Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

• Название: Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
• Автор: Андрей Гришин-Алмазов
• Издательство: АСТ, Астрель, Транзиткнига
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-026129-2, 5-271-09944-Х, 5-9578-1243-9

По мнению большинства историков многие преобразования и реформы Петра Великого были начаты ещё во времена правления его старшего брата.

Новый роман современного писателя А. Гришина-Алмазова с полным основанием может быть отнесён к исторической эпопее.

В книге собрана целая галерея мест, событий и лиц XVII века; автор широко использует документальный материал, известные и малоизвестные факты, а также уникальные архивные находки, которые позволяют по-новому взглянуть на многие события.

---

   — Энто не даёт им права лезти в мою жизню и теряти почтение к отцу, их породившему.

Алексей Михайлович присел рядом с сыном, который уже был с него ростом, и решительно сказал:

   — В ближайшие же дни объявлю тебе наследником престола.

На Руси всех детей царя называли царевичами, однако титул царевича давался только наследнику престола после всенародного объявления его таковым, всё же остальные члены царской семьи были великими князьями.

Фёдор, с детства не веривший в своё царское предназначение, заученно произнёс:

   — Имя Фёдор — несчастливо для русских царей.

   — Што ж, едем со мною.

Фёдор, не получив ответа на свой немой вопрос, опираясь на посох, последовал за отцом. Они вышли во двор. Боярин Богдан Хитрово раскрыл перед царём дверцу кареты, но Алексей Михайлович помог сыну подняться в карету и лишь затем вошёл сам.

Царская карета в окружении свиты и стрельцов быстро покинула Кремль, а через некоторое время Москву. Дорога уходила на юг, куда Фёдор с отцом никогда не ездил.

Ближе к вечеру они подъехали к Боровску. Фёдор никогда не бывал в этом городке и был удивлён обилием стражи, решётками, разделяющими улицы, а иногда огораживающими отдельные низкие дома. Возле одного из них царская карета и остановилась. На этот раз царь вышел первым, а боярин князь Воротынский тут же оказался рядом, когда же подошли к дому, царь жестом остановил Воротынского. Стража молча расступилась. Внутри избы полы оказались земляные, потолки низкие, печь то пилась по-чёрному. Посреди избы сидел помятый невысокий мужичонка с свалявшейся бородой, исходивший от него запах говорил, что тот очень давно не был в бане. Он увлечённо точил колодки, подготавливаясь по мерке шить сапоги. При виде вошедших он раболепно вскочил на ноги. Однако Алексей Михайлович жестом приказал вернуться к работе.

   — Родовитые князья думают, што осталось четырнадцать родов, прозывающихся по бывшим уделам, — зашептал царь на ухо сыну. — Они ошибаются. Вот он перед тобою, истинный наследник русского престола, князь Фёдор Васильевич Боровский, князь московской ветви Рюриковичей.

Фёдор удивлённо уставился на отца.

   — Да, да. Я не ошибаюсь. — Царь нетерпеливо повёл бровями. — Когда два с половиной века назад Дмитрий Шемяка восстал протеву законного главы дома Василия Тёмного, единственным верным слугою при великом князе из ближних удельных князей только и остался Василий Ярославич Боровский. Когда же Василий Второй извёл своих недругов, то стал изводить и друзей. Повелел взять под стражу князя Василия Боровского, а его сын бежал с мачехой в Литву.

После смерти в 1483 году Василия Ярославича государь Иван Васильевич пообещал вернуть Васильевичу удел отца. Но лишь он приехал, как был схвачен и посажен в яму в родном Боровске. Однако Иван Третий не посмел лишить его женщины, правда, для энтого подбирались самые непотребные. Когда Иван Грозный венчалси на царство, в яме уже сидел внук того Василия Васильевича, хотя и также названый. В 1561 году, когда царь Иван справлял трёхсотлетие со дня рождения своего пращура Даниила Московского, на энтот пир были привезены все уцелевшие князья Московского дома: брат царя князь Юрий Василиевич Углецкий, двоюродный брат Владимир Андреевич Старецкий, а также пленники: Иван Васильевич Шемяка и Василий Васильевич Боровский. Шемяка был убит прямо во время энтого пира. Единственное, што позволил Грозный, захоронить его в Троицко-Сергеевской лавре. В скором времени он избавилси и от Углицкого и Старецкого, а вот воровского почему-то пожалел. Когда мой отец стал царём, Боровские уже сто тридцать лет не знали, что такое свобода, и никто о них не помнил.

Фёдор с ужасом смотрел на полудикое существо, сидящее перед ним и шьющее сапоги. Тяжело было представить, что в нём текла кровь Всеволода Большое Гнездо и Александра Невского, Даниила Московского и Ивана Калиты. Он помахал рукой перед глазами, как будто желая избавиться от видения, но видение не исчезло. Фёдор, развернувшись, поспешил на улицу. Царь последовал за сыном. При выходе царевич злобно бросил стражам:

   — Сведите его в баню. — Затем опять повернулся к отцу: — Неужели нельзя сделати его участь лучше?

   — Вот станешь царём и облегчишь его существование. — Алексей Михайлович заглянул в глаза сыну: — А сейчас побудь здеся, мене надо заглянуть ещё к одному, колоднику.

