Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

• Название: Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
• Автор: Андрей Гришин-Алмазов
• Издательство: АСТ, Астрель, Транзиткнига
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-026129-2, 5-271-09944-Х, 5-9578-1243-9

По мнению большинства историков многие преобразования и реформы Петра Великого были начаты ещё во времена правления его старшего брата.

Новый роман современного писателя А. Гришина-Алмазова с полным основанием может быть отнесён к исторической эпопее.

В книге собрана целая галерея мест, событий и лиц XVII века; автор широко использует документальный материал, известные и малоизвестные факты, а также уникальные архивные находки, которые позволяют по-новому взглянуть на многие события.

---

Первый снег припорошил крыши домов, теремов и церквей и почти сразу потёк. Алёну нашли в переулке Собакина вышедшие за водой бабы. Она лежала на этом первом снегу, рядом валялся камень, который ей пробил голову. Алёна лежала сжавшись, босая, в порванном сарафане. Утренний грабитель снял с неё почти всё, что мог. Трое ткачей после прибытия ярыг со стряпчим отнесли тело в дом и молча уложили на стол, как раз когда туда при был Андрей.

Кровь запеклась в волосах на темени, щёки побледнели, но даже в таком виде она была как живая, своя, родная, в чью смерть верить не хотелось. При взгляде на Андрея ткачи попятились и поспешили вон из дома. Рука убиенной свалилась со стола, Андрей взял её да так и оставил в своих руках. Из красного угла с иконы на него смотрели колющие глаза Спасителя.

— Господи, за што ты так коверкаешь жизни людей? Пошто разлучаешь именно с теми, с коими хотел бы жить? Пошто, Господи?

Горло сдавило, и рыданье вырвалось наружу само собой. Эти слёзы были очень горькими.

Излив душу и омыв её слезами, Андрей приказал холопу отвезти четырёхлетнего сына Алёны к Авдотье, а затем найти Савелия Сивого. Затем сам растопил баню, омыл в последний путь Алёну, одел её в лучшие наряды, которые сам ей дарил.

К полудню Сивой привёз попа и домовину, выдолбленную из ствола толстенной сосны. Оставив попа отпевать умершую, Андрей отправился в таможенно-пошлинную избу в Хамовниках. По дороге зашёл в церковь Святого Николы и чуть ли не силой, ничего не говоря, поволок с собой священника. Отец Никодим, маленький, тщедушный, со страхом смотрел на Андрея.

Таможенная изба — каменный дом в два этажа с узкими окнами и отбелёнными стенами. Не считая приставов, старост ткачей и приказчиков-перекупщиков, во дворе никого не было. Остановившись в центре двора, Андрей поклонился на все четыре стороны:

   — Здравы будти, ткачи московские, люди не бедные, закрома добром набившие. А Хамовники до сих пор без каменного храма. То считаю позор всяму вашему цеху. Сегодня утром была убиенна Алёна Хромая, царёва швея. Жалую на поминание её души и на заклад новой каменной церкви в Хамовниках две тысячи рублей серебром.

   — Пиши список, — закричал один из мастеровых приставу, — и я триста целковых дам.

   — И я дам, сто восемьдесят.

   — И я полтораста отсчитаю.

Всё новые и новые голоса раздавались со всех сторон. Ошарашенный отец Никодим стоял и смотрел на всё это. Так начались сборы на строительство каменной церкви в Хамовниках.

Алёну похоронили, и Андрей медленно побрёл от могилы. На душе было совершенно пусто.

В дом, куда он раньше так стремился, набились люди, желающие на дармовщинку, на деньги, отпущенные им на помин души умершей, хорошо поесть, и более ничего. До смерти Алёны им не было никакого дела. Помянув убиенную, выпив всего одну лишь чарочку, Андрей покинул дом, оставив всё на Сивого. Отпевавший Алёну поп увязался за ним и семенил сзади.

   — Ты, господине, не особо расстраивайся, — всё ещё гнусавил он, — ворованное счастье долгим не бывает.

   — Энто как же?

   — Она была мужня жена, ты их семью, Богом освящённую, порушил, Бог и прибрал вначале era, а опосля ея.

Андрей резко остановился:

   — Шёл бы ты отседова, батюшка, а то как бы Господь и тебе не прибрал.

   — У, шальной... — испугался поп и поспешил в ближайший переулок.

Андрей развернулся и двинулся к дому. В сенях его ждала жена:

   — Где же энто видано, штобы на помин гулящих жёнок тыщи отдавались?

Слухи быстро долетели до дома. Москва — что большая деревня, и языки здесь чесали столь же рьяно.

   — То мои деньги, моими кровью и потом заработанные, а не то што я за тобой в приданое взял, што с ними хочу, то и делаю.

   — Твои деньги, а о детях ты подумал?

Андрей махнул рукой, обошёл жену, прошёл в опочивальню. Оксинья пыталась последовать за мужем, но он запер дверь на задвижку и завалился, не раздеваясь, спать, почти сразу погрузившись в глубокий сон.

Он проснулся, когда уже начало темнеть, до прихода домой брата Семёна, и снова ушёл из дома. Переодевшись у Авдотьи в горбуна, он бродил из кабака в кабак, выискивая хотя бы небольшой намёк на убийцу Алёны. На пятый день нарвался на парня, продававшего заячью шубку, что он подарил Алёне и в которой она вышла в то утро. Купив шубу, он пригласил парня обмыть покупку в кабак на Волхонку, потряся перед его носом мошной, набитой серебром. Тот, неведомо чему ухмыляясь, согласился.

