Франчиск Мунтяну - Статуи никогда не смеются

• Название: Статуи никогда не смеются
• Автор: Франчиск Мунтяну
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Проза
• Год: 1962

Роман «Статуи никогда не смеются» посвящен недавнему прошлому Румынии, одному из наиболее сложных периодов ее истории. И здесь Мунтяну, обращаясь к прошлому, ищет ответы на некоторые вопросы сегодняшнего дня. Август 1944 года, румынская армия вместе с советскими войсками изгоняет гитлеровцев, настал час великого перелома. Но борьба продолжается, обостряется, положение в стране по-прежнему остается очень напряженным. Кажется, все самое важное, самое главное уже совершено: наступила долгожданная свобода, за которую пришлось вести долгую и упорную борьбу, не нужно больше скрываться, можно открыто действовать, открыто высказывать все, что думаешь, открыто назначать собрания, не таясь покупать в киоске «Скынтейю». Но свобода оказалась совсем не такой, как она представлялась многим. Жизнь для рабочего человека по-прежнему тяжела, не хватает самого необходимого — хлеба, молока, — с каждым днем все труднее сводить концы с концами… Именно в этот период напряжения всех сил народа отчетливо выявилось подлинное лицо различных партий и группировок, проступила истинная сущность людей, их поступков, характеров, душевных свойств.

---

— Не знаю, господин префект. Я простой…

— Вот что, — продолжал префект тем же низким усталым голосом, которым он начал допрос. — Вы производите впечатление человека умного. Вы знаете, что мы беспощадны к коммунистам. Вы предпочитаете, чтобы вас приняли за одного из них?

— Нет, господин префект.

— Тогда скажите, кто подстрекал рабочих к забастовке. Ведь всякие последствия имеют свою причину, — И префект дружелюбно улыбнулся.

Бэрбуц молчал.

— Я жду, Бэрбуц.

— Не знаю, господин префект.

— Отведите его туда, — Варта указал на третью, замаскированную, дверь, которую Бэрбуц до сих пор не замечал.

Полицейские схватили его за руки, втолкнули в соседнюю, совершенно пустую комнату с красноватым цементным полом. Окно было замазано известью.

— У тебя десять минут на размышления, скотина, — сказал Бузату и толкнул его так, что он стукнулся о стену.

Бэрбуц остался один. Только в этот момент он понял, как ему страшно. Он слышал, как билось его сердце, глухо, словно под толстой тканью. Он попытался сосчитать удары, но безуспешно. Потом почувствовал голод и вспомнил, что почти два дня ничего не ел. Из соседней комнаты донесся настойчивый треск телефона, потом голос префекта:

— Да, я. A-а, здравия желаю, господин министр, честь имею приветствовать вас… Разве возможно, чтобы я не читал?.. Тройственный экономический союз между Италией, Австрией и Венгрией… Да, знаю. Сегодня подписал Муссолини… Нет, сюда к нам не очень-то доходят новости из иностранной прессы. Вот как, так и поставили вопрос? Из-за этого мы и остались за бортом?.. Да, конечно, я расследую, господин министр… Я найду решение, не беспокойтесь… Обычными методами… Нет, не стоит. Честь имею приветствовать вас.

Слышно было, как трубка легла на рычаг, потом раздался голос префекта:

— Приведите его. Достаточно.

Бэрбуца снова потащили к письменному столу, и Бузату заорал ему прямо в ухо:

— Ну, ты, говори, кто вас подбил на забастовку?

— Не знаю.

В следующий миг он получил страшный удар в подбородок. Красные круги заплясали у него перед глазами, а за его спиной полицейский комиссар кричал:

— Плевательницу! Плевательницу! Не видишь, что он плюет на ковер?

Бэрбуц сплюнул машинально, как у зубного врача. От нового удара в подбородок у него потемнело в глазах, он прикусил язык.

Префект стоял у окна и смотрел на улицу.

— Не будешь говорить?! — снова заорал Бузату и, не ожидая ответа, ударил его по лицу ладонью.

— Не смей плевать, свинья, — сказал другой полицейский комиссар, потом ударил его ногой в спину.

Префект повернулся к ним.

— Постойте минутку! — он снова подошел к Бэрбуцу. — Пошлите вы всех к черту, Бэрбуц, вы настоящий человек. К чему вам все это? Мы все равно узнаем имена подстрекателей. Допустим, вы не скажете. Допустим, вы нам не укажете их. Тогда мы допросим еще пятерых. И еще пятерых. Кто-нибудь из них да скажет. Вы доказываете, что у вас нет чувства товарищества. Почему вы не хотите избавить других рабочих от бесполезных страданий?

У Бэрбуца слезы навернулись на глаза. Только теперь он почувствовал себя униженным, оскорбленным. Голова разламывалась от боли, он боялся, что расплачется перед этими скотами.

Префект снова подошел к окну. Полицейские набросились на Бэрбуца.

Когда он очнулся, он сидел, прислонившись к стене. Ему смачивали лицо мокрой тряпкой. Префект стоял, Склонившись над ним:

— Вы герой, Бэрбуц. Вы вели себя мужественно. — Неожиданно он протянул ему руку — Я восхищаюсь вами. Вы курите? Нет, сейчас это вам было бы вредно. Я вижу вам повредили десну.

Он дал ему стакан воды.