   — Ты хочешь, штобы я после тебе стал государем, а сам живёшь среди тайн.

Тишайший внимательно посмотрел на сына:

   — Што ж, идёма.

Эта изба была намного хуже, почти врыта в землю, обитателя этой избы держали в темноте, как дикого зверя. Однако когда Фёдор увидел глаза, полные ума и гордости, то сразу признал боярыню Федосью Морозову. Как ни старались, но сделать из неё зверя не получилось. Взгляд лучился рассудком и твёрдостью духа. Когда государь вошёл к ней в яму, женщина молилась, стоя на коленях, и пока не закончила молитву, к вошедшим не повернулась.

   — Здравствуй, Федосья Прокофьевна.

   — И ты будь здрав, государь-батюшка всея Великой, Белой и Малой Руси.

   — Не отказаласи ли ты от своего помутнения в разуме?

   — Впервой слышу, што вера в Господа нашего Исуса Христа ести помутнение в разуме.

Царь зло передёрнул губами.

   — Я о другом. О каменных теремах, кои лепоту несут, што ты называешь блажью и гордыней, о садах с цветами невиданными, што каждому государю иметь положено для ублажения духа. О патриарших одеяниях, што выделять его должны среди остального священного клира.

   — Только тот, хто не верит, што обретёт царство небесное; пытаетси создать его себе на земле. Зачем человеку сад, коли он не может вкушати плодов с древ его? Зачем тот терем, который может обогреть сотни людей, а обогревает горстку? Патриарх — первейший среди слуг Божьих на земле и должен выделяться благими делами и помыслами, а не роскошными облачениями.

Молча царь оставил яму староверки и так же молча вместе с сыном поспешил к карете, отъехав в Обнинск, где было приготовлено жильё для ночёвки. Всю дорогу отец и сын молчали, как будто боясь чего-то или кого-то спугнуть. Доехали быстро и, как было в детстве Фёдора, остановились в одних покоях: царь, царевич и князь Воротынский. Ужин по повелению царя царские холопы подали прямо в опочивальню. Стол и плетёные кресла поставили возле открытого окна. Сквозь пурпурную пелену лёгких занавесей, немного заглушавших белизну храмов, Фёдор с грустью взирал в окно. Алексей Михайлович пил молодое зелёное вино. Последнее время он любил хмель лёгкий, воздушный. Князь Воротынский, двоюродный брат царя, ел телятину и был рад, что его любимый Фёдор помирился с отцом. Наконец, как бы очнувшись, Алексей Михайлович обратился к сыну:

   — Ну, ты решился? Я провозглашаю тебе наследником.

Фёдор молча кивнул головой.

Первого сентября 1674 года Москва кипела, справляя начало 7183 года от сотворения мира. Толкучка на Красной площади была жуткой. Все ждали царских даров и милостыней. Царский выход начался с появления виднейших бояр во праздных лёгких шубах. Рынды и стольники, окружая их, шли, разбрасывая в толпу мелкую монету. Царёвы холопы разносили ковриги и медовые пряники. Народ ломился, давя друг друга.

Наконец из Кремля в венце и бармах и золотопарчовой мантии с дедовым крестом вместе с сыном Фёдором вышел царь Алексей Михайлович Тишайший. Тысячи глаз устремилось на них. Бояре князь Никита Одоевский и князь Иван Воротынский в расшитых золотыми нитями кафтанах следовали рядом. Царь поднялся на помост, выстроенный в честь такого случая и покрытый красным бархатом. Главный глашатый Иван Максимович Языков поднялся на Лобное место, и зычный голос понёсся над площадью:

— По велению великого государя, царя и великого князя всея Великая и Малая и Белая Руси объявляется, што единым законным наследником всей полноты автокефальной[140] власти российских царей, в случае кончины благоверного государя нашего, должна полностью перейти к сыну его царевичу Фёдору Алексеевичу, со всей полнотой над всеми животами в ней сущими.

Голос ещё нёсся, но народ уже не слушал. Толпа ревела, приветствуя наследника престола. Деньги гуще посыпались в толпу. А Языков всё продолжал читать указ. В храмах и церквах начали праздничную службу, и царь проследовал в Чудов монастырь. После службы царь дал пир, который продолжался до поздней ночи.

Царевич Фёдор впервые испробовал хмельное. Царевич Фёдор проснулся ближе к полудню. Странно, но никаких бурных и новых чувств от сознания, что он наследник престола, Фёдор не ощущал и не мог справиться с непонятной тоской.

Государь со всем семейством вернулся в Кремль. Народ Первопрестольной ликовал. Этому были рады почти все, сёстры и дочери государя выказали почтение и уважение и государю, и его молодой супруге. Однако на этот раз Наталья не поверила ни льстивым улыбкам, ни лживым заверениям в любви. Царица была готова к войне. К середине сентября жизнь царевен стала аскетичнее, напоминая собой монашество. Чем строже становилась жизнь царевен, тем больше веселья было в царском тереме. Лицедеев забрали из Преображенского. Спектакли ставились уже в Кремле. Попытавшегося заступиться за царевен боярина князя Ивана Михайловича Милославского с почестями спровадили на воеводство. Москва готовилась к зиме.