Франчиск Мунтяну - Статуи никогда не смеются

• Название: Статуи никогда не смеются
• Автор: Франчиск Мунтяну
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Проза
• Год: 1962

Роман «Статуи никогда не смеются» посвящен недавнему прошлому Румынии, одному из наиболее сложных периодов ее истории. И здесь Мунтяну, обращаясь к прошлому, ищет ответы на некоторые вопросы сегодняшнего дня. Август 1944 года, румынская армия вместе с советскими войсками изгоняет гитлеровцев, настал час великого перелома. Но борьба продолжается, обостряется, положение в стране по-прежнему остается очень напряженным. Кажется, все самое важное, самое главное уже совершено: наступила долгожданная свобода, за которую пришлось вести долгую и упорную борьбу, не нужно больше скрываться, можно открыто действовать, открыто высказывать все, что думаешь, открыто назначать собрания, не таясь покупать в киоске «Скынтейю». Но свобода оказалась совсем не такой, как она представлялась многим. Жизнь для рабочего человека по-прежнему тяжела, не хватает самого необходимого — хлеба, молока, — с каждым днем все труднее сводить концы с концами… Именно в этот период напряжения всех сил народа отчетливо выявилось подлинное лицо различных партий и группировок, проступила истинная сущность людей, их поступков, характеров, душевных свойств.

---

Бэрбуц еще никогда не бывал в подобном заведении. Он ощутил легкую зависть, видя, что Албу чувствует себя здесь как дома и улыбается удовлетворенно и хитро. С некоторых пор Бэрбуцу все чаще казалось, что начальник полиции насмехается над ним.

— А ну, давай выпьем, — предложил Албу. — Хочу пить, гулять.

Они осушили бокалы. Официант поспешно наполнил их снова. Горьковатое вино со странным привкусом орехового листа разливалось по телу Бэрбуца. Он громко засмеялся, чтобы казаться веселым.

— Тебе нравится? — спросил его Албу. — Позволяй себе это почаще и избавишься от целого ряда глупых мыслей. Ну, за твое здоровье, желаю удачи!

Бэрбуц поднял свой бокал.

— Вот таким ты мне нравишься, дорогой, — рассмеялся прямо ему в лицо Албу. — Видишь, мое ремесло кое-чему учит. Ну, за твое здоровье!

Рядом с ними за квадратным столиком с неровными ножками, под которые официант подложил несколько сложенных вчетверо банкнот по двадцать леев, какая-то женщина с крашеными волосами тихо плакала, в то время как мужчина подле нее сидел спокойно, со скучающим видом. Она следила за ним сквозь пальцы, которыми прикрывала свое накрашенное лицо.

— Ты свинья… Свинья… Я сердита на тебя.

— Молчи, не разыгрывай спектакля.

— Буржуазия, гниль, — заскрежетал зубами Бэрбуц.

Албу не обратил на это никакого внимания: он был занят жарким.

Обрывки фраз кружились над столиками и долетали к ним неясной разноголосицей.

— Он чуть было не схватил нас. Счастье, что у Попа оказался пистолет.

— Соль там в цене?

— Еще как… И сигареты. За сотню «Карпат»…

— Ты свинья, и я тебя не люблю…

Вдруг свет погас, фиолетовый луч закачался на паркете, шаря по оставленному для танцев кругу. Хозяин раскланивался налево и направо, словно акробат.

— Дамы и господа… Добрый вечер, добрый вечер… Сейчас вы увидите сенсацию сегодняшнего вечера. Знаменитый боксер из Чили Кео Морехон исполнит модную песенку. У рояля…

Раздались жидкие аплодисменты. На площадке появился плотный негр с грустной физиономией, одетый, как и негры, нарисованные на стенах, в белый костюм, что еще больше подчеркивало черный цвет его кожи. Он сделал знак молоденькому коренастому саксофонисту Том-Тому, руководителю знаменитого оркестра, потом улыбнулся, обнажив розовые десны, и запел гортанным голосом, отбивая такт двумя деревяшками:

— Amor, amor, amor…[17]

Бэрбуц закрыл глаза. На него нахлынуло множество мыслей, которых он стыдился. Албу подмигнул ему:

— Хорошо поет черный.

