Евгений Матонин - Яков Блюмкин: Ошибка резидента

• Название: Яков Блюмкин: Ошибка резидента
• Автор: Евгений Матонин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-235-03863-9

Короткая жизнь Якова Блюмкина (1900–1929) до сих пор остается вереницей загадок, тайн, «белых пятен», хотя он дружил, враждовал, застольничал со многими литераторами, среди них Есенин, Маяковский, Мандельштам, Георгий Иванов… Одни оставили о нем воспоминания, похожие на памфлеты, другие включили в произведения: «Человек, среди толпы народа / Застреливший императорского посла, / Подошел пожать мне руку, / Поблагодарить за мои стихи» (Н. Гумилёв). И это — убийство в 1918-м германского посла фон Мирбаха, давшее старт восстанию левых эсеров против большевистского правительства (как принято считать), — единственный факт его биографии, не подлежащий сомнению. Остальные невероятные приключения и обличья Блюмкина — чекист, организатор революции в Персии, «диктатор» Монголии, искатель клада барона Унгерна, военный советник в Китае, советский разведчик-нелегал на Ближнем Востоке, жертва предательства любимой женщины — воспринимаются как мифология, созданная не без его участия. Кем же он был на самом деле — революционером, авантюристом, разведчиком, провокатором, тайным агентом высланного из СССР Троцкого? Евгений Матонин, известный кинодокументалист, автор книг «Иосип Броз Тито», «Никола Тесла» («ЖЗЛ»), предпринял, пожалуй, первую попытку восстановить на основе сохранившихся документов, исторических исследований русской революции, воспоминаний реальную биографию этого колоритного «героя» своего времени, который являл собой все противоречия эпохи великих потрясений.　

знак информационной продукции 16+

---

Выбор Блюмкина для засылки в Палестину нельзя не признать удачным. Он попал в родственную себе национальную и духовную среду. Ведь он учился в Талмуд-торе, хорошо знал идиш, быт, нравы и обычаи иудеев, наверняка имел представление об иврите. К тому же его появление в Палестине вряд ли могло вызвать большие подозрения — в 1920-е годы эмиграция на Землю обетованную была весьма популярной идеей среди евреев всего мира.

С большой долей вероятности можно предположить, что главная задача советского резидента в Палестине состояла прежде всего в сборе и анализе информации о британских планах на Ближнем Востоке, в Азии и возможном подрыве английского господства в этом регионе.

Англичане, кстати, давно уже с беспокойством наблюдали за ростом советской активности в их зоне влияния на Востоке. Знаменитый «ультиматум Керзона», то есть составленный министром иностранных дел Великобритании лордом Джорджем Натаниэлом Керзоном и врученный советской стороне 8 мая 1923 года, прежде всего требовал прекратить советскую антибританскую пропаганду (подрывную деятельность) в Персии и Афганистане и отмечал факт направления в Индию (тогда британскую колонию) подготовленных в Москве индийских студентов[44]. На выполнение условий ультиматума Керзон дал Москве десять дней, после чего, при невыполнении, грозил разрывом дипломатических отношений Великобритании с СССР.

Именно тогда появились советские плакаты: летящий самолет с кулаком или кукишем вместо пропеллера и подписью «Наш ответ Керзону!». А в известном «Авиамарше» («Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…») пели:

И, верьте нам, на каждый ультиматум
Воздушный флот сумеет дать ответ!

Сначала советское правительство демонстративно отвергло ноту Керзона. Потом стороны начали переговоры, срок ультиматума Керзон продлевал дважды. В итоге Москва согласилась уплатить компенсацию за расстрел англичан, конфискацию судов и предоставить возможность английским рыбакам ловить рыбу в советских водах. Что же касается советской «пропаганды» на Востоке, то и здесь Москва «пошла навстречу пожеланиям» британского правительства и выразила готовность «воздержаться от всякой политики воздействия военным, дипломатическим или иным путем и от пропаганды в целях поощрения каких-либо из народов Азии к действиям, в любой форме враждебным британским интересам или Британской империи, особенно в Индии и независимом государстве Афганистан».

Но это была всего лишь дипломатия. От тайной войны никто отказываться не собирался. И не случайно Блюмкин нелегально отправился в Палестину в конце того же 1923 года.

На Ближний Восток Блюмкин уехал не один. Вместе с ним в качестве его заместителя туда был направлен Яков Серебрянский (которому он продолжал покровительствовать и после возвращения из Персии). Серебрянский мог оказаться там весьма полезным человеком — хотя бы потому, что свободно владел английским, французским и немецким языками. Блюмкин же убедил руководство ИНО зачислить Серебрянского в штат отдела «особоуполномоченным закордонной части».

Перед отъездом их принял первый заместитель председателя ОГПУ Вячеслав Менжинский. Он поставил обоим Яковам задачу — сбор информации о планах Англии и Франции на Ближнем Востоке.

Англия тогда считалась главным потенциальным противником СССР. Дзержинский в одной из записок Трилиссеру писал: «Просьба составить мне сводку (которую потом можно будет пополнять) всех махинаций Англии против нас… по нашим и НКИндел (Наркомата иностранных дел. — Е. М.) данным. Я думаю с этим вопросом выйти в Политбюро. По-моему, надо образовать секретный комитет противодействия этим английским махинациям путем целого ряда мер не только дипломатических, но и экономических, чекистских и военных». Так что в обязанности Блюмкина могли входить и мероприятия, связанные с поддержкой национально-освободительных движений и групп в Палестине, боровшихся против англичан.

