Франческа Хейг - Огненная проповедь

• Название: Огненная проповедь
• Автор: Франческа Хейг
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2015

В 25 веке нашей эры Земля вернулась к первобытно-общинному строю из-за ядерной войны, уничтожившей природу и цивилизацию. Хотя за четыреста прошедших лет радиационный фон значительно снизился, по неизвестным причинам у выживших людей рождаются только близнецы. Один из них — альфа — во всех смыслах физически совершенен, а второй — омега — обременен дефектом. По воле руководящего обществом Синедриона омеги считаются недоразвитыми и ущербными, а альфы прибирают скудные ресурсы. Но хотя альфы и считают себя высшими созданиями, им не избежать рока: в случае смерти одного близнеца умирает и второй.

Касс — редкая омега, способная предвидеть будущее. Пока ее близнец, Зак, идет к власти в обществе альф, Касс мечтает о самом опасном: о равенстве. И из-за этих грез о мире, где альфы и омеги живут бок о бок, и Синедрион, и Сопротивление не выпускают Касс из поля зрения...

Перевод осуществлен на сайте http://lady.webnice.ru

---

Мы стояли так несколько минут. Пространство между нами колыхалось в такт с нашим шумным дыханием, как в ночь накануне летней грозы, когда в раскаленном воздухе слышится пение цикад, а весь мир звенит от ожидания.

— Пожалуйста, Зак, не надо, — отчаянно прошептала я, вспоминая, как в детстве он просил меня ночью в спальне признать себя омегой. Значит, вот как он себя чувствовал?

Он ничего не ответил, лишь отвернулся. Когда Зак вышел и запер замок, я посмотрела на свои дрожащие кулаки и заметила под ногтями правой руки его кровь.

               * * * * *

Исповедница повадилась приносить с собой карту. Заперев дверь, она, не отвлекаясь на какие-либо предисловия, раскладывала карту на кровати и спрашивала:

— Покажи, где располагается Остров. — Время от времени она обводила пальцам небольшие территории: — Нам известно, что он где-то на западе или юго-западе от побережья. Мы все ближе — еще немного, и отыщем.

— Тогда зачем вам я?

— Твой брат не славится терпением.

Я попыталась рассмеяться:

— И что вы собираетесь со мной делать? Пытать? Угрожать смертью? Любая серьезная боль причинит страдания Заку.

Исповедница тоже рассмеялась:

— Думаешь, самое плохое с тобой уже произошло? И хуже быть не может? Ты понятия не имеешь, как тебе повезло. И везение продолжится лишь в том случае, если ты станешь для нас полезной. — Она снова придвинула ко мне карту. Я просто физически ощущала тяжесть ее взгляда: он жег, как тавро мой лоб несколько лет назад.

— Полезной, как ты? Работая на них? Предсказывая события хозяевам-альфам?

Она наклонилась, приблизив ко мне лицо так, что я разглядела на щеках тонкие и светлые, словно кукурузные рыльца, волоски. От глубоких медленных вздохов — одного, второго — чуть раздувались ноздри.

— Ты уверена, что они мне хозяева? — прошептала Исповедница.

Ее щупальца проникли глубже в мое сознание.

В детстве мы с Заком подняли большой плоский булыжник; под ним, вырванные из тьмы на свет, извивались белые мясистые слизни и личинки. Под взглядом Исповедницы я почувствовала себя такой же личинкой. Мне ничего не удавалось утаить от пытливого взгляда. После первоначального шока я научилась закрывать свой разум, точно глаз. Сжимать, как кулак. Блокировать, отбиваясь, чтобы хоть что-то сохранить для себя. Мне следовало защитить от нее Остров, но я эгоистично хотела скрыть и кое-какие личные воспоминания. Осенний день, когда мы с Заком учились писать на заднем дворе: вокруг возились куры, а мы, присев на корточки, прутиками выцарапывали неуклюжие буквы в пыли. Зак написал мое имя, я написала его. Долгие дни на берегу, когда остальные ребята были в школе, а мы делились детскими сокровищами, которые отыскали, слоняясь вдоль реки. Зак показал мне окаменелость, а я принесла открытую раковину устрицы, с внутренней стороны такую же белесую, как бельмо на глазу нищего омеги, которого я встретила по дороге в Хавен. Воспоминания о ночах, когда мы перешептывались, обмениваясь историями так же, как сокровищами днем. В темноте под стук дождя по соломенной крыше Зак поведал о том, как на него попер вол на соседском поле, когда он решил срезать путь к колодцу, и пришлось карабкаться на дерево, чтобы избежать рогов и копыт. А я рассказала о том, что видела из-за забора, за который нам не позволялось заходить, как другие дети привязывали к ветке дуба новые веревки для качелей.

— У нас есть свои качели, — заметил тогда брат.

Действительно. Хотя, строго говоря, какие это качели: мы просто обнаружили ниже по течению иву, так низко склонившиеся над водой, что можно было зацепиться за ветви и качаться над рекой. В жаркие дни мы состязались, у кого получится покачаться дольше, прежде чем победно плюхнуться в реку.

