Рабиндранат Тагор - Стихотворения. Рассказы. Гора

• Название: Стихотворения. Рассказы. Гора
• Автор: Рабиндранат Тагор
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1973

Кабигуру — поэт-учитель — так назвали соотечественники Рабиндраната Тагора, как нельзя лучше определив самую суть его творчества. Слитые воедино художественное видение и философское осмысление позволили ему возрождать и нести в современный мир те "глубочайшие проникновения человеческого духа", которые Индия дала человечеству на протяжении веков. Это и сделало творчество Тагора ведущим проявлением художественного развития Индии и ее крупнейшим вкладом в мировую литературу XX века.

Примечания А. брагимова, М. Кафитиной, В. Новиковой, А. Гнатюка-Данильчука, А. Чичерова.

Вступительная статья Э. Комарова.

Рисунки Рабиндраната Тагора.

---

О себе

Перевод Н. Стефановича

Однажды к причалу
Ладью мою ветром весенним примчало,
И голос окликнул меня молодой:
«А кто ты такой?
Далеко ль плывешь или нет?»
«Кто знает!» — сказал я в ответ.

Вдруг волны вскипели и лодку мою закачали,
И песню запел я о юности, скорби, печали.
Услышав, как песню пою,
Какие-то девушки, юноши в лодку мою
Бросали цветок за цветком:
«Мы друга в тебе узнаем!»
О, ласка души человечьей!
О, первые встречи!

Потом успокоился бурный прилив,
И волны уснули, застыв.
Кукушка запела устало, —
Быть может, о дне отлетевшем она вспоминала…
Уже по течению вниз
Цветы золотистые вдаль унеслись,
Качаясь на волнах реки,
Как будто клочки,
Обрывки ненужных уже приглашений
На пиршество ночи весенней.

С могучим отливом не споря,
Уносится лодка в безбрежное море.
И новое время, и юность иная
Спросили меня, окликая:
«Кто это по зеркалу вод
Стремительно к звездам вечерним плывет?»
И снова, ударив по струнам,
Пою незнакомым и юным:
«Что имя мое? Только звук.
Я просто ваш друг».
Бессильны названья и речи…
Последние встречи!

Из книги «Небесный светильник» («Акаш продип») 1939

Невеста Перевод С. Липкина

Я вспоминаю: бабушка не раз
Мне напевала древний сказ.
«Под тенью манго, — пелось в той былине, —
Невеста едет в паланкине.
Браслеты на ногах, на шее ожерелье,
В глазах — веселье».

С тех пор старинный сказ в душе моей живет, —
Он возвестил мне женщины приход,
Любви полубезумное начало,
И сердце мальчика сильнее застучало…
Когда природа в сумерки одета,
Когда сливаются в боренье тьмы и света
И явь, и вымысел, и ночь, и день,
Мне женщины видна таинственная тень.
«Невеста едет», — песнь звенит, и сердце бьется,
А в сердце кровь, как путь невесты, вьется,
В конце пути — томление свирели,
Стремление к какой-то смутной цели.
Отбросив здравый смысл и с вымыслом дружа,
То замирая, то дрожа,
Не молкнет сердце, слившись воедино
С носильщиками паланкина:
Путь долог, и нельзя им отдохнуть,
И никогда не кончится их путь.

