Анатолий Домбровский - Чаша цикуты. Сократ

• Название: Чаша цикуты. Сократ
• Автор: Анатолий Домбровский
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-7632-0412-3

Новый роман известного писателя Анатолия Домбровского посвящён древнегреческому философу Сократу (469— 399 гг. до н. э.), чья жизнь заслуживает такого же внимания, как и его философия.

---

На камне, заменявшем стол, стоял кувшин с водой и плетёная корзинка с лепёшками.

   — Здесь будешь спать и есть, — сказал Сократу тюремщик, который привёл его в камеру. — А видеться с родственниками и друзьями — в другой камере, где есть окно и скамейки. Это перед смертью. Я проведу тебя туда, когда будет надо. Рядом с той камерой — каменное корыто с ключевой водой, которой ты обмоешься перед казнью.

   — Когда же казнь? — спросил тюремщика Сократ.

   — Когда вернётся с Делоса[134] «Делиас», — ответил тюремщик.

   — «Делиас»?! — воскликнул Сократ и сам устыдился своей неожиданной радости. — Священный корабль «Делиас»? переспросил он спокойнее. — С Феорией на Делос?

   — Да, он отплыл сегодня на рассвете, — ответил стражник. — Так что ждать тебе своей смерти ещё целый месяц.

   — О, Зевс! — сказал Сократ, прижав руки к груди, где сильно и больно застучало сердце. — Только бы не умереть раньше!

   — Думаешь, что потом будет приятнее умирать? — усмехнулся тюремщик.

   — Я не о приятном, я о другом.

О чём другом он подумал, Сократ тюремщику не сказал. Подумал же он о том, что нельзя ему умереть своей смертью, как умирают старые и больные люди. Надо — о боги! — очень надо, чтобы афиняне убили его, а затем, опомнившись, увидели бы изумлённо, что убито лишь тело Сократа, а мысль его — жива, ясна, притягательна, нова и совершенна. И покаянно приняли бы её как свою. В чужих душах приживается лишь окровавленная мысль мудрецов, мысль пострадавших за неё, уплативших за её торжество собственной жизнью. Другого доказательства истинности люди не признают...

Он помнит, что тогда шёл дождь, что из ниши, пробитой сквозь скальную толщу, тянуло дождевой сыростью. Теперь же из ниши, когда он приблизился к ней, пахнуло жарой, горячим камнем, истоптанной в пыль землёй, примятым чабрецом. Итак, тень Фидия с ним в этой глухой камере под Пниксом, в этом каменном ящике. В этой могиле...

Тут натянутая до предела мысль вырвалась, как вырывается тетива из пальцев, и вернулась туда, откуда старалась убежать, — к священному кораблю «Делиас», так чудесно вдруг изменившему его тюремную судьбу. Да, да, это всё-таки чудесно: ещё целый месяц он будет встречаться со своими друзьями, к нему придёт ещё не раз его сварливая, но любимая Ксантиппа, которую, впрочем, теперь уже «рыжей лошадью» не назовёшь, потому что постарела и поседела вместе с ним, и приведёт с собою мальчиков, его сыновей. А ещё он увидит солнце. Аполлон не забыл его, оказал последнюю милость — ради успокоения его души, ради неспешного отстранения от всего, что связывает его с жизнью: совсем и всеми он успеет тихо проститься, высказать всем слова благодарности, помахать, как уходящий гость, на прощание рукой.

Итак, «Делиас» отчалил от афинских берегов и взял курс на остров Делос, родину Аполлона. Говорят, что этот «Делиас» — тот самый корабль, на котором вместе с семью юношами и семью девушками был отправлен некогда на Крит в качестве жертвы Минотавру сын царя Эгея Тесей. Тесей молился Аполлону и победил Минотавра. С той поры эллины никому — ни богам, ни царям — не приносят в жертву людей. Разве что Закону, который, кажется, выше царей и богов. Впрочем, законы земли отражают законы Олимпа. Так ли это? Сократ спросит об этом у Гомера, когда встретится с ним на Полях Блаженных, в Элисии. Гомер всё знает о богах, и даже то, чего знать не следовало, — про их амурные дела, ссоры, заговоры и преступления. Ах, Гомер, Гомер, скоро увидимся...

С той поры как Тесей убил Минотавра, афиняне дали обет Аполлону справлять в память о Тесее раз в четыре года Делии и неукоснительно отправляли на Делос священный корабль с дарами Аполлону, с музыкантами, певцами, поэтами и танцорами, которые увеселяли бога муз.

Было очень похоже, что «Делиас» — тот самый корабль, на котором плавал Тесей, — такой он был древний, весь просмолённый, проконопаченный, с толстым слоем сурика на бортах, будто его смолили и красили тысячу раз. Счастливого тебе плавания, «Делиас», а афинянам спокойного состояния духа. Пока «Делиас» в пути, в Афинах никого не казнят и тюрьмы открыты для родственников и друзей всех узников, осуждённых на смерть.

