, собралось великое множество народа. Патриарху прислуживали митрополиты Крутицкий Питирим и Сербский Михаил, архиепископ Тверской Иоасаф, архимандриты, игумены, протоиереи. Никон облачился в саккос св. Петра митрополита Московского, надел омофор «шестого Вселенского собора» и взял в руки посох того же святителя Петра. Во время службы в алтаре уже перешептывались, что патриарх уходит от правления. После причастия Никон сел и написал письмо царю. По заамвонной молитве он вышел на солею, прочел положенное поучение из бесед св. Иоанна Златоуста о значении пастырей церкви, а затем обратился к народу со своим словом.

Впоследствии, когда шло тщательное разбирательство этого момента, от многих очевидцев были взяты показания («сказки») о том, что сказал Никон в этой речи. Сказок собрано более шестидесяти (все они сохранились). Сохранились также письма Никона, где он вкратце сам свидетельствует о том, что он тогда говорил. Эти документы часто противоречат друг другу, но все же дают возможность восстановить общее содержание и смысл речи патриарха Никона.

Он сказал, что царь гневен на него, так что даже не приходит «в собрание церковное». Это, очевидно, происходит от того, что он, Никон, является недостойным патриархом, не сумел пасти свою паству, как подобает, и поэтому он решил уйти от управления Церковью. «От сего времени не буду вам патриархом» (или «отныне я вам не патриарх»), - заключил Никон.

Последние слова он произнес с такой решительностью, что некоторые (Питирим Крутицкий) потом показывали, будто он отрекся «с клятвою», сказав «буду анафема», если вернусь к патриаршеству. Но большинство других очевидцев говорит, что не слышали такой клятвы или что ее вообще не было. Сам Никон тоже утверждает, что не произносил клятвы.

Слово Никона прозвучало как гром средь ясного неба. В храме поднялось смятение. Никон, сняв богослужебные ризы, оделся в черную архиерейскую мантию с источниками, черный клобук, взял в руки простую «поповскую ключку», которую загодя купили для него, и пошел было из храма, но верующие заперли церковные двери и не выпустили его. Никон сел на нижнюю ступеньку архиерейского помоста посреди собора лицом к западным дверям и стал ждать. Потребовали немедленно послать кого-нибудь к царю. Пошел крутицкий митрополит и некоторые из духовенства. А в Успенском соборе стоял плач и стон. «Кому ты нас, сирых, оставляешь!» - причитали люди. «Кого Бог вам даст и Пресвятая Богородица изволит», - отвечал Никон. Царь, узнав о случившемся, отправил к Никону боярина князя Алексея Никитича Трубецкого. В своей «сказке» по этому делу боярин показывал: «Я спросил патриарха Никона, для чего он оставляет патриаршество, не посоветовавшись с великим государем, и от чьего гонения, и кто гонит». Никон отвечал: «Я оставил патриаршество собою, а не от чьего и ни от какого гонения... А в том я прежде бил челом великому государю и извещал, что мне больше трех лет на патриаршестве не быть». Затем Никон вручил Трубецкому свое личное письмо царю и просил на словах, чтобы царь «пожаловал ему келью». В письме царю, как впоследствии свидетельствовал Никон, говорилось: «Се вижу на мя гнев твой умножен без правды, и того ради и соборов святых во святых церквах лишаеши (то есть не приходишь в собрание верующих). Аз же пришлец есмь на земли, и се ныне, поминая заповедь Божию, дая место гневу, отхожу от места и града сего. И ты имаши ответ перед Господом Богом о всем дати»176.

Трубецкой все передал Алексею Михайловичу. Царь послал его вновь к патриарху, велел вернуть ему его письмо («зане не бысть ему (царю) на пользу») и сказать, чтобы он «патриаршества не оставлял, а был по-прежнему: а келий на патриаршем дворе много, в которой он захочет, в той и живи». - «Я слова своего не переменю», - ответил Никон. И пошел из храма177. Царские сановники велели его выпустить. Перед Успенским собором стояла запряженная повозка патриарха. Никон хотел сесть в нее, но народ распряг повозку и разломал ее. Окруженный толпами плачущих взволнованных москвичей, Никон пошел пешком к Спасским воротам Кремля. Люди затворили ворота. Патриарх сел в одной из «печур» (углублений в кремлевской стене), и один Бог весть что творилось в сердце его от воплей, плача и молений народа, стремившегося удержать своего патриарха. Царские чиновники, наконец, приказали открыть ворота Спасской башни, и Никон ушел через Красную площадь и Ильинский крестец на подворье своего Воскресенского, Новый Иерусалим именуемого монастыря. На крыльце он в последний раз благословил свою паству и вошел в кельи. Сюда к нему вновь прибыли посланные от Алексея Михайловича сказать, чтобы он не уезжал никуда, пока не увидится с царем. Никон ждал до 12 июля. Никаких известий от государя не последовало. Тогда он взял в Новодевичьем монастыре две плетеные киевские коляски, в одну погрузил кое-какие вещи, в другую сел сам и поехал в Новый Иерусалим.

