Мордехай Рихлер - Всадник с улицы Сент-Урбан

• Название: Всадник с улицы Сент-Урбан
• Автор: Мордехай Рихлер
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-7516-1024-1, ISBN 978-5-9953-0159-2

Мордехай Рихлер (1931–2001) — один из самых известных в мире канадских писателей. Его книги — «Кто твой враг», «Улица», «Версия Барни» — пользуются успехом и в России.

Жизнь Джейка Херша, молодого канадца, уехавшего в Англию, чтобы стать режиссером, складывается вроде бы удачно: он востребован, благополучен, у него прекрасная семья. Но Джейку с детства не дает покоя одна мечта — мечта еврея диаспоры после ужасов Холокоста, после погромов и унижений — найти мстителя (Джейк именует его Всадником с улицы Сент-Урбан), который отплатит всем антисемитам, и главное — Менгеле, Доктору Смерть. Поиски мстителя сводят Джейка с криминальными типами, из-за чего он в силу нелепых случайностей попадает под суд.

Благодаря сплаву тонкого лиризма, искрометного юмора и едкого сарказма многие критики считают «Всадника с улицы Сент-Урбан» лучшим романом писателя.

---

Если бы критериями нонконформизма служили не зыбкие и невыразимые словами тонкости, а свод писаных правил, обязательных для интеллектуала-неофита, Джейк в них легко вписался бы, сдал бы экзамен, как при вступлении в этакую новую ешиву. Конечно, он ведь совершил все правильные неправильности, даже женился на шиксе, словно проголосовал за кандидата, который хорош на сегодня, а завтра хоть трава не расти. Мало того, попав в тиски между моральными ценностями двух поколений, с одной стороны, переживал за гражданские права арабов в Израиле, а с другой — за ребят, которые страдают из-за того, что травка, которую они курят, плохо очищена.

Люк время от времени появлялся и исчезал, растворялся, будто выпадая из фокуса. То он только что из Рима проездом по пути в Голливуд, то отдыхает между двумя поездками в Нью-Йорк. Когда Люк в очередной раз вернулся из Малибу, они пошли вместе ужинать, при этом сперва как бы даже и не разговаривали, а разыгрывали скетч про свою дружбу, словно в старом кино. Обменивались анекдотами как картинками из пачек с жевательной резинкой.

— Поверь, я не преувеличиваю, — говорил Люк, — они там действительно так делают. Прежде чем сесть за покерный стол, снимают брюки. Все шестеро мужиков. А под столом девица, и она у них сосет — у одного, потом у другого, а они тем временем как ни в чем не бывало играют…

— Боже мой, Люк, во что мы превращаемся?..

— Давай смотреть на это вот как, бейби. Мы все плывем на «Титанике». Он тонет. И все мы с ним вместе. Но я хочу тонуть в каюте первого класса.

— И это все?

— Не успеешь оглянуться, как ты уже помер. — Люк смущенно повертел в руках очки. — Ну ладно, черт с ним, а ты во что нынче веришь?

— В то, что прославления «достойны те, кто истинно велик, — кто, в небо взмыв, достал почти до солнца»[291]. Верю в таких, как они, и таких как мы. Доктор Джонсон — да. Доктор Лири[292] — нет.

Вот такой я либерал, думал Джейк по дороге домой. Работал бы на «Дау Кемикл» и разрабатывал напалм, попал бы в записные приспешники зла; лечил бы в Африке каких-нибудь банту, был бы явным борцом со смертью… А так — ни то ни сё… Рядовой производитель поделок на рынке искусства.

Подобно почти всему тому, что Джейк читал либо смотрел на сцене или на экране (единственно для того, чтобы потом подвергнуть уничтожающей критике), его собственное творчество по его же оценке только на то и годилось, чтобы время от времени ему самому доставлять некоторое удовольствие. Занимать его время, давать определенный социальный статус. В результате всех ужимок и экивоков, морализаторства и позерства он сделался, как все его безмозглые дядья, поставщиком, провайдером, в конечном счете торговцем — и не более. Даже хуже. Торговцем с претензиями. Приложив к себе в качестве мерила критерий Нормана Мейлера, он не мог, не покривив душой, утверждать, что входит в число тех, кто пытается сделать здание выше хотя бы на дюйм-другой.

