Александр Розен - Почти вся жизнь

• Название: Почти вся жизнь
• Автор: Александр Розен
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

В книгу известного ленинградского писателя Александра Розена вошли произведения о мире и войне, о событиях, свидетелем и участником которых был автор.

---

— Папа, дай мне слово, что ты никому не скажешь.

— Конечно!

— И маме?

— Никому.

— Папа, — сказал Владик тихо, — я не был в походе.

— Вот это действительно! Чуть ли не месяц готовился! Но позволь… когда я приехал, то сразу же позвонил домой, и мама сказала, что ты ушел.

— Ушел. Только я не в поход. Я поехал на похороны… — И не выдержал, бросился к отцу, и, тычась головой в его лицо, плечи, грудь, зарыдал. — Вчера мама… Зинаида Ивановна… Костя Камышин… несчастный случай…

— Владик, Владик, Владик… — говорил отец, прижимая его к себе и в то же время пытаясь заглянуть ему в глаза.

— Тебя не было, я поехал вместо тебя…

— Туда?!

— Я расскажу тебе, обо всем расскажу…

И Владик обо всем рассказал отцу. О прошлой ночи и о том, как поехал в Долинино, чтобы выполнить последний долг, и как толкался в толпе возле дома на Головинской улице, не зная, как лучше поступить. Он видел, с какой тревожной заботой слушает его отец, и боялся что-нибудь упустить.

— Лестница, полная народу. Тесные комнаты. Тишина. А горшок разбился, и цветы, наверное, затоптали. А потом они там говорили о тебе, очень плохо. Я убежал…

— Но ты не назвал себя? Своей фамилии?

Владик покачал головой:

— Я испугался и убежал. Не сердись на меня.

— Нет, я не сержусь. Хорошо, что ты мне обо всем рассказал. И больше об этом никому ни слова.

— Никому, конечно.

— Так. — Отец расстегнул запонку на рубашке, и Владик увидел маленькую красную вмятину на шее. — Никогда не верь, если о твоем отце говорят плохо.

— Я не поверил… Я хочу знать правду только от тебя!

— Мой хороший, мой умный, мой глупый мальчик. — Отец притянул его к себе, распушил ему волосы, потом подул, волосы легли покорными мягкими прядками, снова их распушил.

— Папа, я жду, — напомнил Владик.

— Да? — откликнулся отец.

— Да, — сказал Владик, волнуясь. — Я весь день ждал, я не могу больше, я устал. Расскажи мне обо всем откровенно. Папа, что такое гены? Я не понимаю…

Совсем близкое родное лицо. Большие прекрасные глаза.

— И хорошо, что не понимаешь. У тебя счастливый возраст, Владик…

— Папа, почему ты мне никогда не говорил о Косте?

— Помнишь, как сказано у Некрасова: «Вырастешь, Саша, узнаешь…»

— Но это верно, что ты сам никогда не видел Костю?

— Когда ты вырастешь, Владик, и потребуешь от меня отчета, я с чистой совестью смогу сказать, что всегда все делал только ради тебя.

— Но ведь Костя мой брат!

— И не надо больше говорить о том, чего ты не понимаешь.

— Почему же я не понимаю? Он мой брат!

— А я говорю — нет, и довольно об этом.

— Нет? Почему? Потому, что он незаконный?

— Это еще откуда? Маленький мальчик — и такие гадости. Тебе не стыдно? Где ты это подбираешь?

— Я не для гадостей, я думал, ты мне объяснишь. Я на похоронах слышал…

— Ах, на похоронах! Вот как! Мерзкие, ничтожные людишки говорят, а он повторяет.

— Они не мерзкие и не ничтожные! Тот старик — хороший, умный.

— Владик…

— Хороший, умный, хороший, умный! — крикнул Владик. Он хотел и не мог остановиться и все продолжал выкрикивать: — Хороший, умный, хороший, умный!..

— Немедленно замолчи!

Но в дверь уже стучала мама.

— Что вы там закрылись?

Отец щелкнул ключом, распахнул дверь.

— Пожалуйста, — сказал он, тяжело дыша. — Получи свое сокровище и объясни ему сама, что такое гены и что такое… И все это из-за вашей глупой бабьей болтовни. «Зизи! Зюзю!»

— Владик, неужели ты подслушивал?

— Конечно, — сказал отец. — Это куда интереснее, чем туристский поход. Воображаю, какие у этих мальчиков бывают разговоры…

И ушел, хлопнув дверью.

— Как тебе только, Владик, не стыдно, ты же знаешь, что у папы больное сердце.

Еще раз хлопнула дверь. Стукнула штора в соседней комнате. Красноватая полоска света от лампы легла на пороге. Сильно запахло мятой. Потом послышались негромкие голоса.