Разговоры продолжались, сначала шепотом, потом все громче.

— Ты достанешь мне аспирину?

— Сколько?

— Тысяч десять.

— Много.

— У него уже не хватает мужества прыгать с вышки… Вы слышали? Джиджи никогда больше не будет прыгать.

— Ты свинья… поросенок, я не выношу тебя.

— Замолчи, я сказал!

— У меня есть и лезвия. Шведские. Целый чемодан.

— В дверях появилась группа молодых людей. Они начали громко командовать:

— Столик. Эй, хозяин… Эй, Йошка…

Негр пел, закрыв глаза:

— Amor, amor, amor…

Из-за столика на другом конце зала поднялся высокий мужчина с длинными седыми волосами, спадавшими ему на лоб. Он размахивал бокалом и покачивался. Лицо у него покраснело. Вдруг он заорал изо всех сил:

— По-румынски, пусть поет по-румынски!.. — Его соседи старались заставить его сесть. — По-румынски! — орал он. — Пусть поет по-румынски!..

Слезы текли у него по щекам.

Кео Морехон открыл свои большие глаза и удивленно осмотрелся. Том-Том закончил песню какой-то импровизацией, потом, опасаясь скандала, быстро начал другую: «Екатерина, если бы ты умерла».

— Нет, — завопил старик. — Не ту… Пусть поет за мной: «У нас зеленые еловые леса…», слышите, вы!.. Еловые!.. Зеленые еловые леса!.. И шелковые поля, вот!..

— Сядь! — рявкнул один из сидевших за соседним столиком, худой человек в очках, с потным лицом.

— Не сяду… «У нас зеленые леса…».

— Ну, как хочешь, пеняй на себя… Позовите хозяина. Йошка!.. Где ты, Йошка?..

— Что надо этой свинье?

— Доллары?

— Нет. Кукареку…

— Ладно. Я увижу тебя завтра.

— Позовите хозяина!..

— Amor, amor, amor, — снова запел негр.

— Слышишь! Пусть он поет: «Пробудись, румын». — И, угрожающе размахивая кулаком, старик стал искать сифон.

— Правильно! Да здравствует Трансильвания! — Крикнул кто-то.

Бэрбуц узнал голос Моги.

— Черт возьми, и этот здесь.

— У меня тысяча лампочек.

— Соль?

— Amor, amor, amor…

— Слушай, пойдем отсюда, — шепнул Бэрбуц на ухо Албу. — Нам здесь делать нечего.

— Черт тебя подери, — недовольно сказал Албу. — Ты труслив, как баба.

— Пойдем сейчас же, — завопил Бэрбуц. — Стыдно оставаться здесь! Слышишь?!

Он встал и твердым шагом направился к выходу. Албу тихо выругался и пошел вслед за ним, провожаемый глубокими поклонами хозяина.

— Amor, amor, amor…

Где-то хлопнул сифон.

— Вот какие места ты посещаешь? — нахмурился Бэрбуц. — Удивляюсь, как это ты не сгоришь от стыда. — Потом, скорей для себя, добавил: — Скоро мы выметем весь мусор. Проституток, шовинистов, дельцов… Ты заплатил?

— Это уж мое дело, — с виноватым видом сказал Албу, так и не ответив на вопрос.

Они шли молча, сердясь друг на друга. Бэрбуц глубоко дышал, как будто хотел очистить свои легкие от этой кабацкой грязи. Албу думал о Кларе. Разве ей не понравилось бы здесь?.. Надо бы пригласить ее. Ведь в конце-то концов человек живет только раз. Ему вспомнились шкафы для бумаг на ТФВ, три пары нарукавников, и он вздрогнул.

— Что с тобой? — удивленно спросил Бэрбуц.