При этом нельзя не отметить, что бывали такие утра, когда он без всякой видимой причины просыпался безмятежно счастливым. Нэнси лежит рядом. По кровати прыгают Сэмми с Молли. Проснешься, спустишься в кухню, приготовишь вкуснейший завтрак и везешь их всех в машине на природу. Потом на полянке дурачишься, наслаждаясь солнышком и общением с семьей, но тут внезапно наползает беспокойство. За что мне такое счастье? Надолго ли? Боги дают нам взойти на гору исключительно для того, чтобы проще было сбросить с утеса. Так что смотри в оба, Янкель, тебе наверняка готовят пакость.

И вот уже он гонится за Сэмми, а сам не весел — он только изображает беззаботность, опасливо поглядывая на окружающий лес: не таятся ли там эсэсовцы с автоматами. Нет ли в траве ядовитых змей. Не падают ли с неба астероиды. Незаметно оттесняет хохочущих, веселящихся чад ближе к автомобилю, лихорадочно вспоминая, где у него монтировка — на случай внезапного нападения обкурившихся и обколовшихся «Черных пантер». Вспомните: как раз перед тем, как Освальд прицелился, Джон Фицджеральд Кеннеди казался счастливейшим из смертных. Да и Малкольм Икс[293] готовился выступить там, сям… Наверное, и Альбер Камю по дороге в Париж строил какие-то планы[294].

Все еще играя с детьми, но заботясь уже лишь о том, как бы скрыть обуревающие его страхи, Джейк пытается перехитрить мстительных гарпий. Ведь несчастья, которые они насылают, всегда неожиданны. Значит, если худшее вообразить, оно произойти уже не сможет, и Джейк специально разыгрывает в воображении сценарии, ужаснее которых нельзя представить.

Вот Нэнси обнаруживает в груди уплотнение. У Молли диагностируют порок сердца. Сэмми попадает в лапы сексуального маньяка. А у самого что? У самого ясно что: рак легких.

Когда Джейку бывало нужно куда-нибудь лететь, он приезжал в аэропорт до несуразности загодя и принимался слоняться поблизости от киосков, где торгуют страховками — просто так, чтобы убедиться, что никто не тащит туда деньги мешками. А в бумажнике среди кредитных карт держал особое уведомление: «В случае моей внезапной смерти я, нижеподписавшийся, заявляю, что хочу быть похороненным в целости. Никакие органы изымать для трансплантации ни при каких условиях не разрешаю».

НАПЛЫВОМ:

ВИД ЗДАНИЯ СНАРУЖИ. ДЕНЬ. ЭКУМЕНИЧЕСКИЙ КРЕМАТОРИЙ В ГОЛДЕРС-ГРИН (тот, что напротив еврейского кладбища).

Дождь. Ветер в печально поникших ветвях деревьев. Где птицы не поют, так это именно здесь. Медленно подъезжает черный лимузин…

ПАВИЛЬОН. ДЕНЬ. КРЕМАТОРИЙ В ГОЛДЕРС-ГРИН.

В числе скорбящих НЭНСИ, ЛОРД СЭМЮЭЛЬ ХЕРШ с СУПРУГОЙ, МОЛЛИ с ГЕЙЛОРДОМ ИКСОМ — ее мужем, членом военного крыла организации «Черные пантеры», и ЛЮК СКОТТ. Остальные в большинстве своем КРЕДИТОРЫ.

КАМЕРА СЛЕДУЕТ ЗА ГРОБОМ, сделанным из дешевой фанеры (тонкой, едва удерживающей трупные миазмы). На крышке несколько вялых, помертвелых цветиков. Но на самом видном месте во исполнение последней воли усопшего к ГРОБУ прикреплен ПЛАКАТ, на котором написано:

ИННИ, МИННИ, МАЙНИ, МОЙ —
КТО ИЗ ВАС ПОЙДЕТ ЗА МНОЙ?

