Алексей Кочетков - Внутренний фронт

• Название: Внутренний фронт
• Автор: Алексей Кочетков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-1-937124-09-0

В марте 1941 г. автор попадает в Берлин, на Трансформаторный завод фирмы АЭГ. Сначала его направляют в гальванический цех на тяжелую физическую работу, а затем с учетом хорошего знания немецкого языка переводят в цех ДС-1 кладовщиком и подносчиком узлов и деталей. Эта должность позволяет автору посещать разные цеха завода не вызывая подозрений. Он знакомится со многими рабочими, среди которых треть составляют иностранцы. Постепенно у него складываются доверительные отношения с Иосифом Гнатом из Трибницы, итальянцем Марио и французом Жозефом, а также с кладовщиком цеха ДС-3 Фридрихом Муравске. Вскоре по приезду в Берлин автор заполняет анкеты на возвращение на родину в советском консульстве. У него нет с собой латвийского паспорта, но он прикладывает к заявлению свое интербригадовское удостоверение. Сотрудники консульства обещают ему помочь, но вскоре Германия нападает на Советский Союз и советских дипломатов эвакуируют. Через Фридриха автор включается в деятельность подпольной организации, которая распространяет листовки и подпольную газету «Иннере Фронт». В этой организации связным автора является Отто Грабовски. Отто назначает автора ответственным по работе среди иностранцев. Выполняя это поручение, автор устанавливает связи с лагерями восточных рабочих, помогает создавать там лагерные комитеты и группы саботажа, пишет воззвание-листовку, которую размножает на ротаторе брат Отто Макс. Ее потом распространяют по лагерям. На смену Отто связным становится Герберт Грассе. Автор пишет воззвание «Второй фронт – будет!» на восковке переданной ему Гербертом, но воззвание не успевают размножить из-за ареста Герберта. Воспользовавшись полагаемым ему ежегодным десятидневным отпуском в августе 1943 г. автор, чтобы избежать ареста, уезжает в Париж.

---

Я молчаливо храню это близкое счастье свидания с Родиной. Не рассказываю никому, даже Антону. Вот придет ответ, тогда и расскажу.

А пока будем наслаждаться уютным мирком нашей тихой и мирной квартирки после долгого рабочего дня в грохочущих, пропахших маслом цехах завода.

Дом на Остмаркштрассе, где автор жил в 1941 году.*7 Огороды за домом.*8

Посольство СССР (1934 г.).*9

1, 2 – Посольство и Консульство СССР; 3 – Главное управление имперской безопасности.*10

Полотенце с немецкой пословицей.*11

Кляйн, абер майн (хоть маленькое, да свое)

Своя отдельная комнатушка. Две кровати. Пружинный матрас – не чета слежавшемуся лагерному мешку, набитому трухой. Чисто и тихо.

И мы с наслаждением окунаемся в этот уютный мирок.

С удовольствием моемся в крохотной чистенькой ванне и обтираемся белоснежными полотенцами с вышитыми на них старинными буквами готического шрифта сентенциями: «Кляйн, абер майн» (Хоть маленькое, да свое), «Айгнер херд ист голдес верт» (Свой очаг – на вес золота)… Чудесные мягкие полотенца – их мы свято обещали хозяйке не портить лезвиями бритв, когда впервые договаривались обо всем.

А после скромного ужина сидим частенько втроем в соседней хозяйской комнате, удобно разместившись в мягких уютных креслах. Хозяйка вяжет, а я и Антон, всегда готовые к вежливым, пусть не всегда правдивым ответам на ее расспросы, почитываем (у Антона – «Клошмерль»[12]) или слушаем радио.

И я, терпеливо снося бравурные марши и залихватские солдатские песни, кошусь на станции других городов, помеченных на шкале радиоприемника. Но пользоваться им в этих целях разрешаю себе в исключительных случаях: только оставшись один, и зная время прихода хозяйки и Антона, и только пустив приемник как можно тише.

И не из-за аккуратно вырезанного картонного кружка со стрелкой, нацеленной на Лондон с соответствующим лаконичным и строгим текстом, который предупреждает радиослушателя о государственной измене и шпионаже и печальных для него последствиях слушания зарубежной радиостанции. Нет, не из-за кружочка со стрелкой, а просто потому, что там, на лекциях в Верне, я все же усвоил, что слежка в рейхе начинается именно здесь, в семейном кругу, и что мне, при всех обстоятельствах, не следует, чем бы то ни было, выделяться.

И все же я вскоре узнал нечто новое для меня. Однажды настроившись на Ригу (Москву приемник не брал), я с замиранием сердца услышал репортаж о встрече там, на железнодорожном вокзале, героев освободительной испанской Гражданской войны. И передо мной замелькали лица моих друзей по Сан Сиприену, Гюрсу и Верне: задумчивого Тимофеева, белокурого Брозиня, который, уезжая из Верне, оставил мне свое теплое испанское одеяло, а сам мерз еще несколько месяцев в лагере де Миль под Марселем, ожидая репатриации, и кипучего Жаниса Фолманиса, и мечтательного Липкина. И я был бесконечно рад, что вот хоть для них уже кончились эти мытарства, и считал это для себя хорошим предзнаменованием.

Теперь-то и я непременно попаду на Родину.

Сатирический роман Габриэля Шевалье «Клошмерль» (издание 1937 г.).

Фюрер думает за нас

Она добра и приветлива, наша хозяйка. Ее ровное доброжелательное к нам отношение сохранилось даже, на некоторое, правда, время после начала тех страшных событий на Востоке, которые все же ворвались в скромный уютный мирок. Ворвались и разрушили все.

