Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел

• Название: Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел
• Автор: Филип Фармер
• Издательство: Полярис
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: 5-88132-157-X

Составляющий эту книгу роман «Темные замыслы» продолжает эпическую сагу о Мире Реки. Ее герои стремятся отыскать истину, скрытую от них экспериментаторами-этиками, но сами оказываются вовлечены в их темные замыслы.

---

Питер сказал, что увидится с ней попозже, и принялся проталкиваться сквозь шумную толпу к Фаррингтону. Райдер же был на танцевальной площадке, лихо отплясывая с женщиной Буллита.

Фрайгейт подождал, пока капитан не кончит рассказывать о своих приключениях в 1899 году во время юконской золотой лихорадки. История Фаррингтона, стоившая ему нескольких зубов, потерянных от цинги, в его рассказе выглядела ужасно забавной проделкой.

— Мистер Фаррингтон, вы еще не сделали свой выбор? — спросил Питер.

Фаррингтон помолчал, он собирался выдать очередную байку, его налитые кровью глаза часто-часто моргали.

— Ох да! Вы же… а… хм… ваше имя Фрайгейт, верно? Питер Фрайгейт. Тот, что прочел прорву книг? Да, Том и я решили. Мы объявим о нашем выборе во время этой вечеринки.

— Надеюсь, это буду я, — сказал Фрайгейт. — Мне очень хотелось бы плавать с вами.

— Энтузиазм, конечно, дело важное, — сказал Фаррингтон. — Но опыт ценится еще выше. Сложите одно с другим, и получите настоящего морского волка.

Питер вздохнул поглубже и рискнул пойти ва-банк:

— Эта неопределенность угнетает меня. Не могли бы вы хотя бы сказать — вы меня отклонили? Если да, я пойду топить свое горе в вине.

Фаррингтон ухмыльнулся:

— Неужели это действительно так много значит для вас? А почему?

— Ну хотя бы потому, что я и в самом деле хочу добраться до конца Реки.

Фаррингтон поднял брови:

— Эва! Вы что ж, ожидаете там найти ответы на все ваши вопросы?

— «Мне не нужны миллионы, пусть лучше ответят на мои вопросы», — сказал Питер. — Эта цитата принадлежит одному из действующих лиц романа Достоевского «Братья Карамазовы».

Лицо Фаррингтона озарилось ярким внутренним светом.

— Великолепно сказано! Я слыхал о Достоевском, но у меня не было случая его прочесть. Не думаю, чтоб в мое время он переводился на английский. Во всяком случае, мне он не попадался.

— Ницше признавался, что он очень много узнал о психологии, читая русские романы.

— Ницше, а? А вы его хорошо знаете?

— Я читал его и на немецком, и на английском. Он был великим поэтом, единственным немецким философом, который мог писать языком получше обычной водянистой прозы. Нет, это несправедливо. Шопенгауэр тоже мог писать вещи, которые не погружали вас в сон и не вызывали нервного столбняка, пока вы дожидались, когда же наконец доберетесь до конца фразы. Хотя я, конечно, не согласен с концепцией Ницше насчет Obermensch[53]: «Человек — канат, протянутый над пропастью между животным и сверхчеловеком». Это не точная цитата — прошло чертовски много времени с тех пор, как я прочел «Так сказал Заратустра».

Но я действительно верю, что человек — это канат между животным и сверхчеловеком. Только сверхчеловек, о котором я думаю — мужчина ли, женщина ли, — это личность, которая освободилась от всех предрассудков, неврозов, психозов, которая полностью реализует свой потенциал человеческого существа, которая действует совершенно естественно на основе добра, сочувствия и любви, которая думает самостоятельно и отказывается следовать за стадом. Вот это и есть настоящий супермен без подмесу.

А теперь возьмите ницшеанскую концепцию супермена, воплощенную в романе Джека Лондона «Морской Волк».

Питер помолчал и спросил:

— Вы его читали?

Фаррингтон усмехнулся:

— Много раз. Так что же насчет Волка Ларсена?

— Я думаю, что это скорее джек-лондоновский супермен, чем ницшеанский. Это идея Лондона о том, каким должен быть супермен. Ницше наверняка испытал бы отвращение к жестокости Ларсена. Однако Лондон уничтожает Волка с помощью инсульта. Я предполагаю, что Лондон хотел этим показать, что в самом Ларсене, как в супермене, было заложено нечто изначально порочное. Возможно, он пытался внушить читателю именно эту мысль. Если это так, то такое намерение осталось совершенно непонятым большинством литературных критиков. Они так и не уяснили значение особенностей смерти Ларсена. Потом, я думаю, что Лондон хотел показать: у человека, будь он даже суперменом, корни уходят в глубь его природы животного. Он часть Природы, и, каковы бы ни были его умственные достижения, как бы он ни подчинял себе Природу, он не может игнорировать физический аспект. Он животное, и поэтому-то Лондон и делает его жертвой болезни — такой, как инсульт.