— Йонеску и Драгич, не правда ли? Они приехали из Плоешти, их прислали оттуда коммунисты. Вы видите, мы все знаем.

Бэрбуц молчал. Он устал, смертельно устал. Комната вертелась у него перед глазами, голова префекта казалась невероятно большой.

Он очнулся на жесткой постели, завернутый в колючее солдатское одеяло. Он не знал, сколько прошло времени; все тело его горело. Он задремал и снова проснулся, почувствовав на себе взгляд префекта и двух комиссаров.

— Йонеску и Драгич? — спросил Бузату. В руке его тускло поблескивал кастет.

У Бэрбуца ныли все кости. Его тошнило, и казалось, что кровать качается.

— Это они?

Кастет рассек ему нижнюю губу и подбородок.

— Они, — с трудом проговорил он. Рот был полон крови.

Тогда префект тихо сказал:

— Хорошо, дорогой, теперь вас уже никто не побеспокоит.

Несколько дней он пролежал в больнице. Потом во время одного допроса его заставили подписать свои показания. Он еще немного отказывался, для виду. К чему отрицать, раз они и так все знают?

Затем последовал процесс в Тимишоаре и год тюрьмы. Он вернулся похудевшим, с хроническим кашлем и отвращением ко всему на свете. Его снова взяли на электростанцию.

Он с трудом засыпал по вечерам, а утром просыпался весь в поту. Во сне его преследовали лица военных судей, лица заключенных. Он узнал, что Йонеску и Драгич приговорены к заключению в тюрьме Дофтану на восемь лег.

С тех пор он стал избегать людей. Он начал брать книги в городской библиотеке. Спрашивал марксистскую литературу, но там были только Каутский и Богданов.

Жизнь текла спокойно, и до тридцать восьмого года ничего особенного не произошло. Но вот среди рабочих поползли слухи, будто палата труда сговорилась с бароном и предает интересы рабочих, что ожидается новый кризис и что, если легионеры захватят власть, барон обанкротится.

На стенах появлялись призывы, отпечатанные на ротаторе.

Рабочие с ТФВ, знавшие, что Бэрбуц работал в подполье, попытались привлечь и его. Он готов был согласиться, когда его вызвали в полицейскую префектуру.

Новый префект, молодой полковник, огромный, краснолицый, принял Бэрбуца холодно, говорил с ним грубо.

— Вы были в большевистской гвардии?

— Да, господин префект, — пробормотал Бэрбуц.

— Так. И были приговорены к году заключения за подстрекательство к забастовке?

— За участие, господин префект.

— Вы будете сообщать нам, кто, где и когда собирается. Вы настоящий румын, очень ценный человек, страна многого ждет от вас. Я рад был познакомиться с вами. Подпишите вот эту бумагу.

Вначале, когда в городе были арестованы руководители рабочих во главе с Хорватом с ТФВ, Бэрбуц боялся, как бы его не заставили теперь делать бог знает что. Но они оставили его в покое, и он видел префекта полиции только издали, во время парада, когда полковник получил генеральское звание за то, что отличился в боях за Севастополь. Йонеску и Драгич погибли под стенами Дофтаны во время землетрясения.

Бэрбуц стал мастером-электриком. Рабочие ценили его за горячность, с какой он подбадривал их, уверял, что надо ждать лучших дней, за ту смелость, с которой он защищал их интересы в конфликтах с примарией во времена, когда военные трибуналы работали беспрерывно и за малейший пустяк с тобой могли расправиться беспощадно, как с коммунистом.

Наступили тяжелые дни, начались бомбардировки. Бэрбуц должен был охранять электростанцию, а город гудел от грохота зенитных батарей.

Бэрбуц проникся глубоким отвращением к войне. Два его брата погибли на Волге, третий, часовых дел мастер, вернулся больной туберкулезом. Услышав о событиях 23 августа, Бэрбуц собрался уехать в Радну. Потом, решив, что разумнее сперва посмотреть, как развернутся события, вернулся в Арад и наладил связь с Фаркашем и Суру. Может статься, что архивы полиции уничтожены, да и кто теперь станет искать эти бумажонки? На митинге перед примарией он встретил Хорвата и, к своей великой радости, отметил, что Суру о нем очень высокого мнения. В дни, проведенные в подвале крепости, он много размышлял о своей жизни. И пришел к выводу, что все пережитое им с лихвой искупает его грехи.

Выйдя из крепости, он даже не удивился, что был избран в уездный комитет. Он работал день и ночь, и иногда ему казалось, что только теперь он начинает жить.

Потом Албу послали работать в сигуранцу, где он быстро выдвинулся, раскрыв саботаж на вокзале, выловив в короткий срок все банды террористов, действовавшие в ближайших районах. Бэрбуц относился к нему дружески, пока не увидел его как-то раз в буфете вместе с Бузату. С тех пор он начал его бояться. В первые месяцы Албу был очень почтителен с ним, говорил ему «вы» и пропускал в дверях. Но однажды Албу обратился к нему на «ты», а потом и вообще стал разговаривать с ним только на «ты».

Как-то в понедельник утром Албу без предупреждения вошел в кабинет Бэрбуца. В приемной толпился народ. Бэрбуц торопливо сказал:

— Очень важный вопрос, товарищ? Я страшно занят.

— Еще какой важный! — причмокнул губами Албу. — По поводу одного из членов уездного комитета.

— Что случилось? — нервно спросил Бэрбуц.