Ее вполне устраивает мирок, в котором она живет. Мирок, который создал для нее ее муж – пожилой, толстеющий и немногословный, всегда затянутый в мундир железнодорожного служащего. Он в постоянных разъездах, и мы его редко видим.

Она трудолюбива, бережлива, расчетлива. Устроить небольшой пансион, впустить квартирантов – ее затея.

Весь мир для нее не выходит за пределы Германии. Это самая уютная, приятная, порядочная страна. А в этой Германии центральное место принадлежит фюреру. Он цепко владеет ее воображением. Ежедневно, а не только в день своего рождения, напоминает ей о себе. Он подмигивает ей выпученными, как у быка, глазищами, смотрит на нее в упор с широких полос «Фелькишер беобахтер»[13], со страниц роскошных иллюстрированных журналов. О нем говорит и поет радио.

Его, уже и так обожаемого, снимают на фоне книжных полок, и это вызывает новые ассоциации у хозяйки:

– Он думает о нас, не правда ли?

– Естественно, фрау.

Вот он обнимает аккуратно подстриженных мальчика и девочку, преподносящих ему огромный букет цветов.

– Он обожает детей.

Он расточал улыбки, обменивался рукопожатиями, говорил сам себе хайль, изящно изгибая руку в малом римском салюте, кричал о величии Германии.

И освобожденная от обязанностей думать о будущем своей родины (фюрер думает за нас) хозяйка занималась хозяйством.

Она всему верила. Даже моим рассказам о себе. А в них – ни слова об Испании, лагерях и консульстве.

«Эс гейт аллес форюбер» (все проходит), – напевало радио. – Кончится война, будет лучше с продуктами, не правда ли?

– Несомненно, фрау…

В дальнем углу заводской территории, у Шпрее, на складе фарфоровых изоляторов неожиданно встретил знакомого гюрсовского, вернетовского серба, коммуниста-интербригадовца. Встрече сперва не обрадовались, даже испугались. Уж слишком все необычно, ново, неясно. Не знаешь, как себя вести. Потом осторожно разговорились. Общая обстановка? Так себе…

Товарищ предупредил, что здесь он не серб, а хорват – так легче пробраться домой. Он тоже под другой фамилией.

Рассказал, что когда ехал в Берлин, видел в своем поезде русских вернетовцев. Кто же это мог быть?

Знает, где живут испанцы из Гюрса. Обещал свести.

Я осторожно расспрашивал его о немцах на заводе. Кто наш? Где партия? Товарищ молчал. Еще не разобрался. А вообще собирается домой.

В цехах завода

Мое знание немецкого языка пригодилось. Недаром в рижской гимназии был на хорошем счету у немца Купфера.

Я больше не «помощник ревизора» гальванического цеха, а бециер – подносчик небольших узлов и мелких деталей в цехе ДС-1.

Здесь собираются гигантские пневматические высоковольтные выключатели для электростанций. На многих, полусобранных, таблички с надписью «Руссланд[14]». Завод выполняет заказы и для Советского Союза.

В цехе своя испытательная станция. Несколько раз в день здесь оглушительно щелкают мощные электрические грозы. Тогда в цеху начинает пахнуть озоном.

На новой работе легче. Не надо больше день-деньской пробираться с тележкой из одного закоулка цеха в другой, грузить там тяжеленные ящики с ножами-рубильниками, болтами и гайками и толкать тележку через булыжный двор – к гальваникам, к румяному строгому мастеру.

На новой работе я сам себе хозяин. Никто тебя не ждет и не торопит. У меня маленький склад мелких узлов и деталей, свой стол, свой стул. Здесь главное – вовремя отбить свою карточку: отметить время прихода у безжалостных часов автомата. Успел – порядок. Есть время прочесть газету, расправиться с толстым штулле – бутербродом.

Потом поступают заказы.

– Морген, Алекс, тащи под новый.

Рама под новый выключатель уже плывет над цехом. Выписываю требование – бецугшайн. Первое время показывал кому-нибудь из форарбайтеров – бригадиров.

– Правильно написал, Эмиль?

Высокий, сухопарый, седеющий Эмиль Кирхнер, всегда приветливый и доброжелательный, недолго водит своим крупным тонким носом с горбинкой по строчкам, потом соглашается или вносит поправки. Плотный, краснощекий молодой Буяк с меньшей охотой, но тоже даст консультацию.

После этого надо разыскать мастера цеха Фихтнера – Олле (старика), как все его зовут, а если он болен, то стремительно носящегося по цехам мастера Застрова.

Эмиль Кирхнер.

Теодор Буяк.

Эмиль Фихтнер.

Машинистка Урсула Йенч.

Фридрих Муравске.*12

Олле реже всего можно застать в застекленной конторке, висящей орлиным гнездом над длинным цехом. Туда ведет крутая винтовая лестница. Там целый день сидят однорукий пожилой бухгалтер-учетчик и его помощник, тщедушный добрый Адольф Денрих.

Гладко выбритая большая голова Олле с покатистым лбом и пышными запорожскими усами мелькает среди рядов собираемых выключателей. Ему очень много лет[15]. Он сутулится. На нем неизменный черный мягкий сюртук и белая, до блеска чистая рубашка с накрахмаленным воротничком. Он стар, но взор его по-прежнему зорок. Он все замечает. Олле страшно не любит бумаг и, подписывая требования, спрашивает у меня не что, а для кого я выписываю.