Могучие обречены на падение.

Но я думаю, что Волк Ларсен в каком-то аспекте — это то, чем Лондон хотел бы быть сам. Лондон жил в жестоком мире и думал, что ему самому следует стать супержестоким, чтоб выжить. Но одновременно Лондон обладал даром сочувствия; он знал, что значит быть одним из людей Бездны. Он считал, что народные массы должны получить помощь в своих страданиях и реализовать свой человеческий потенциал через социализм. Одновременно он был чистейшей воды индивидуалистом. Эта черта пришла в конфликт с социализмом, и, когда это случилось, он потерял веру в социализм. Он не был похож на Эмму Голдмен[54].

Более того, его дочь Джоан резко критиковала отца в своей биографической книге о нем за разочарование в социализме.

— Я этого не знал, — сказал Фаррингтон. — Должно быть, она написала ее после того, как я умер. Вы что-нибудь знаете о ней, о том, что случилось с ней после смерти Лондона, и о том, как она умерла?

— Я был знаком с исследователем творчества Лондона, который хорошо ее знал, — ответил Питер.

(Фактически этот специалист только переписывался с ней, и то не часто, а встречался и вовсе от случая к случаю. Питера нисколько не смущали кое-какие преувеличения, допущенные им в этом разговоре, если они обеспечат ему койку на борту «Пирушки».)

— Она стала очень активной социалисткой. Умерла, как мне кажется, в 1971 году. Ее книга об отце весьма объективна, в особенности учитывая то, что он развелся с ее матерью из-за более молодой женщины.

Я-то полагаю, в общем, что Лондон хотел быть Волком Ларсеном потому, что это сделало бы его нечувствительным к горестям мира. Человек, у которого не болит сердце за других, не может быть ранен никем и ничем. Во всяком случае, так думает этот человек; на самом же деле он только еще сильнее терзает себя.

Возможно, Лондон понимал это и пытался привить миру подобные идеи. Но одновременно он хотел быть и Ларсеном, даже если это означало внутреннее оледенение, то есть превращение в сверхживотное. Но писатели обнаруживают в этом физическом море те же встречные течения, что и простые люди. Вот почему большие писатели остаются загадкой, даже если критики объявляют, что они навсегда закрыли эту тему.

«Когда небеса нависнут, а океаны утонут, человек все еще пребудет загадкой».

— Мне это нравится! — вскричал Фаррингтон. — Кто это написал?

— Э. Э. Каммингс[55]. Другая его строчка — моя самая любимая:

«Послушай, за углом — чертовски славный мир. Ей-ей, идем».

Питер подумал, не переборщил ли он. Однако Фаррингтон, казалось, пребывал в полном отпаде.

Если Фрайгейт окажется на корабле, он сможет затронуть проблемы, которые рискуют вызвать гнев или, во всяком случае, раздражение Фаррингтона. Ведь его знание Ницше, например, в основном получено из разговоров с приятелем — Строун-Гамильтоном. Он, видимо, пытался и сам читать этого философа в английском переводе, но был настолько захвачен поэтической фразеологией и лозунгами, что до самой философии не дотумкался. Он позаимствовал у Ницше то, что ему нравилось, а остальное проигнорировал, так же как Гитлер. Но это не значит, что Фаррингтон хоть в чем-то похож на Гитлера.

Как там выразилась его дочка? «Жизнерадостные оболдуи», «Супермен», «Живи рискуя!» — все это для него было сильнее вина.

Что касается знания Фаррингтоном основ социализма, то он не читал из Маркса ничего, кроме «Коммунистического манифеста». Но, как сказала его дочь, игнорировать Маркса тогда было общей практикой американских социалистов.

Да и вообще, мало ли других вещей, которые можно осуждать и презирать. Лондон хотел социализма только для нордических народов. Он твердо верил, что мужчины выше женщин. Сила важнее права. И он не был, в общем смысле слова, настоящим художником. Писал он только ради денег, и, если бы их у него было много, он с радостью бросил бы писать. Во всяком случае, так он похвалялся. Фрайгейт же сомневался в этом. Раз пишешь, то это навсегда.

— Что ж, — сказал Питер, — против Лондона можно сказать немало, но, видимо, Фред Льюис Паттон сказал о нем самое веское слово. Он сказал, что Лондона легко критиковать, легко скорбеть о его заблуждениях, но мимо него пройти невозможно.

Фаррингтону это ужасно понравилось. Тем не менее он сказал:

— Ладно, хватит о Лондоне, хотя я бы с удовольствием с ним когда-нибудь встретился. Но вот что я вам скажу. Ваша мысль о супермене звучит очень сходно с представлениями Церкви Второго Шанса об идеальном человеке. И еще более она похожа на то, что говорит один из моих матросов, знаете, тот маленький араб, хотя по-настоящему он вовсе не араб. Он испанский мавр, родившийся в XII столетии нашей эры. И он вовсе не из шансеров.