Когда тюремщик снова заглянул в камеру Сократа, чтобы спросить, не нужно ли ему чего, Сократ ответил, что ничего ему пока не нужно, что всё у него здесь есть — и вода, и лепёшки, и солома, и воздух, — и спросил: помнит ли он, тюремщик, как семь лет назад вместе с шестью другими стратегами был казнён в тюрьме под Пниксом сын Перикла — Перикл-младший.

— Да, помню, — ответил тюремщик. — Молодые стратеги умерли очень весело. И сын Перикла тоже. Весь день они кутили, пели песни, а под вечер, когда все гости разошлись, помылись в ключевой воде, дурачась и обливая друг друга, потом уселись в один ряд на скамье, взяли свои чаши с цикутой и дружно выпили, вознося хвалу богам. Это были славные молодые люди. Многие их потом оплакивали, считая, что их казнили напрасно. Они могли бы составить славу Афин.

Так думал и Сократ. И не только теперь, но и тогда, когда всё это случилось, когда он не смог выполнить обещание, данное Периклу, — не смог спасти от скорой расправы его сына, стратега Перикла-младшего, провинившегося перед афинянами лишь тем, что вместе со своими товарищами не спас матросов разбитых бурей кораблей во время сражения со спартанцами при Аргинусских островах. Да, это Закон: убитых в бою афинян надо предать земле с почестями. Кто отступит от этого Закона, тот будет казнён по приговору афинского народа. Закон написан против трусов, против людей жестокосердных и безответственных, против всех, кто нарушает боевое братство и главный принцип братства: сам погибни, а товарища спаси, вынеси его с поля боя, если он ранен, закрой его своим щитом, если ему грозит смерть. И похорони, если он убит. Но была буря. Говорят, страшная — к повреждённым кораблям невозможно было подойти, а оказавшихся в бушующих водах матросов — поднять на борт. Людей разметало, разбило о скалы, унесло в бездну. Из ста десяти кораблей, построенных афинянами на последние средства, погибло двадцать пять. И хотя спартанцы при этом потеряли почти весь свой флот, девять из десяти кораблей, а союзники спартанцев — шестьдесят кораблей и Митилены освободились от вражеской осады, афинское народное собрание всё же увидело в битве при Аргинусских островах не победу своих молодых стратегов, а только то, что они не спасли тонущих соотечественников, а вернее, лишь то, что они сами остались живы. Из десяти стратегов, принявших участие в Аргинусской битве, не вернулись в Афины четверо, опасаясь, что именно таким будет решение народного собрания, если они предстанут перед ним, — смертная казнь. А шестеро стратегов вернулись, в их числе сын Перикла, надеясь на разум и милость афинян. Афиняне же оказались беспощаднее бури — они убили всех шестерых одним лишь бездумным поднятием рук на Пниксе, на площади перед Камнем Перикла, перед его трибуной, с которой он произнёс столько прекрасных речей, что другой народ, выслушав их, сравнялся бы в мудрости с Солоном.

Обвинителем молодых стратегов был демагог Калликсен. Это он потребовал осудить стратегов на народном собрании одним для всех решением. Сократ тогда воспротивился этому: Совет Пятисот, в котором он был тогда эпистатом, председательствующим, признал незаконность требований Калликсена. Но эпистатом, дежурным председателем Совета, Сократ был лишь один день — так полагалось. А уже на другой день Калликсен потребовал, чтобы вместе со стратегами был бы осуждён и Сократ как сторонник стратегов. Сократ не выступил на народном собрании, ему просто не дали слово, но зато выступил по его просьбе Евриптолем, двоюродный брат Алкивиада. И он сказал тогда всё, что следовало сказать: не делайте этого, просил он афинян, не убивайте молодых стратегов. Гораздо справедливее увенчать их, как победителей, венками, чем подвергнуть смертной казни, ослушавшись Калликсена.

Но афиняне были неумолимы. И так же, как молодых стратегов, предали они многих. Теперь — и его, Сократа, который никогда не желал им зла.

   — А Перикл-младший, как он вёл себя перед казнью? — спросил тюремщика Сократ.

   — В компании с друзьями он умер легко и весело. Помню, он что-то сказал про петуха для Асклепия.

   — А, — улыбнулся Сократ, поняв, какого петуха имел в виду Перикл-младший: это он, Сократ, однажды говорил своим ученикам, среди которых был и Перикл-младший, что умирающий должен отдать петуха на алтарь бога врачевания Асклепия, потому что смерть — это выздоровление от всех болей и невзгод, освобождение души из темницы тела. Не такие уж умные слова сказал он тогда и не такие уж весёлые, но говорить их стоит, чтобы вера в жизнь за гробом удерживала нас от страха смерти, который так унижает человека. Все великие и мудрые умирали мужественно, не цепляясь за жизнь, как утопающий за соломинку.