Эдриан Мэтьюс - Дом аптекаря

• Название: Дом аптекаря
• Автор: Эдриан Мэтьюс
• Издательство: ACT: ACT МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-037685-5, 5-9713-3471-9, 5-9762-0436-8

…Жанровая сценка с изображением спящей на диване босоногой красавицы в голубом и мужчины, прислонившегося к оконной раме.

Работа малоизвестного художника Йоханнеса ван дер Хейдена.

КАК она оказалась среди ВЕЛИКОЛЕПНЫХ произведений искусства, вывезенных нацистами из Голландии?

И ПОЧЕМУ за ней ведется НАСТОЯЩАЯ ОХОТА?!

Искусствовед Рут Браамс понимает — в картине скрывается КАКАЯ-ТО ТАЙНА.

Но чем ближе подбирается она к разгадке, тем чаще начинают происходить с ней странные «несчастные случаи»…

Выход один: как можно быстрее постичь смысл загадочной надписи на картине и РАСШИФРОВАТЬ скрытое в ней ПОСЛАНИЕ!

---

Ох, стыдно!

* * *

Покатавшись по Сингелграхту, мы с Джакомо отправились в «Мусико», низкопробное заведение на Виллемстраате, которое содержит Гюйс ван Миракелен и где, если попросишь (и заплатишь), можно получить молодую даму. И столь откровенно ведется там торговля, столь мало делается для прикрытия позорного занятия, что на двери комнаты каждой девушки для удобства посетителей висит сделанный маслом ее портретик. Выполнены эти картины грубо, но мы развлекались тем, что сравнивали реальное с желаемым. Там же Джакомо признался, что накануне вечером ходил с Эстер на концерт. В карете он попросил разрешения поцеловать ее руку. «Почему же только руку?» — ответила Эстер и позволила поцеловать себя в губы. Признаюсь, я побледнел, услышав сей поразительный рассказ, но Джакомо, зная о моей страсти к девушке, заверил, что поцелуй был платонический.

Кстати, я вспомнил, что господин Хоуп описывал итальянца как оккультиста, наделенного особым даром предсказывать судьбу. Набравшись смелости, я попросил объяснений и получил их. По словам Джакомо, в Венеции он был посвящен в тайные науки оккультизма и алхимии. Он также знает секрет, называемый Ключом Соломона, который некий монах передал ему на горе, где он находился с испанским войском. Джакомо признался, что пользовался им пару раз, мистифицируя невинных простаков. Как-то он обманул одного греческого монаха, продав за тысячу фунтов «магическую смесь», которую получил, добавив к ртути свинец и висмут. В другом случае этот ловкач употребил каббализм для излечения — за достоверность сего откровения поручиться не могу — от прыщей кузины французского короля, герцогини Шартре, и от дурного настроения — графа де ла Тур. Подозреваю, что Джакомо либо розенкрейцер, либо масон. У его знакомой, мадам д’Эрфе, была в Париже большая библиотека из каббалистических книг и химическая лаборатория, в которой он довел свои навыки до совершенства. Я задал ему несколько вопросов касательно разных частей тела и их взаимодействия, и действительно, он проявил глубокие познания как в химии, так и в медицине. И все же, боясь, что Эстер и ее отец, две невинные души, стали жертвами мошенничества, я задал ему вопрос о тайном исчислении.

Выяснилось, что Эстер спросила оракула, какая судьба ее ждет, и Джакомо, построив пирамиду из преобразованных в цифры слов, вывел ответ, который перевел затем на французский. Ответ оракула был такой: она еще не сделала и шага по дороге к своей судьбе. Вторым ее желанием было узнать, кто больше всех на свете ее любит, на что оракул ответил вполне пристойно: ваш отец.

Видя, что возбудил как мои подозрения, так и любопытство, Джакомо достал из кармана бумагу и предложил мне испытать оракула. По должном размышлении я написал следующие слова: «Я поражен недугом, от которого нет исцеления». Вы понимаете, дорогой Корнелис, о ком я думал, потому что любовь и есть болезнь, лихорадка рассудка. Страдал ли кто-либо подобно мне? Претерпевал ли кто такие ж муки? Вот и сейчас пишу, а сердце терзают дурные мысли. Как бы то ни было, Джакомо построил из моих слов пирамиду чисел, произвел торопливо, но аккуратно некие подсчеты и выдал ответ: «Лапис инферналис». И как мне было это понимать? Будучи аптекарем, я, конечно, знаком с сей субстанцией, потому как лапис инферналис есть всего лишь другое название вещества лунар каустик или лапис лунеарис, кристаллической соли серебра, известной под французским именем pierre infernale. Ее часто используют для очищения ран, удаления бородавок и дезинфекции глаз у новорожденных младенцев, чем спасают многих от слепоты, а также при изготовлении зеркал и серебрении. Однако к моему запросу ответ не имел ни малейшего отношения. Мой итальянский предсказатель, однако, нисколько не смутился и не усомнился в правоте оракула, так что пришлось потребовать у него объяснений. «Недуг ваш, — назидательно произнес он, хмуря брови, — есть следствие порока!» Фраза эта не сказала мне ровным счетом ничего. «О чем вы говорите?» — взмолился я. «Ну как же, о венериной болезни, — раздраженно ответил он. — Разве не ею вас одарили? Перестаньте, любезный, не стесняйтесь. Вы обнаружили, что заразились, поэтому и сторонитесь шлюх. О Боже, чувства ваши мне знакомы! Сие ужасное проклятие омрачило и мои дни, но раствор названного оракулом вещества и есть то, что вам нужно! Так утверждают лучшие итальянские аптекари. Более того, я использовал жидкость в качестве чернил для тайных посланий возлюбленным, поскольку кераргирит, он же роговое серебро, имеет удивительную способность менять цвет и темнеть при дневном свете. Письма, написанные в полумраке, остаются невидимыми до тех пор, пока не полежат несколько часов на свету».

