Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

• Название: Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
• Автор: Андрей Гришин-Алмазов
• Издательство: АСТ, Астрель, Транзиткнига
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-026129-2, 5-271-09944-Х, 5-9578-1243-9

По мнению большинства историков многие преобразования и реформы Петра Великого были начаты ещё во времена правления его старшего брата.

Новый роман современного писателя А. Гришина-Алмазова с полным основанием может быть отнесён к исторической эпопее.

В книге собрана целая галерея мест, событий и лиц XVII века; автор широко использует документальный материал, известные и малоизвестные факты, а также уникальные архивные находки, которые позволяют по-новому взглянуть на многие события.

---

Всю зиму воевода Иван Ржевский потратил на восстановление Чигирина. Стены заделывались, рвы углублялись, пороховые погреба пополнялись. Казалось, работе не будет конца. В прочищенные рвы забили пики и колья и лишь затем заполнили водой. В поле выкопали ямы-ловушки и заложили их дёрном. Заготавливали и закупали на данные Воротынским деньги еду. Обещанный обоз с припасами из-под Киева так и не прибыл. Плохо было и с людьми. От шеститысячного Чигиринского полка, бывшего при Дорошенко, осталось триста сорок человек. От присланного в прошлом году гетманом Самойловичем Сердюцкого полка в пять тысяч казаков — восемьсот шестьдесят семь человек, остальные разошлись по домам. В драгунском полку осталось семьсот семьдесят три человека, а в пехотном полку Патрика Гордона, заместителя Ржевского, — семьсот тридцать два. Были ещё три стрелецких полка по пятьсот пятьдесят человек да сумских казаков триста человек. Всего же с пушкарской прислугой всех вместе — чуть больше пяти тысяч защитников. С этими силами против турок не устоять. И Ржевский писал Ромодановскому и гетману Самойловичу, прося помощи.

Наконец двенадцатого мая в Чигирин прибыл наказной гетман Павел Животовский и с ним Гадяцкий полк полковника Фёдора Криницина в четыре тысячи восемьсот человек и Ахтырский полк Павловского в полторы тысячи казаков. В этот же день подошёл солдатский полк Бориса Корсакова в девятьсот человек. После этого Ржевский немного успокоился. Теперь подхода турецкой армии ждали более двенадцати тысяч русских воинов.

Четырнадцатого мая Ржевский устроил смотр всем полкам. Люди выстроились по улицам, по крепостным стенам. Разъезжая на коне и осматривая их снаряжение, Ржевский остался доволен.

Сразу после смотра он вместе с Животовским, Гордоном и Кринициным отправился купаться. Вода в реке обжигала ключевым холодом. Четыре голые тела вошли в воду и поплыли.

   — Думаю, нам недолго осталось ждати турок, на энтот раз четырьмя неделями не отделаемси, — обращаясь ко всем, произнёс Ржевский.

   — Я думаю, Самойлович нас не оставит? — проговорил, отдуваясь, Животовский.

   — Так и Ромодановский с войсками подойдёт, да только слишком много на энтот раз турки войска собирают.

Они доплыли до середины и развернулись назад.

   — Нам бы Хмельницкого споймать, государь бы доволен был, подумай о том, Животовский, награда, думаю, была бы не малая.

Они вылезли на берег и сели обсыхать. Всех четверых впереди ждало немало испытаний, им придётся многое пережить, поплавать в крови, а пока они радовались солнечному майскому дню, воде, минуте отдыха.

Семнадцатого мая 1678 года Москва встречали польское посольство. Король Ян Собеский направил в Россию трёх полномочных послов: князя Михаила Георгия Черторыжского, подканцлера Яна Казимира Сапегу и Бергарда Леопольда Таннера, цвет польской знати.

Встречало посольство три боярина: князь Василий Голицын, Богдан Хитрово и Василий Волынский. Но никто из них напрямую пока к посольским делам отношения не имел. Они были представлены встретить посольство, а затем должны были тянуть время, не более того. Царь не забыл разговора с князем Воротынским и то, что говорил о Василии Тяпкине, за которым уже послали на Украину, и его ждали со дня на день.

Царь решил, что примет посольство лишь после разговора с Тяпкиным. Он приехал лишь двадцать шестого мая. А государь принял его лишь двадцать восьмого, в небольшой потаённой палате. Ему хотелось поговорить один на один.

Постельничий Максим Языков ввёл Тяпкина, и тот сразу согнулся в поклоне.

   — Подойди ближе и сядь вота сюда, — тихо произнёс государь, указывая на скамью рядом с собой.

Гость хоть и был удивлён, но выполнил приказ. Фёдор Алексеевич оглядел его с ног до головы.

   — Я пожаловал тебя окольничим и чин полковничий дал, но не требую слов благодарности. Мене много о тебе говорили, и я захотел тебя увидеть. Я хочу понять, аки тебе удавалось то, што ты мог деять в Польше.

