Эйвин Болстад - Без маски

• Название: Без маски
• Автор: Эйвин Болстад
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1961

---

Могут подумать, что всё это лишало мужества смышленую девушку, когда-то весело отплясывавшую по субботам у деревенской околицы. Возможно, так оно и было, — никто не знал, о чем Анна думала. Но домой она ничего не писала о своих невзгодах. Напротив, просиживая долгими ночами за письмами и исписывая целые горы бумаги, она сообщала родителям, как хорошо ей здесь живется: ей уже два раза прибавляли жалованье, и пусть отец даже не думает возвращать ей деньги за бруски для кос (Анна умолчала о том, что истратила на них все свои сбережения). А когда она приедет домой, то уж не забудет маму, потому что мама… Но тут Анна вспомнила, что хотя мать ее и была лучше всех, но отец тоже был славным человеком, и ей не хотелось его обижать. К тому же он сделал дочери красивый сундучок, за который богач Эйлерт Сюнн предлагал Анне кучу денег.

Анна хорошо знала, что отец и мать живут этими письмами.

Незадолго перед отъездом Анны из дому мать сама рассказала дочери, как однажды, много лет назад, когда в доме нечего было есть и у нее от голода уже начало мутиться в голове, ей пришлось пойти…

«И эти деньги спасли мне жизнь, — рассказывала мать. — Но если бы ты знала, как я потом боялась, потому что (тут мать понизила голос) есть такие французские болезни… их уж потом ни за какие деньги не вылечишь…»

Подруги не раз приглашали Анну погулять в город, Анна была здоровая, крепкая и стройная, как весенняя березка. Конечно, ей часто хотелось пойти. Но у нее была рассудительная голова и одно очень ценное качество: она умела мгновенно взвесить все «за» и «против». До сих пор она была «против». Щёки ее потеряли былую округлость, но зато талия стала более стройной, а походка более легкой.

«Она не в состоянии спрятать свои прелести за броней неприступности», — сказал один художник после нескольких бутылок вина. Это было незадолго до того как хозяин отказал этому художнику от дома за его «бунтарские идеи», а сам стал покупать его картины через третьи руки.

Приближалось рождество, однако у Анны не было ни малейшей надежды доехать на праздник домой, в Удален…

И вот случилось так, что один из весьма влиятельных коммерческих собратов старого Лёвендала по совершенно непонятной причине пригласил всё семейство праздновать рождество у него в доме. О том, что коммерсант этот обанкротился и задумал женить своего сына на второй дочери Лёвендала, стало известно только позднее.

Лёвендал сразу же ухватился за это приглашение обеими руками. Это почти обеспечивало ему доступ на придворный бал, о котором жена его давно мечтала. В порыве великодушия хозяин разрешил Анне ехать на рождество домой и даже снабдил ее деньгами на дорогу. Такое великодушие было тем более похвально, что как раз в это самое время в доме пропала серебряная чайная ложечка, отыскавшаяся лишь через несколько дней. Разрешение хозяина ошеломило Анну. Хотя жилось ей всё хуже, но она писала домой всё больше и больше писем, и в них самыми яркими красками описывала свою жизнь в городе. Она любила яркие краски так же, как ее отец. Ведь он был художником.

И вот она стоит на улице. В руках у нее деревянный сундучок. Она уговорилась ехать домой в санях одного зажиточного крестьянина, которого случайно встретила в городе. Он приезжал сюда на месяц, чтобы вкусить «прелестей жизни». Анна полагала, что ей удастся держать его в пути на расстоянии, а если он начнет приставать к ней, она пустит в ход ногти. Ведь он совсем ослабел от пьянства…

Но еще одна вещь смущала ее: письма к матери!

Правда, она потратила немало часов, чтобы принарядить себя в дорогу. Но… где всё то, что она обещала привезти домой? Подарки! По крайней мере, хороший подарок для матери. В те немногие ночи, когда Анна была свободна от хлопот и ей удавалось лечь в постель, она непрестанно думала о том, как найти выход. От дум у нее кружилась голова. Она не могла приехать домой без осязаемого, видимого доказательства того, что письма ее были правдивыми. Дело тут не в правде, плевать ей на это! Но она не сможет перенести молчаливого, понимающего взгляда матери, которая сразу догадается, как всё обстоит на самом деле. Никакие ласковые уговоры, никакие знаки внимания, никакие слова не смогут залечить рану. А что если бы этот деревенский богатей захотел?.. Если… ох, нет, нет! Только не этот последний выход. Старый извечный выход для всех бедных девушек.