Корнелис, друг мой! «Следствие порока»! Что я мог сказать? Что должен был сделать? Я лишь вздохнул и громко рассмеялся. Так превратно понять слова! Разумеется, я тут же сообщил Джакомо о его ошибке — потому как среди немалого числа моих слабостей нет, к счастью, распутства — и напомнил о моей чистой страсти к Эстер. Бедняга Джакомо смутился сверх всякой меры и, отодвинув бумагу, пробормотал, что хотя оракул порой и страдает двусмысленностью, вопросы ему следует формулировать с полной ясностью, исключающей двойное толкование.

Разговор наш вернулся к Эстер, и я снова поведал Джакомо о тающих надеждах стать художником. Должен признаться, что мне не пришло в голову рассказать об опытах с темной комнатой, так как, руководствуясь тщеславием, я не хотел падать в его глазах. Если правда когда-нибудь выйдет наружу, мой проектор и его оракул окажутся на одной доске, поскольку в обоих случаях важен оправдывающий средства результат, а честность или бесчестность этих средств должны оставаться сокрытыми вечной завесой моральной тьмы.

Притихнув, он молча слушал мою повесть о неудавшейся жизни и любви, а мне хотелось знать, найдет ли его изворотливый разум какой-либо выход из этого лабиринта неуверенности. Я чувствовал в нем искреннее сочувствие. «К черту искусство», — сказал он после долгих раздумий. Столь неожиданный ответ болезненно поразил меня, но я не подал виду. Какой-то хмурый парень со шрамом через все горло только что закончил партию в шахматы и собирал в ящичек фигурки. Ради примирения я предложил Джакомо игру. «Je ne joue pas aux échecs, Monsieur[21], — высокомерно заявляет он. — Je joue aux dames[22]».

Но по дороге домой я ощутил вдруг странное волнение. Что-то вспыхнуло в моем воображении, что-то шевельнулось в нем! Слова Джакомо — случайно брошенная реплика — заставили меня остановиться и вдохнули жизнь в догорающие угольки надежды. Сейчас я не скажу вам ничего, не дам даже малейшего намека, пока огоньки болотного газа не станут чем-то более основательным. Нужно многое сделать, нужно провести много экспериментов. Но не тревожьтесь, Корнелис, когда истина откроется, я не поделюсь ею ни с кем, кроме вас. Верьте мне.

Ваш верный друг,

Йоханнес.

Глава двадцать шестая

— Итальянец. — Майлс оторвался от письма. — Что ты о нем думаешь?

— Не знаю. Странный тип. По-твоему, у него что-то на уме?

— Трудно сказать. Если ты имеешь в виду предсказание, то это может быть всего лишь безобидный трюк. В противном случае парень затевает какое-то мошенничество.

— Во всяком случае, Йоханнеса он заинтересовал.

Майлс потер щеку, нахмурился.

— Его заинтересовал не оракул.

Руг еще раз пробежала взглядом последнюю страницу.

— Согласна, дело не в оракуле. Итальянец что-то сказал. Что-то такое, от чего наш герой пришел в крайнее волнение.

— И вот что еще… Если Джакомо жулик, зачем ему нужен аптекарь? Какая польза могла быть от бедного аптекаря в восемнадцатом веке? Нет, не складывается.

Они склонились над следующим письмом, едва не стукнувшись друг о друга головами.

Лапис инферналис, лунар каустик…

Такой ответ дал оракул Джакомо на мой вопрос. Ответ абсурдный и не имеющий к моей ситуации ни малейшего отношения. И тем не менее тучи начали рассеиваться. Что, если за оракулом и впрямь стоит высший, Божественный разум, нечто такое, чего я со своим скептицизмом не в состоянии постичь? Позвольте, друг мой, выразиться яснее. Джакомо вскользь упомянул, что использовал раствор серебряной соли как чернила для тайнописи — оставаясь в темноте невидимыми, они проявляются лишь под воздействием света. Слова его навели меня на размышления и заставили вспомнить о феномене, наблюдать который мне неоднократно приходилось собственными глазами. На подоконнике в аптеке у нас стоит банка с кристаллами того самого ляписа, употребляемого для медицинских целей. С детских лет я слышал от отца предупреждение быть осторожным с этим веществом, поскольку оно ядовито, оставляет на коже бурые пятна и может послужить для изготовления взрывчатых материалов. Возможно, ляпис чем-то сродни селитре. Так или иначе, но по этой причине ляпис не продают личностям сомнительного поведения. Банка стоит на полке у окна, и я нередко дивился тому, что кристаллы со светлой стороны темнее остальных. Однажды я даже заметил, что на них отпечатался рисунок уголка кружевной шторы, попавший между стеклом и банкой. Не знаю, что стало причиной такого необычного эффекта, свет или тепло, хотя мнение мое склоняется в пользу света. Как было уже сказано, явление это я наблюдал не раз, но не придавал особенного значения; теперь же, после речения оракула, все мои мысли только о нем.