— Ничего. Просто у меня испорчен вечер. Пойдем на берег, Петре. Сегодня я не усну.

— И я тоже, — признался Бэрбуц. Ему понравилось, что Албу назвал его по имени. — У меня даже и усталость прошла.

Он снова вспомнил о жене. Конечно, она все еще сидит у плиты, ждет его. Ну и жизнь!

В парке они сели на скамеечку.

— У тебя что-то есть на душе, Петре, — сказал вдруг Албу. — Правда?

— Нет, ничего.

Но все же подсел поближе к Албу.

— Завтра снова заседание на фабрике.

— По вопросу о станках?

— Да. Черт меня возьми, если я понимаю этого Вольмана. В конце-то концов, чего он противится? Он же первый выиграл бы от этого. Хотя бы временно, — и Бэрбуц понимающе рассмеялся.

— Вольман никогда не согласится, — сказал Албу.

Он закурил, и при слабом мерцающем свете спички Бэрбуц с удивлением посмотрел на него.

— Откуда ты знаешь?

— Ну, я тоже иногда кое-что узнаю, — пожал плечами Албу.

— Тогда его светлости господину барону нелегко придется! Я ему пришью экономический саботаж.

— Он выпутается.

— Но это ему дорого обойдется.

— Ты что, с ума сошел?! — угрожающе сказал Албу.

— Что с тобой? — испуганно спросил Бэрбуц. — Что значат твои слова?

— Что значат эти слова… — повторил Албу и вдруг разозлился — А что значат глупости, которые ты болтаешь? Ты боишься, что тебе придется иметь дело с Хорватом? Пошли ты все это к черту! Ты член уездного комитета! Подумай сам.

— Мне кажется, ты пьян, — спокойно сказал Бэрбуц.

— Может быть, я и пьян. Лучше быть пьяным, чем глупым. Хмель проходит. Зачем ссориться с Вольманом? Пока…

С соседней скамейки доносился шепот молодой парочки. Они держались за руки, целовались и не переставая говорили, глядя в глаза друг другу.

— Ты не хочешь предварительно поговорить с Вольманом? — неожиданно спросил Албу.

— С Вольманом?.. Как я попаду к нему? — Бэрбуц задал этот вопрос скорее себе, чем Албу, потом он вздрогнул и потряс Албу за плечо — Что это значит?.. Слышишь… Что это все значит?

— Ничего не значит, — сказал А лбу и высвободился — Если хочешь побеседовать с ним, я устрою тебе встречу. — Он с минуту молчал. Потом с иронией продолжал: — Ты умеешь убеждать. Поговори с ним о сборке станков. Может быть, тебе удастся разъяснить ему… В конце концов ты и сам сказал, что ему же лучше… и нам это на пользу… По крайней мере будешь знать, что тебе следует делать. Если он согласится, будешь говорить с ним по-одному, если нет — по-другому. Не правда ли?

Бэрбуц промолчал. «Как узнать, что у него на уме?» Но Албу держал Бэрбуца в руках. Выхода не было: надо соглашаться. Он спросил:

— Значит, ты представишь меня Вольману?..

— Да…

— Ты поддерживаешь связь с Вольманом?

— Ну, что ты, — засмеялся Албу. — Откуда у тебя такие мысли?

Они опять помолчали. Где-то поблизости спокойно журчал Муреш.

— Видишь ли, Петре, все не так уж сложно, как кажется…

Бэрбуц вздохнул. Спустя некоторое время он сказал:

— Черт его знает. Ладно, идем спать. Меня ждет жена.

Расставшись с Албу, он направился к дому; он чувствовал себя сраженным этой странной связью Албу с Вольманом и некоторыми другими вещами, о которых он только еще подозревал. Ему хотелось бы на следующий день очутиться в скромной конторе, раскладывать документы или вернуться на электростанцию к диспетчерской доске, а по вечерам дома, в двух комнатушках на окраине города, ожидать возвращения своих пятерых горластых ребят.