Марина Воробьева - Авиамодельный кружок при школе № 6 (сборник)

• Название: Авиамодельный кружок при школе № 6 (сборник)
• Автор: Марина Воробьева
• Издательство: ЛитагентАСТc9a05514-1ce6-11e2-86b3-b737ee03444a
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-097395-8

Название этой книги придумал Константин Наумов и любезно разрешил использовать его для сборника рассказов разных авторов, возможность работать с которыми составитель считает одной из самых больших удач в своей жизни.

Что скрывается за этим названием? Торжество деперсонализации, все вот эти драгоценные пограничные состояния между памятью и забвением, осознанием и страхом, жизнью и смертью, неведомые территории, откуда мы, храбрые летчики, настоящие бойсы, иногда возвращаемся не просто живыми, а с добычей.

Наша добыча – вот она.

Книга публикуется в авторской редакции

---

Последнее, что испытала Оля, – удар в грудную клетку. В общем, это не было больно. Даже страшно не было. Но перед смертью она видела их – идущих наперекор тому, что чудовищ не существует. Алекто, Тисифона, Мегера. Тисифона крепко держит шею ее девочки, можно пересчитать кольца на пальцах, все это так медленно, вся кровь деторождения и весь сок жизни, мой персик и мое утешение и я не смогу жить если с тобой что-то случится – все это в руках того, что не должно существовать. Оля не знает о Тисифоне, она видит лишь ее силуэт, страшная женщина, да и женщина ли(?): странная маска из тончайшего зеленоватого стекла, стеклянной плесени и шов, где маска переходит в лицо, это похоже на ожог, одно вплавляется в другое с грацией и внутренним умыслом, но Оля этого не знает. Ее головастик и единственный котенок в длинных пальцах судьбы, шея не может выдержать подобной силы, кажется, жизнь обрывается гораздо раньше удара, и резкое движение, с которым Тисифона разбивает голову малышки о подоконник, – просто символ, триумф жестокости старого мира, триумф символической справедливости, и в этом нет уже убийства, это – надругательство над мертвыми, ведь Оля слышала, с каким хрустом пальцы и шея, она все слышала, она все понимала… она уже не могла броситься вперед, ей претило прикоснуться к мертвому ребенку, так – вдалеке – она дергано сглатывала слюну, и ей казалось, что у котенка девять жизней, и это просто какая-то игра; стоит прикоснуться к мертвым, как иллюзии осыпаются. Она родила ее по любви, по тому, что хотя бы чуть-чуть можно назвать любовью после того, как ты ебаная-переебаная в провинциальном поиске любви, – и нельзя понять, за что приходит это возмездие. В темной комнате. Просто так, ударом о подоконник. Пальцы Тисифоны в дорогих кольцах. Тиффани и что-то еще, Оля не знает названий, она никогда не мечтала – боялась и незачем, совсем незачем – заучивать эти иезуитские имена – Алекто, Тисифона, Мегера – западных брендов. Чекин в Ритц-Карлтоне просто так, этого ведь недостаточно для казни…

Впервые Юлия поднялась на холм шварцвальда в четырнадцать. Льдистый воздух. Он покалывал ее тело первым эротическим возбуждением, которое возможно только в четырнадцать. Как тебе хочется крепких объятий. Ты не смеешь использовать слово «обнимашки», все очень серьезно и трагично. Дышать в яремную вену (ты не знаешь, как называется эта вена на его шее, но она очень притягательна, и эта притягательность вынудила валахов придумать вампиров), тереться носом. В первый раз совсем не было страшно. Застывший зимний лес, первая австрийская сказка для рожденной в СССР. Запах елового освежителя воздуха и бриз ручья. Наверху – никакого Парцифаля. И когда она увидела Алекто, то вначале не поняла, что это такое. Четырнадцатилетняя девочка не знает слов, не знает впечатлений, чтобы описать огромное распятое на горном хребте чудовище. Змеиный торс кажется известняком, а ребра камнем. Черный абисс ее глаза – притягательной пещерой. Алекто и девочка впервые встретились. Это был сон застывшей и от рождения утраченной красоты, это сама идея хоть чего-то бесконечного, пусть даже муки и возмездия, там, в их непосредственной близости, героические саги поднимаются из распоротой вены фурии, и шепчут о других бесконечных вещах – бесконечной преданности, утренней эрекции и любовном экстазе. Юлия не знает, что мужчина ее жизни, конечно, пару раз передернет на порно, вернувшись с работы, она не знает, сколь извилист путь измены и внутреннего распада. Ее четырнадцатилетняя жизнь лишь самым краешком приоткрыла тайны семейственного насилия, таинство расчехления девственности, подлинный коэффициент рентабельности уличной проститутки, – и смерть на пол шишечки. Исаак находит маленькую Сару не для поцелуя едва проявившейся груди; нет никаких рек, кроме реки монструозного комфорта, в котором мужчина отыскивает пристанище, женщина впускательными механизмами и хитрой системой шлюзов блокирует путь к отступлению. Персефона должна породить подземное царство, и ее будут ебать до победного. А еще – всех других, секс – это форма трафика, даже не триумфа, но единственная колыбельная. Великая песня, которую поют умирающим, младенцам, монахиням и йогам. Ящик Пандоры, если он все же был ящиком, а не домом – как Парцифаль – должно быть наполнен спермой.