НОВЫЙ РАКУРС:

НА ПОДИУМ ВЗБИРАЕТСЯ ЛЮК СКОТТ. Ему под семьдесят, он в толстых старческих очках и длинноволосом парике до плеч, в ушах серьги, с худой сморщенной шеи свисает медальон.

ЛЮК (читает).

Ушел он зимой, глухой и постылой.
Окоченели ручьи, аэропорты почти опустели.
Под снегом памятники стали невесть кому;
Во рту помертвелого дня ртуть просто рухнула,
И как ни смотрите, чем ни мерьте,
Страшно холоден, о, как темен был день его смерти![295]

ОПЯТЬ НОВЫЙ РАКУРС

Когда ГРОБ начинает соскальзывать, исчезая в пламени, занавес на сцене раздвигается… за ним оказываются… СЕСТРЫ ЭНДРЮС.

СЕСТРЫ ЭНДРЮС (поют). Ба Мир Бист Ду Шейн…

НОВЫЙ НАПЛЫВ:

ПАВИЛЬОН. ОСОБНЯК ЛОРДА СЭМЮЭЛЯ ХЕРША в Белгрейвии. ГОСТИНАЯ. ВСЕ ПОТОМКИ ЯНКЕЛЯ ХЕРША в сборе. Едят. Пьют.

ЛОРД ХЕРШ. Послушайте, а что нам делать с пеплом нашего старпера?

МОЛЛИ. Может — маме?

ЛОРД ХЕРШ. Ни в коем случае. Каково будет при нем Луиджи! Он же трахаться не сможет, ты об этом подумала?

МОЛЛИ. Ну, мне-то он точно не нужен. А то ведь дети заикаться начнут! Кроме того, я от них скрываю, что они на четвертушку жиды. (Пауза.) Оставил бы себе. У тебя хотя бы кот есть. Глядишь, ему на сортир сгодится.

ЛОРД ХЕРШ. А что? Ценная мысль!

Входит НЭНСИ в полурасстегнутом почти прозрачном платье, под которым повсюду следы укусов, за ней слюнявый щетинистый официантиш-ка итальянец.

НЭНСИ. Ну что же ты, Луиджи. Скажи «здравствуйте».

ЛУИДЖИ. Дрысссь.

ПАВИЛЬОН. ДЕНЬ. КАБИНЕТ в ОСОБНЯКЕ ЛОРДА ХЕРША.

ЛОРД ХЕРШ сидит за письменным столом, заваленным кучами бумаг. Остальные собрались вокруг, у всех от алчности слюнки текут. ЛОРД ХЕРШ ладонью хлопает по столу, призывая к тишине.

ЛОРД ХЕРШ. Ради проформы мы должны сперва покончить с его последними желаниями. Таковых имеется… одно. (Читает.) Он хотел, чтобы его сын прочел по нему… кад… чего? (Не без труда дочитывает.) Кадиш! Оба-на! Кто-нибудь знает, что это такое?

МОЛЛИ. Это, случайно, не та жирная дрянь, которую он, бывало, стряпал на кухне? Лук для нее шинковал, еще там что-то…

ЛОРД ХЕРШ. Нет, то был печеночный паштет. (Раскрывает гроссбух.) Ладно, давайте разберемся с цифирью, хорошо? Перво-наперво у нас что? Сердце. На сердце самая жирная заявка была. Из больницы Святого Георгия — одна тысяча фунтов. Они говорят, что сердце у него какое-то особенное. Большое, что ли…

КАМЕРА ПАНОРАМИРУЕТ ПО ЛИЦАМ, НА КОТОРЫХ НЕТ-НЕТ ДА И МЕЛЬКАЮТ ПРОБЛЕСКИ РАСКАЯНИЯ.

ЛОРД ХЕРШ. Почки у папочки были так себе — за них дали всего сотню фунтов, а вот легкие и печень совсем никуда. Тут мы в пролете.