Но были и более поздние воспоминания, уже из поселения. Как я вечерами сидела у слабого огня и читала книгу с рецептами или песенник Алисы, представляя, как она когда-то тоже сидела на этом стуле и их записывала. Согретая материнскими руками монетка, которую мама передает, пытаясь предупредить о предстоящем похищении. Даже не прикосновение, не контакт, а только тепло монеты, которую мама только что держала, но это было все, что я получила от нее за последние годы, и это принадлежало лишь мне.

И по всем воспоминаниям шарил теперь бесстрастный взор Исповедницы. Ей они представлялись лишь беспорядком в ящике, в котором она рылась в поисках чего-то более ценного. Каждый раз, продвигаясь дальше, она оставляла царапины, безжалостно перетряхивая мой разум.

Я знала: нужно радоваться, что я смогла утаить от нее расположение Острова, когда она, забрав карту, покинула мою камеру. Но, скрывая Остров, я вынуждена была открыть ей кое-что другое: обрывки жизни до пленения, которые она просто схватила, перевернула и отбросила в сторону. И хотя она ими даже не поинтересовалась, все, до чего дотрагивалась ее ментальность, покрывалось грязью. После каждого ее появления в душе у меня оставалось все меньше чистых страниц.

               * * * * *

Днем позже пришел Зак. Он теперь изредка меня навещал и постоянно прятал глаза, перебирая связку ключей. Почти ничего не говорил, на большинство вопросов просто пожимал плечами. Но почти каждую неделю скрипели дверные петли и входил он: мой близнец, мой тюремщик. Я не знала, зачем он приходил, но каждый раз радовалась, заслышав его шаги в коридоре.

— Ты должна с ней поговорить. Просто скажи, что видишь, или впусти ее.

— Имеешь в виду, в мой разум?

Зак пожал плечами:

— Ничего ужасного. В конце концов, ты на нее похожа.

Я покачала головой:

— Я не делаю того, что делает она: не копаюсь в головах у других людей. И пусть она держится от меня подальше — здесь у меня остался лишь мой рассудок.

Я не знала, как описать, что испытываешь, когда она старается проникнуть в мою голову. Ее попытки заставляли меня чувствовать себя запачканной, уязвимой.

Его вздох перерос в смех:

— Не знай я твое упрямство, пожалуй, удивился бы, насколько долго ты смогла ей сопротивляться.

— Тогда ты знаешь, что так и продолжится. Я не стану тебе помогать.

— Тебе придется, Касс.

Он наклонился ко мне, и на мгновение даже показалось, что брат сейчас сожмет мою руку, как тогда давно, когда умирал отец и он нуждался в моей поддержке. Его зрачки расширились и тут же сузились. Я разглядела обкусанную нижнюю губу — помнится, он всегда жевал ее, когда родители ругались на кухне или другие дети в деревне нас дразнили.

— Чего ты боишься? — прошептала я. — Исповедницы?

Зак встал.

— Знаешь, есть места и похуже этой камеры. — Он хлопнул по стене, и на пыльном бетоне остался отпечаток его ладони. — Другие омеги находятся в еще худших условиях. Ты живешь так лишь потому, что провидица. — Откинув голову, он потер лицо и несколько раз глубоко вздохнул с закрытыми глазами. — Я заверил ее, что ты принесешь пользу.

— И теперь ждешь от меня благодарности? За все это?

Я обвела камеру рукой. Возможно ли вообще объяснить, чем стали для меня эти стены? Тюрьмой, ловушкой. Жизнь сосредоточилось в сырой полутемной комнате в несколько квадратных метров. Даже мой разум находился в заключении: загнанный, затуманенный, запертый. Хуже всего размытое безвременье, которое текло, проходило мимо. Я застряла здесь в этом бесконечном полусуществовании в темноте с подносами с едой два раза в день.

— Ты не представляешь, как я о тебе забочусь. Всю твою еду, — он указал на поднос на полу, — сначала пробуют. Из каждого кувшина сначала отпивают.

— Я тронута. Но, если мне не изменяет память, когда я жила своей жизнью в поселении, мне не приходилось опасаться людей, которые вознамерились бы меня отравить.

— Своей жизнью? Ты не была так увлечена «своей жизнью», когда пыталась отобрать мою.

— Ничего я не пыталась. Я просто не больше твоего хотела быть высланной. — Тишина. — Если бы ты только разрешил мне видеться с кем-нибудь из местных обитателей, как раньше. Просто чтобы было с кем словом перемолвиться.

Он покачал головой:

— Ты знаешь, что я не могу. Ты там была и видела, что произошло на крепостной стене. Ведь безумец мог напасть и на тебя. — Казалось, в его взгляде промелькнула нежность. — Весь смысл твоего заключения здесь — твоя безопасность.

— Если бы нам разрешалось разговаривать друг с другом, он бы не сошел с ума. С чего бы другим омегам желать мне смерти? Они со мной в одинаковой ситуации. Так почему им нельзя составить мне компанию?

— Из-за их близнецов.

— Их близнецы — твои соратники по Синедриону, твои друзья.

— Ты так наивна, Касс. Я работаю с ними и на них, но работать вместе — не значит дружить. Думаешь, кое-кто из них не хотел бы использовать своих близнецов, чтобы те прикончили тебя, а заодно и меня?

— Так будет ли этому конец? По твоей логике, мы все должны жить в комнатах с мягкими стенами — как омеги, так и альфы.