Потом Юлия множество раз пробовала прервать черную дрему фурий. Даже прыгнуть с северного обрыва. Убить в себе шварцвальд самоубийством. Но нет, снова и снова что-то мелькает в темноте, и ты думаешь, что в этот раз совсем не так, как тогда. Будущее кажется многообещающим. Пение щеглов снова заполняет Альпы. А тысячи чернорабочих с востока очистили горнолыжный склон для твоего блистательного падения. Некоторое время снов не было. Может быть, четыре миллиона благотворительного взноса на счет дома св. Малютки сделали свое дело. Четыре миллиона – это действительно внушительная сумма, чтобы демоны успокоились. Но они вернулись, и Юлия думает, что виной всему – неуплаченные налоги. Или две случайные связи, когда она была на грани отчаяния. Минет трудно назвать чем-то запоминающимся, считающимся как грех, но все же – может быть, их сумма (1+1) сделали свое дело, шварцвальд снова пришел к ней в стеклянном кабинете. На этот раз на его вершине был Парцифаль, и с этого дня – чудовища уже не отпускали ее. Еще три миллиона, и банк прислал возврат. В мире знаков и античных суеверий это значило только одно: взрослые девочки никогда не встречают свою любовь, взрослые девочки должны запомнить раз и навсегда, что человечество уродливо и только обманчивые маяки фурий, которые можно считать надеждой, что-то оживляют в твоей грудной клетке; они настолько же принадлежат миру сомнамбул, как все остальное, и надежда – это просто более приятное аутодафе в контрастной системе познания.

В мире женского разочарования – любовь к недвижимости может оказаться спасением. И Парцифаль, прекрасный и старомодный дом-метросексуал, ответил Юлии взаимностью. Они встретились, когда она искала дачу, еще одну дачу, что-то особенное. Подарок на 8 Марта, затычку для ран. Грациозные эркеры, которые не дают половых сбоев. Надежность пола и потолка. Камерность и сердечность спальной камеры. Некая неряшливость, которая всегда придает мужчинам своеобразный шарм. Юлия не помнит, как звали риелтора, который познакомил ее с Парцифалем. И цена была завышена, но это не имело значение. Может быть, это была доплата за умершую на лестнице актрису. Любовь с первого взгляда, как иногда это случается в метро: любовь глазами, часто взаимная, на одну или две станции, а потом выходить – такая любовь, которая, как обычно, и происходит, ебет тебя до смерти.

Как галантный любовник, Парцифаль пытался отвоевать в Юлии все больше и больше места. Он отрывал от нее прошлое, открывал его тайную историю. В его спальне она узнала, что происходило тем летом, когда родители отправили ее в детский лагерь. Мама нашла отца с двумя проститутками. Может быть, была и третья, но успела уйти. Он драл их в задницу, а потом те принимали на клык. Они принимали слезы его старости, белесые рыдания первой седины. А потом он избил жену за то, что она сомкнула две его жизни – тайную и видимую. И потом тоже пытался выебать, но уже не получилось, ведь старость бережлива, как белочка. Парцифаль рассказал ей подлинную историю первого мальчика. Что ему на самом деле не нравились ее бантики и атласные ленты. Его интересовала ее тайная ямка, легкая прореха в песчаном пляже. В общем, он готов был любить и ее ленты, и ее бантики, почему бы и нет, главное, чтобы омытая морем влажная брешь была нараспашку открыта. Парцифаль рассказал, что бантики и ленты других – ничем не хуже. Ты совсем не особенная, ты – просто каждая. Юлия плакала и зарывалась в Парцифаля глубже и глубже. Эта привязанность была обоюдной и сдавливала насмерть. Элитная шлюха готова дарить экзистенциальные радости, ее дырка – это фейерверк и сквирт эпикурейского счастья. Ее дела шли в гору, и она покупала Парцифалю дорогие подарки. Шкафы, комоды, все то, что показывает качество твоей жизни, все, за что тебя можно полюбить. Он рассказал ей все, всю ее жизни с другой стороны. То, что мы никогда не видим изнутри. Как подлинный друг, он рассказал, что ее ненавидят подруги. Коллеги смеются над цветом ее волос. Все то, без чего наша жизнь кажется обрезанной и цензурной. Ты никогда не можешь быть нужна. «Нужность» – это хитроумная ловушка ума. Все заканчивается, не начинаясь. Там, между двумя поцелуями, не существует прослойки нежности, между ними зияние и разрывы аорты. Он напомнил, как Юлия поднималась к успеху. О страшных компромиссах, трещинах, минуте, где идеология превращается в деньги, о проданных возможностях. Он напомнил чем и как она покупала этот паркет, балдахин, все эти стеклопакеты. И как любой возлюбленный, которого мы покидаем, чтобы навсегда оставить его в своей памяти, предать ему особую значимость, центрировать им свою жизнь, Парцифаль превратился в кошмар, навязчивое видение, возник на короне шварцвальда вечным немым укором, навсегда потерянным шансом, последним и самым изысканным инструментом фурий. Но перед этим он напомнил Юлии – почему Алекто смотрит на нее хищным взглядом.