Резидент «Джек» поселился в городе Яффа под именем мелкого предпринимателя Моисея Гурсинкеля. В качестве «деловой крыши» он открыл прачечную. Надо сказать, что Блюмкин оказался весьма оборотистым бизнесменом и его «банно-прачечные» дела шли успешно. Разумеется, помещение его предприятия использовалось как удобное место для встречи с агентами, информаторами и связниками. Клиенты, заходившие в прачечную благопристойного и всегда услужливого господина Гурсинкеля, никаких подозрений не вызывали.

Блюмкин проработал в Палестине недолго — до весны 1924 года. Резидентом вместо него там остался Серебрянский[45].

С чем был связан отзыв Блюмкина из Палестины — тоже одно из «белых пятен» в его биографии. Сохранилась, впрочем, такая история — почти апокриф.

Якобы Блюмкин плыл на пароходе в Хайфу под видом еврея-эмигранта, с накладным брюхом и приклеенными пейсами, как вдруг девчонка-англичанка свалилась за борт. Блюмкин бросился в воду ее спасать, когда же выбрался с ней, пейсы у него отклеились, а намокшая подушка сползла. Странным пассажиром заинтересовалась британская контрразведка, и Блюмкину пришлось уносить ноги.

Так это было или нет, но после возвращения в Москву он не получил нового назначения на работу за границей. Более того, Блюмкину на время пришлось уйти из внешней разведки и, скорее всего, снова заняться контрразведывательной работой. Означало ли это, что Блюмкин не справился с поставленной перед ним задачей, «засветился» или же руководство ОГПУ решило, что он более нужен в другой области, — остается лишь гадать и строить версии.

«Я как заморский кот…» Кавказ и Есенин

Блюмкин вернулся уже в другую страну. 21 января 1924 года умер Ленин. Несколько дней тысячи людей шли в Колонный зал Дома союзов, где было выставлено для прощания тело вождя. Газеты и журналы заполнились клятвами и обещаниями «продолжить дело Ленина», «выполнить заветы вождя», мемуарными очерками и подборками стихов как известных, так и малоизвестных поэтов. Некий А. Чемисов, к примеру, писал в газете «Красный воин»:

«Ильич» и «смерть» — два слова страшные
Газеты кинули крича,
Ликует падаль буржуазная:
— Не будет больше Ильича!

Но тщетно радость запоздалая
Ковать нам тяжесть новых уз,
Стоит стеной, громадой алою
Наш тесно спаянный союз!

Взгляни, чужак, в глаза рабочего
В Европе, в Африке — они
Зовут на бой, а вы пророчите
Успокоительные дни.

Заглушены звенящим золотом,
Вы не поймете, хоть кричи,
Что за станком, плугом и молотом
Везде живые Ильичи.

На Красной площади уже стоял временный Мавзолей Ленина. В июле 1924 года откроют новый, пока еще тоже деревянный, построенный по проекту архитектора Алексея Щусева.

Мнения соперников по борьбе за ленинское наследство разошлись в том, как поступить с телом вождя: Троцкий назвал идею сохранять его в мавзолее «безумием», а «тройка» была «за». Зиновьев говорил, что «и в гробу Владимир Ильич остается апостолом коммунизма, и в могиле он продолжает быть призывом и кличем для рабочего класса нашего государства и всей земли… Мы все знаем, что Ленин — это пророк нового человечества и апостол коммунизма в лучшем смысле этого слова, что это человек, одно имя которого заставляет учащенно биться сердца миллионов людей».

С 23 по 31 мая 1924 года проходил XIII съезд партии — первый без Ленина. Съезду предшествовала настоящая интрига, от которой во многом зависел дальнейший расклад сил в руководстве РКП(б). Речь шла о ленинском «Письме к съезду» — оглашать ли на форуме данные вождем в письме характеристики руководителям партии? Кроме Троцкого все члены Политбюро были против оглашения. За два дня до начала съезда вдова Ленина Надежда Крупская передала письмо Комиссии по ленинскому наследию — Зиновьеву, Каменеву и Сталину, указав, что «Ильич выражал твердое желание», чтобы его заметки были оглашены на съезде.

Этот вопрос (как и само письмо) 21 мая обсуждался на заседании, своего рода совете старейшин съезда, состоящем из членов ЦК и руководителей местных партийных организаций. Троцкий вспоминал, что Сталин тогда даже предложил написать заявление о своей отставке:

«— Что ж, я действительно груб… Ильич предлагает вам найти другого, который отличался бы от меня только большей вежливостью. Что же, попробуйте найти.

— Ничего, — отвечал с места голос одного из тогдашних друзей Сталина. — Нас грубостью не испугаешь, вся наша партия грубая, пролетарская».

Борис Бажанов в воспоминаниях так передавал речь Зиновьева на этом совещании: «Товарищи, вы все знаете, что посмертная воля Ильича, каждое слово Ильича для нас закон… Но есть один пункт, по которому мы счастливы констатировать, что опасения Ильича не оправдались… Я говорю о нашем генеральном секретаре и об опасностях раскола в ЦК».