Так время шло, и о невесте
Повсюду слышались мне вести:
То красноватая листва ашока
О ней мне шелестела издалека,
То в месяце срабон шумел мне дождь о ней,
То пел о ней, блуждая много дней,
Усталый путник, жаждущий участья, —
Звенели на ногах ее запястья
На рубеже мечты, и так была нежна
Та музыка, и я вставал от сна.
Я видел в полуяви, в полусказке
Восход: полоски краски
У женщины прекрасной на ногах,
Ко мне спешившей в красных облаках.
Она ко мне из вымысла взывала,
Мне ласковые имена давала.
Я вздрагивал. Она иль не она?
Однажды вся душа была потрясена:
В одно волшебное мгновенье
Я чье-то ощутил прикосновенье.
Спросил я, — и слова затрепетали:
«Скажи мне, ты не та ли,
Которая сюда, где жизнь шумна, светла,
Из мрака вымысла пришла?»
«Я ею послана, — услышал я ответ, —
Она осталась там, где видимого нет,
Она к тебе стремится постоянно.
И там, где в глубине полночного тумана
Далеких звезд сверкают письмена, —
Там рядом ваши имена.
В былые времена, что позабыты ныне,
Отправилась к тебе невеста в паланкине.
Она блуждает много лет
Среди планет.
И у нее браслеты на ногах,
А шея в жемчугах».

Барабанят в барабаны у запруд Перевод Т. Спендиаровой

Возле гхата на Бамунмара-пруду,
Под пакуром{103}, у деревни на виду,
Там, где сходится с землею небосвод,
У лилово-золотых его ворот,
Прародительница свой ковер цветной,
С необъятный шар земной величиной,
Ровно в полдень из засохших трав плетет.
Звук оттуда, гром неясный, все растет.
Он в ушах воспоминаний преломлен,
В сонных солнечных лучах таится он:
«Барабанят в барабаны у запруд,
За разбойника красотку выдают»,

Страшен смысл недоброй песни прошлых лет.
От него остался только бледный след.
Боль мне в сердце не вонзает острие,
Время стерло, обесцветило ее.
По тропе любовной выйдя на разбой,
Дерзкий вор умчал красавицу с собой.
Листьев высохших преданье то мертвей.
От давным-давно минувших черных дней
Только кратких две строки дошли до нас,
Только пепел слов — костер давно погас.
Сокол ветра налетел на них, и вот
Это мертвое былое вновь живот.
Взмах крыла — и он уже ворвался в „таз
Между строками, где мысль оборвалась.
Пляшут в воздухе мелодии клочки,
Всплески песни, что вместила две строки.
Явь туманом застилается, и сон
Будто дымной пеленою затенен.
Току крови вновь гремит созвучно тут:
«Барабанят в барабаны у запруд…»

Сквозь бамбук идет вразвалку старый слон,
Колокольчиков нашейных слышен звон…

Бледный свет зари вечерней льется в грудь,
Прочь уносит он раздумий грустных муть.
Вдруг кольнуло что-то в сердце, в глубине,
Неприютно с той минуты стало мне.
Боль дремоту как рукою с глаз смела.
«Где чернушка та из нашего села,
Что в корзинах приносила часто нам
Зерна жареного риса, фрукты — джам,
Манго сладкие — дешевый все товар?
Добавлял три лишних аны{104} я ей в дар».
Тут послышался слепой старухи крик
(Выжимает масло муж ее — старик).
Внучку их увел какой-то лиходей.
Зло нанес он старикам, всех зол лютей.
Сообщил сейчас мне сторож новость ту:
«Загубил, — сказал, — разбойник красоту».
Вера в светлое развеяна, как пыль.
Эта сердце раздирающая быль
Заслонила старый сказ минувших лет.
Раскатилось в небесах: «Возмездья нет!»
В рифму с прошлым этот день ложится, лют:
«Барабанят в барабаны у запруд…»

Сквозь бамбук идет вразвалку старый слон.
Колокольчиков нашейных слышен звон.