«Боятся, что я подслушаю, — подумал Владик. — Не верят…»

Но для того, чтобы наверное ничего не услышать, он сел на кровать, стоявшую у противоположной стены, и обеими руками зажал уши. Крепче, еще крепче… Стоило ему только на секунду отнять руки, как он слышал обрывки фраз; слова из соседней комнаты, шипя, струясь и ворча, текли сюда. Он вспомнил, как прошлой ночью стоял в одной рубашке перед дверью в соседнюю комнату, и несколько раз повторил: «Дурак, дурак!» Как он ненавидел вчера эту самую Зинаиду Ивановну, А она, оказывается, хотела им всем добра. Никто не обманывал отца. Вот в этом-то и дело: никто его не обманывал. Владик взглянул на фотографию отца, на знакомый, крепко замкнутый рот. Никто не обманывал отца. Это он всех обманул. Ложь была и тогда, когда родился Костя, и все эти восемь лет, и вчера, когда он был в Москве, и сегодня, когда он ответил Владику, что ему еще рано знать правду. «Ты еще маленький… Нос не дорос… Счастливый возраст…»

А что бы он ответил Косте? Ведь Костя больше, чем Владик, имел право знать, как все это случилось, и почему у него нет отца, в то время как у него он есть. Но Косте было всего восемь лет, и ему вполне можно было ответить. «Ты еще маленький, нос не дорос… Счастливый возраст…»

И все-таки можно было добиться правды. Только Косте не надо было приходить сюда одному. Ему надо было прийти вместе с теми, кто его воспитывал, растил, заботился о нем и любил, вместе с умным стариком, и с женщиной в платочке, и вместе со многими другими людьми, которые толпились сегодня на Головинской улице.

Почему же они этого не сделали раньше? Почему эти взрослые люди прямо не сказали отцу то, что они о нем думают? Все могло быть иначе, если бы эти люди уже давно сговорились, и купили бы билеты на поезд, и… и нагрянули бы сюда.

Владик встал и решительно освободил руки. В ушах у него звенело, но мысли были легкими и свободными. Он шагнул к окну. Вечерний гул поднимался снизу, заглушая разговоры в соседней комнате. Что было бы, если бы все эти люди поднялись по лестнице и вошли в квартиру?

…Обеденный час. На столе корюшка. Отец корочкой хлеба поворачивает рыбку на хрустящий бочок, аккуратно вскрывает и вынимает тонкую хребтовинку.

И еще макароны с сыром. И чай…

— Это он со своими законными чаи распивает, — зло говорит женщина в платочке.

— Собственно, в чем дело? — спокойно спрашивает ее отец. — Да, это моя законная семья.

— А Костя?

— Видите ли, мы, то есть я и моя жена, еще девять лет назад решили, что Владик должен воспитываться нормально. Ради его счастья…

Все смотрят на Владика: ради его счастья? Все показывают на него: чтобы он воспитывался нормально?

— Это неправда, — кричит Владик. — Не верьте ему. Это не из-за меня. Я не виноват… Я больше не хочу воспитываться нормально. Костя — мой брат… Возьмите меня с собой…

Женщина в платочке хочет что-то сказать, но умный старик ее останавливает:

— Подожди, Маша, я ему верю. Только знаешь, сынок, ведь Костя-то умер, несчастный случай…

— Возьмите меня с собой, — упрямо говорит Владик. — Нельзя заменить Костю, но можно помочь Евгении Петровне.

— Всегда он что-нибудь да выдумает! — сердито говорит отец. — Никуда я тебя не пущу!

— Я уйду…

Глубокой ночью, когда все спали, Владик вышел на улицу. На нем были старые разношенные ботинки и коротенький прошлогодний макинтош на случай дождя. Перочинный нож и банку консервов он снова взял и прихватил еще большую флягу, а лупу оставил дома, как предмет совершенно ненужный. Денег было немного — только трешница, сдача от цветов. На кольце он дождался первого трамвая и за тридцать копеек доехал до вокзала. Теперь у него осталось два семьдесят. Ровно столько, чтобы добраться до Головинской улицы.

1958

В Тихом переулке

Леночка Иванова работает кассиршей в парикмахерской, что в Тихом переулке. На вид Леночке года двадцать два — двадцать три, на самом же деле ей совсем недавно исполнилось только девятнадцать. Впрочем, если хорошо всмотреться в ее тоненькое личико, то это еще совсем девочка. А делают ее старше высокая прическа «перманент», ресницы, тронутые тушью, и непомерно длинные, вишневого цвета ноготки.

Вечером, когда Леночка приходит домой, она тщательно смывает тушь, но утром, широко раскрыв глаза перед зеркалом, снова берется за кисточку: заведующий парикмахерской, Сергей Сергеевич, в далеком прошлом Серж, строго следит за внешностью своих работников.

— Когда клиент или клиентка приходят к нам, — объясняет заведующий, — они должны сразу же почувствовать, что находятся в первом классе.