Василий немного помялся, а затем заговорил:

   — Тута ума большого не надо. Любое дело полюбить надо и то, за што ты в этом деле больше всего переживаешь. Всей душой полюбить, и ничего от него не требовать, и ничего от него не желать. Это аки у строителя-мастерового, у богомаза али у мастерицы-рукодельницы, што покрывала и рушники расшивает. Каждый любить должен своё творение ещё в замысле. Тот, хто любит дело своё, — у того дело в руках засияет. И в нашем деле на любви усё стоит, с любви и начинаетси. К людям родным, к земле, потом предков облитой. Пока дело большие деньги даёт, таки каждый его любит, всякий к нему моститси. А аки денежки плачут, так никому и не надоть оно. При деньгах и славе усё тебя любят, а аки деньги ушли и слава померкла али забылась, таки и отвернулися все. Отдай делу любовь свою, взамен ничего не требуя, а тама аки сложитси. А послу в чужеземной стороне деньги всегда надобны. То писаря подкупити, то шляхтича напоити, тут и свои деньги отдашь, коли не прислали, а душой за дело радеешь. Слушати надо умети, да так, штобы перед тобой человек, не желая того, весь раскрылся и даже не догадался, што поведал о том, о чём не должен.

Государь слушал как заворожённый. Каждое слово Тяпкина словно гвоздь входило в его мозг.

На следующий день Хитрово и Волынский были отозваны от ведения переговоров с польскими послами. А в помощь князю Василию Голицыну были даны окольничий Тяпкин и дьяк Посольского приказа Иванов.

В Золотой палате царского терема собралась дума во всем своём составе. Иные из думцев ждали пожалования, новых должностей и поместий, другие — боялись опалы за своё нерадение. Глава Сибирского приказа, дьяк, докладывал государю дела сибирские. Сибирь ныне основной поставщик в казну мягкой рухляди — шкурок соболя, песца, бобра, горностая, белки.

Дела были в Сибири нерадостные, «худые дела», как сказал дьяк, прежде чем читать очередную крамолу.

   — А мангазейские самоеды[150] не хотят платити ясак. А их князец Ныла, явившись к сборщикам, бросил им чуть не в лицо лишь шкурки песцов, и когда те спросили соболей и бобров, он вскричал своим: «Промышляйте над ими!» И самоеды с ножами бросились на сборщиков, а те убили Нылу и разогнали самоедов. Однако те толпой явились к городу, дабы отомстить за Нылу, и три дня русские отбивались от них. И только другой князец самоедов, придя к Мангазеи, разогнал взбунтовавшуюся толпу и спас русских от гибели.

   — А имя, имя энтого князьца, што спас русских? — спросил царь. Он сидел, оперевшись правой рукой на подлокотник кресла. В этот миг он очень походил на своего отца. Такой же крупный, те же огромные глаза, смотревшие на собеседника внимательно и строго.

   — Его нет в грамоте, — ответил дьяк Воскобойников.

   — Жаль. Имя возмутителя сообщили, а хто утишил бунт, нет. Жаль. Отпишите и спросите, как его зовут, и от моего царского имени пусть того князьца наградят чем ни есть. Деньгами, пороховым припасом, новым ружьём.

   — Хорошо, государь. Всё сполним.

   — Ну што тама ещё? Читай.

   — А энта грамота из Красноярска, государь, от воеводы Загряжского. — Дьяк придвинул грамоту ближе к глазам. — Инглизы Томского уезда, озлясь, ударились в разбой и измену, против них мы выслали конных казаков, которые побили разбойников, отобрали у них награбленное, потеряв при этом пятерых своих. Большая толпа тех бунтовщиков пришла под Красноярск. Не сумев одолеть город, они сожгли шестнадцать окрестных деревень, перебив многих жителей. На подмогу инглизам пришли тувинцы, энто озлило детей боярских, стрельцов и казаков. Они вывели за город тувинских аманатов[151] и на глазах родственников расстреляли их, никого не жалея.

   — Убити безоружных ума не надоть. Большая часть из них — дети князьков, и неизвестно, чьи отцы принимали участие в бунте, а чьи нет. Отпишите, штобы убивали лишь в самых крайних случаях, и только когда точно доказано, что их родственники участвовали в кровавых делах. Што ещё пишут?

Дьяк схватил другую грамоту:

   — Ещё Загряжский отписал, што, из Китая возвращаясь, прибыл к нему отправленный государь Алексей Михайловичем посол Никола Спафари, а с ним глава пограничной китайской стражи, и с тем главой о пограничных межах усё было ж обговорено через толмача. И много тому толмачу песцовых шкурок дадено. После чего тот глава отбыл до своих земель. А посол Спафари последовал далее в Москву.

   — Он прибыл? — Государь насторожился. Он знал, что Спафари служил Матвееву, и Милославские могли убрать его прямо по дороге.

   — Гонец опередил его у Тобольска, ожидаем со дня на день.

   — Аки прибудет, сразу приведите ко мне. А лучше пошлите князя Петра Мещёрского со стрельцами к нему навстречу, пущай обережёт его от разбойных людей. А тебе, боярин Богдан Матвеевич Хитрово, придётси перечитати все энти дела по Сибирскому приказу и подготовити прошение, што срочно надоть содеять и чем помочь сибирским воеводам.