Из книги «Новорожденный» («Нободжаток») 1940

Хиндустан Перевод А. Сендыка

Стон Хиндустана
Слышу я постоянно,
С детства на запад влечет меня тихий зов:
Там судьба нашей Индии пляшет среди погребальных костров;
Издревле во все времена
Исступленно плясала она.
Издавна в Агре и Дели
Кричали стервятники жадные и ножные браслеты звенели,
Там руки веков воздвигнуть сумели
Из камня, покрытого пеной резьбы,
Дворец до небес — насмешку судьбы.
Там по путям неудач и удач
Летят колесницы встречные вскачь;
И сложный, по пыли петляющий след
Рисует знаки счастья и бед.
Там армии новые, что ни час,
Обрывают не конченый древний рассказ
И переиначивают конец.
Там в каждую хижину, в каждый дворец
Разбойничьи банды заходят впотьмах,
Они порождают горе и страх,
Они меж собой воюют за власть
И пищу у нищих не брезгают красть.
Им от огней драгоценных камней
Кажутся ночи светлее дней.
Хозяин и раб порадели о том,
Чтоб страна обратилась в игорный дом, —
Сегодня она от края до края —
Одна могила сплошная.
И тот, кто сразил, и тот, кто сражен,
Конец положили бесславью и славе прошедших времен.
У мощи былой переломаны ноги. Прежним мечтам и виденьям верна,
Лежит в обмелевшей Джамуне она,
И речь ее еле слышна:
«Новые тени сгустились, закат угас,
Это ушедшего века последний час».

Из книги «Санай» («Шонай») 1940

{105}

Переезд Перевод А. Ревича

Пора мне уезжать.
Подобен полдень раненой ноге,
Завернутой в бинты.
Брожу, брожу, задумчиво стою,
Сижу, облокотись о стол,
На лестницу гляжу.
В просторах синих стая голубей
За кругом чертит круг.
Я вижу надпись. Красный карандаш
Почти что год назад
На стенке начертал:
«Был. К сожаленью, не застал. Ушел.
Второе декабря».
Я с этой надписи всегда стирала пыль,
Сегодня же и надпись я сотру.
Вот промокательной бумаги лист,
На нем каракули, рисунки и слова,
Сложив, его кладу я в чемодан.
Не хочется мне вещи собирать,
Бездумно на полу сижу
И, опахало взяв,
Усталая, обмахиваюсь им.
Я в ящике стола
Нашла сухую розу и листы.
Гляжу и думаю. О чем?
Так, ни о чем.
Так близко Фаридпур. Там Обинаш живет.
Он предан мне,
И это очень кстати в день,
Когда мне помощь так нужна.
Его я не успела пригласить,
Он сам пришел.
Он счастлив мне помочь.
И стать носильщиком ради меня готов.
Он вмиг засучивает рукава,
Увязывает накрепко узлы.
В газету старую духи он завернул,
В чулок дырявый сунул нашатырь.
Он в чемодан кладет
Ручное зеркало, и масло для волос,
И пилку для ногтей,
И мыльницу, и щеточки, и крем.
Разбросанные сари издают
Чуть слышный аромат:
У каждого — свои и запах и судьба.
Он складывает, расправляет их,
На это он
Потратил битый час.
Он туфли оглядел
И тщательно обтер своей полой,
Подул,
Смахнул воображаемую пыль.
Картины снял с гвоздей,
И фотографию одну
Он вытер рукавом.
Вдруг я заметила, как он
В карман нагрудный положил тайком
Какое-то письмо.
И улыбнулась я, вздохнув.
Ковер, подаренный семь лет назад,
Он бережно свернул
И прислонил к стене.

На сердце камень грусти лег.
С утра не причесалась я. Зачем?
Забыла сари брошкой заколоть
И за письмом письмо
Рву на клочки.
Обрывки на полу. Их подметет
Лишь ветер жаркий месяца бойшакх.
Пришел наш старый почтальон,
И новый адрес я с тоской ему пишу.
Разносчик рыбу за окном пронес,
Я вздрогнула и поняла —
Сегодня рыба ни к чему.
Автомобиль знакомо прогудел
И за угол свернул.
Одиннадцать часов.

Пустая комната.
У голых стен отсутствующий взгляд,
Глядят в ничто.
А Обинаш по лестнице сошел
С моими чемоданами к такси,
И я услышала в дверях
Его последние слова:
«Ты напиши мне как-нибудь».
И рассердилась я,
Сама не зная почему.

Невозможное