В кабаке сели в самый дальний угол. Пили долго и такими дозами, будто бражного может не хватить. Парень расстегнул ворот рубахи, выпячивая широкую грудь. Наконец, хорохорясь, он проговорился:

   — А тебе, горбун, не страшно со мной винцо попивать, можа, я за ту шубку душу человеческую сгубил?

   — Неужто шубка того стоит? — деланно, через силу, удивился Андрей.

   — Баба та того стоила. За сытный кусок мужа извела и под дворянина легла.

   — А я слышал, што она царёвой швеёй была, ведомо, не побиралась.

   — Так то ея тот дворянин пристроил, — опьянев, парень не заметил, что разговор стал более конкретным. — Мой-то батюшка почитай тридцать лет ткёт, а штой-то из долгов не вылазиет.

   — А я слышал, у ей Божий дар был, — распаляясь, произнёс Андрей.

   — Ага, был, только в одном месте. — И парень похабно ощерился.

То, что было дальше, Андрей видел как бы во сне или со стороны. Рука машинально полезла за кафтан, и Андрей выхватил пистоль. Грянул выстрел прямо в распахнутый ворот рубахи, и красное пятно поползло по ней вниз, быстро увеличиваясь.

В кабаке наступила тишина. Кто-то хотел рвануться к Андрею, но раздался второй выстрел. На пороге стоял Сивой, вооружённый пистолетом, Андрей, перебирая заплетающимися ногами, поспешил к другу. Когда прибежала стража, их уже и след простыл.

В доме окольничего князя Василия Голицына[131] порядок, терем каменный под железной крышей, над трубами снегосходы, амбары дубовые, ураган выдержат. Жена красавица, сын, дочь. Жил спокойно, не лез вперёд, чёрт двинул спутаться с царевной Софьей. Решил завязать со всем этим, да оказалось, что царевна уже понесла. Так и повилась верёвочка. А эта ядовитая сводня тётка, старая дева, царевна Татьяна Михайловна переехала в Архангельское и племянницу с собой взяла, и появилась возможность видеться чаще, и вот уже семь месяцев его связи с царевной. Глядишь, скоро разродится, и ребёнка надо будет куда-то пристраивать, не чужого, своего, а тут сын сидит за трапезой, в глаза заглядывает. Одна надежда на младшую ветвь князей Голицыных, захудалого Семёна Ивановича Кропотова, пусть возьмёт к себе ребёнка до времени, признав своим, не зря же столько денег от нас на проживание берёт. Хорошо бы родилась дочь, меньше хлопот. Подросла бы, дали бы хорошее приданое и выдали бы замуж за хорошего человека. Ладно, пора ехать к Софье. Князь Василий накинул шубу, шапку и вышел во двор, где его ждали лёгонькие расписные саночки, запряжённые красавцем вороным жеребцом. Полетели саночки по московским улочкам, из боярского Китай-города в пригород.

Встречала князя царевна Татьяна Михайловна. Сильно располневшая в беременности, Софья на люди не показывалась. Стряхнув снег, князь Василий вошёл в терем. Софья, не дав снять шубы, бросилась его обнимать:

   — Ну наконец-то ты явилси...

Василий гладил её по спине, но ничего при этом не чувствовал.

   — Может, пойдём в спаленку?

   — Не, Софьюшка, нельзя, скоро на восьмой месяц перейдёт, потерпи, чуток осталось.

Князь присел на расписную лавку недалеко от изразцовой печи. Софья села рядом, положив голову ему на плечо.

   — Боязно мене, аки батюшка прознает, — залепетала она.

   — Ну есля тебе боязно, што мене тогда говорити. Тебе, если што, отец в монастырь упрячет, а я могу на воеводстве в Енисейске оказатьси.

   — Так то ж ради любви.

   — Да, да, Софьюшка, — произнёс князь, сильно прижимая царевну, а про себя подумал: «Прямо театр, аки у царицы Натальи Кирилловны».

В начале декабря дума собралась в Золотой палате. Не считая четырнадцати бояр, сорока двух окольничих, в палате присутствовало до трёх сотен стольников, думных дворян и думных дьяков.

Двери раскрылись, и в палату, опираясь на посох, вошёл царь Алексей Михайлович. Склонившаяся в поклоне дума ждала, пока он проследует и воссядет на трон. Воссел государь, воссела и дума. Ранее в думе стояли на протяжении всего обсуждения, а когда бояре уставали, выходили из палаты отдохнуть, что останавливало работу. Царь это учёл.

   — Дела изъявились спешные, да и не сразу уразумеешь, радостные ли, — медленно начал речь Алексей Михайлович. — Гетман Ян Собеский под Хотином в пух расчихвостил султана, и даже пленил знамя их басурманского пророка. С одной стороны, хорошо, может, наступит замирение и мы в войну с султаном не полезем. Но в Польше скончался король Михаил Вишневецкий. Коли Ян Собеский будет избран королём и заключит с Турцией мир, не видати нам заднепровской Украины. Хватит нам Стефана Батория[132]. Часть вельмож Польши прислала к нам послов с просьбой отдать им на польский престол сына нашего Фёдора. Но аки сообщает наш посол из Варшавы, претендентов на ту корону аж пятеро. Дума должна решить, посылать царевича в Краков али нет. И аки быти с Дорошенко, переговоры с ним ничего нам не дали.