Так выглядел самый момент разрыва между церковной и царской властью в России. Дальнейшие годы и столетия не смогли преодолеть и залечить этот разрыв...

Никон объяснял причины своего ухода от правления следующим образом. В своем знаменитом «Возражении или разорении» на 30 вопросов по его делу, заданных боярином Симеоном Стрешневым Паисию Лигариду, и ответов Паисия на эти вопросы Никон свидетельствует: «Царь при избрании нас на патриаршество дал клятвенное обещание перед Богом и всеми святыми хранить непреложно заповеди Евангелия, св. апостолов и св. отцов, и пока пребывал в своем обещании, повинуясь св. Церкви (подчеркнуто мной. - Авт.), мы терпели. А когда царь изменил своему обещанию и на нас положил гнев неправедно, мы, 10 июля, совершив во св. великой церкви богослужебную литургию и засвидетельствовав перед Богом и всеми святыми о напрасном государевом гневе, вышли, по заповеди евангельской, из града Москвы, отрясли прах от ног наших и тогда же письменно известили царя, что уходим ради его неправедного гнева и что он даст за все ответ перед Богом. Кто же укорит меня, что я поступил вопреки воле Божией, а не по правде, и какое тут отречение?»178 Далее в этом же труде при возражении на 17-й вопрос-ответ, где говорилось, что святители могут покидать на время свои престолы только ввиду военного нападения, Никон пишет: «Не больше ли войны - гнев царский?.. Из Москвы я отошел не без ведома царева: царь знал, что гневается на меня без правды. И от него приходили ко мне... и я им говорил, что иду из Москвы от немилосердия государя, пусть ему будет просторнее без меня (подчеркнуто мной. - Авт.); а то, гневаясь на меня, он не ходит в церковь, не исполняет своих обещаний, данных при нашем избрании на патриаршество, отнял себе суд церковный, велел судить нас самих и всех архиереев и духовный чин приказным людям»179.

В 24-м возражении, говоря о привилегиях церковных, Никон восклицает: «Мы не знаем иного законоположника себе, кроме Христа, который дал нам власть вязать и решить. Уж не эту ли привилегию дал нам царь? Нет, но он похитил ее от нас, как свидетельствуют его беззаконные дела. Какие? Он Церковью обладает, священными вещами богатится и питается, славится тем, что все церковники - митрополиты, архиепископы, священники и все причетники покоряются ему, оброки дают, работают, воюют; судом и пошлинами владеет». Такое обладание царя Церковью, по слову Никона, является «антихристовым узаконением». «Господь сказал о последнем времени, что тогда... за умножение беззакония иссякнет любы многих... Какого беззакония? Того, если кто восхитит не принадлежащее ему, как государь царь восхитил церковь и все достояние ее в свою власть беззаконно, и потому нас ненавидит, как прелюбодей никогда не может любить законного мужа, но всегда помышляет о нем злое...»180 В ответе на 26-й вопрос Стрешнева Лигарид утверждал, что «царь может ставить архимандритов и всякие церковные власти, это одна из привилегий царских, и у всех народов обычай - царю раздавать должности, для чего и орел царский пишется двуглавым, расширяющим достоинство царя церковное и мирское». На это Никон заявил: «Ты солгал и здесь, как и везде прежде. Нигде, даже в царских законах, не написано, чтобы царю избирать епископов и прочих властей... А то правда, что царское величество расширился над Церковью, вопреки божественных законов, и даже возгорелся на самого Бога широтою своего орла» (выделено везде мною. - Авт.).

Такого определенного, решительного и гневного осуждения царской власти за ее посягательство на Церковь наша история не знала ни до Никона, ни после него! Во всех этих словах - поразительное свидетельство о некоем духовном перерождении русской монархии, когда из защитника Церкви она начала превращаться в ее обладателя и распорядителя. Строго говоря, в мистическом смысле осуществление такого стремления вообще невозможно: глава Церкви - Христос. Но в эмпирическом земном плане какое-то подавление самостоятельности церковного управления со стороны монархии, внешнее господство над церковными делами может иметь место.