Она шла по городу, неся в руках свой маленький сундучок. Улицы были полны лёвендалов, парами и в одиночку ехавших в санях, нагруженных пакетами. Многие везли с собой на облучке грума, у которого только и было дела, что соскочить у подъезда и открыть дверь, хотя часто ее можно было просто-напросто толкнуть ногой. Витрины были полны рождественских подарков. Анне хотелось рассмотреть их все до единого. И она стала мечтать. Вот этот? Нет, лучше вон тот. А этот как раз подойдет для матери. Нет, нет, вот тут гораздо лучше! И вон там тоже, и там, и там!.. Анна протиснулась вперед. Теперь она была как во сне. Всё окружающее исчезло. Она снова чувствовала себя во власти экстаза, который зародился в ней еще тогда, когда она начала писать матери первые фантастические письма. Она, как и тогда, вовсе не думала о себе. О нет! Только одна мысль зрела в ней постепенно, но с непреодолимой силой: уберечь от горя мать, сделать всё для того, чтобы матери не пришлось смотреть на нее понимающим, печальным взглядом.

Ах, если бы она могла заставить себя пойти на улицу!.. Но это было бы окончательным падением, гибелью…

Казалось, что-то толкнуло ее и вовлекло в магазин. Во всяком случае, это получилось само собой. И вот она, уже ничего не соображая, вошла туда напряженной, деревянной походкой, с глазами, полными отчаяния… В магазине все сразу же обратили на нее внимание. И директор, и его помощник, и продавщицы — все не спускали с нее глаз. О, им знаком этот тип людей! И действительно. Стоя на виду у всех, Анна не отрываясь глядела на одну из шалей, разложенных на прилавке. Шаль эта была далеко не самой красивой. И даже не самой дорогой. Но она сверкала всеми цветами радуги, и для Анны, которая унаследовала от отца любовь к ярким краскам, эта шаль засияла словно солнце во мраке. Девушка сунула ее в свой сундучок, не делая ни малейшей попытки как-нибудь скрыть свой поступок…

Через полчаса здоровенный, изрядно подвыпивший полицейский вывел Анну из магазина. Камера, в которую она попала, была холодной и сырой. Скотину и ту у них в деревне держат в лучшем помещении. Еще бы! Ведь крестьяне поставляют молоко в город для лёвендалов, которые требуют, чтобы за коровами был хороший уход, потому что их дети будут пить молоко от этих коров!

Анна сидела на своем сундучке. Так всё это и должно было кончиться. Теперь мать узнает не только о ее бедности; теперь ее дочь, вдобавок ко всему, попала в тюрьму. Машина правосудия движется пока еще очень медленно. Никому не хочется заниматься неприятными делами в канун Нового года. Нас учили с детства, что в чудесное время рождества все должны быть добры друг к другу. Будем же добры и к мальчику из булочной, и к мальчику из цветочного магазина, и к старому Тобиасу, от которого несет навозом, потому что он дни и ночи проводит в конюшне. Пусть старый Тобиас тоже получит скиллинг и повеселится. Позаботимся о том, чтобы были полны наши кладовые! Будем же добры! Не надо злиться и ворчать. Откроем наши сердца. Будем хоть немного людьми!

Но вор не имеет права на сочувствие. Это было бы непедагогично. И особенно в солидном магазине! Какой вдохновляющий пример для всех других! Не говоря уже о «персонале». А что если все они, вместо того чтобы заниматься первоклассным обслуживанием, сами начнут «заимствовать» вещи, в надежде на сочувствие? Нет, нет и нет!

Для Анны остается только один путь, когда ее выпустят отсюда. Туда, на дно фьорда, где никто уже не сможет ее отыскать. Это решено!..

Улицы были пусты. Из плотно закрытых окон просачивались звуки веселых рождественских песен. Голоса были то звонкие, то хриплые. Слышался радостный смех…

Гадюка жалит самое себя (Перевод Л. Брауде)

Это случилось пять дней спустя после взрыва, уничтожившего половину оконных стекол в городе, и приблизительно за месяц до грозного воздушного налета. Быстро обогнув большое здание в центре города, коммерсант Хурдевик очутился в рабочем квартале, где как раз закрывали деревянными ставнями витрины магазинов.

Коммерсант Хурдевик (хотя это и трудно представить) был в это утро более раздражен, чем обычно. В сущности, он был всего-навсего комиссионером, но называл себя теперь коммерсантом. Ведь его дело так разрослось за последние годы! Да и людей, которые столь сурово осуждали бы военные прибыли, как Хурдевик, было совсем немного. Мир, в котором приходилось жить, внушал отвращение. Падение нравов коснулось многих слоев населения. Так, по крайней мере, казалось коммерсанту Хурдевику, а он не стеснялся говорить об этом и другу и недругу. Коммерсант Хурдевик не шел на компромисс ни с кем, абсолютно ни с кем.