Мордехай Рихлер - Всадник с улицы Сент-Урбан

• Название: Всадник с улицы Сент-Урбан
• Автор: Мордехай Рихлер
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-7516-1024-1, ISBN 978-5-9953-0159-2

Мордехай Рихлер (1931–2001) — один из самых известных в мире канадских писателей. Его книги — «Кто твой враг», «Улица», «Версия Барни» — пользуются успехом и в России.

Жизнь Джейка Херша, молодого канадца, уехавшего в Англию, чтобы стать режиссером, складывается вроде бы удачно: он востребован, благополучен, у него прекрасная семья. Но Джейку с детства не дает покоя одна мечта — мечта еврея диаспоры после ужасов Холокоста, после погромов и унижений — найти мстителя (Джейк именует его Всадником с улицы Сент-Урбан), который отплатит всем антисемитам, и главное — Менгеле, Доктору Смерть. Поиски мстителя сводят Джейка с криминальными типами, из-за чего он в силу нелепых случайностей попадает под суд.

Благодаря сплаву тонкого лиризма, искрометного юмора и едкого сарказма многие критики считают «Всадника с улицы Сент-Урбан» лучшим романом писателя.

---

— Ваша п-п-пьеса это ващ-ще! Класс! Я б-б-балдею. Я ни на чем так не т-т-торчал уже много лет!

Хватай свою пьесу и беги, подумал Люк, причем быстро. Но почему-то ничего не предпринял. Не смог. Слишком уж ослеплен был этим Тимоти и его леди Самантой, да тут еще и Джейка рядом нет, — и хорошо, что нет: можно льстить и заискивать перед Нэшами без зазрения совести.

Ну ладно, хотя и не сразу, но можно же было, впоследствии вспоминал Люк, как-то порвать с ним. Например, когда на первой же репетиции стало ясно, что репутация у Нэша дутая. Это был жулик, хотя и обаятельный. Но тут Люку пришло на ум, что с модным Нэшем в качестве режиссера его пьеса засверкает особым блеском. То, что могло быть просто очередной премьерой, приобретало масштаб события. Нэш не только привлек великолепных актеров, которые в ином случае были бы неподъемно дороги, но и по мановению волшебной палочки заставил всех главных критиков Флит-стрит повылезать из их любимого бара «Эль Вино»; мало того, в предвидении, что постановку придется перенести на другую сцену, заранее заручился согласием самого что ни на есть престижного вест-эндского театра.

Какой там перенос на другую сцену! Наблюдая репетиции, Люк все глубже впадал в депрессию, так что скоро вообще уже не хотел, чтобы премьера состоялась. Поделился с Джейком страхами вкупе с подразумеваемым раскаянием и, не высказывая просьбу прямо, уговорил его прийти на репетицию, чтобы сесть в заднем ряду вдвоем, как бывало в Торонто. Джейк просидел весь вечер рядом с Люком, без конца что-то записывал, листал сценарий; пришел и на следующий вечер, и потом тоже. После чего Люк заставил Нэша упаковаться в его подбитое овчиной замшевое пальтецо и, затащив на обед в «Этуаль», сперва хорошенько накачал самой неумеренной лестью, а потом несколькими точными ударами безжалостно пригвоздил к месту. Молоток у него был свой, а вот гвозди Джейковы.

На премьеру в «Ройал Корт» Джейк шел посочувствовать, даже специально вооружился отрепетированными репликами, в которых должно было проявиться его великодушие, а оказалось, что пришлось после спектакля праздновать явный и недвусмысленный успех. Снедаемый завистью, мрачный, Джейк изо всех сил изображал радость, за кулисами стараясь держаться от Люка подальше: не хотел к нему примазываться, как другие — какой-то непонятный молодняк с телевидения и вечно всем недовольные канадцы, щедро рассыпавшие лесть, когда Люк рядом, а за спиной тут же принимавшиеся язвить.

— Все-таки как-то это вторично, вы не находите? — Или:

— Кеннету Тайнану[202] это бы понравилось, потому что левизной так и шибает. А в остальном…

Люк раскраснелся, курил не переставая и заметно покачивался, но явно во всем этом купался, облепленный теми же людьми, которые прежде, попробуй он к ним подойти на какой-нибудь вечеринке, немедленно начинали изобретать предлоги, чтобы исчезнуть, раствориться, объясняя это необходимостью предстать пред очи какой-нибудь очередной знаменитости. Продюсеры и агенты, журналисты и жарко дышащие шелковистые девушки.

— На вечеринке будешь? Точно?

— Ну а как же!

Тут на Люка напал продюсер, стал дергать за рукав.

— Подожди меня, я сейчас, — на ходу бросил тот Джейку.

Но Джейк сразу ушел, зато у Нэшей оказался чуть не первым.

Дом, как он помнил, должен быть где-то тут, в Фулэме, он даже на несколько шагов вернулся, чтобы еще раз взглянуть на табличку с названием улицы: наверное, перепутал адрес. Подшутили над ним, что ли? Ряд облупившихся, неопрятных домиков с покосившимися крылечками, какая-то старая карга в тапочках ковыляет посреди мостовой — видимо, в сетевой супермаркет «Макфишериз», поодаль стандартный кинотеатрик, мясная лавка с полной витриной аргентинской говядины — в общем, повсюду явная нищета уже не в первом поколении. В каждом садике обязательно присыпанная гранитной крошкой клумба гортензий. Под горкой, в синеватой дымке смога нагромождение газгольдеров и замысловатое переплетение толстенных труб.

Но нет, все верно: дверь открыла, сразу ослепив большими босыми ступнями, гибкая дева в тореадорских брючках.

— Вы, наверное, Джейкоб Херш, — сказала она, вдобавок к ослеплению оглушив зверским южнокенсингтонским акцентом.

Одна стена гостиной обита темно-коричневой пробкой, на другой — огромное полотно Джона Братби[203], изображающее толстую тетку, сидящую на унитазе. Очередное прозрение сортирно-кухонной школы.

— Как насчет выпить?

— Да, спасибо, леди Саманта.

— Да ладно! Просто Сэм.

Элегантные кожаные пуфы — где белые, где черные, плавучими островами колыхались в море ковров из шерсти тибетской овцы. Через несколько минут дом был уже переполнен всяческими доброжелателями, и Тимоти Нэш, тощенький заморыш, похожий на мальчика из подтанцовки, снизошел до Джейка. Низкий лобик, черная подкрученная челка. Под вельветовым пиджаком футболка, линялые джинсы, парусиновые тапочки, зато атташе-кейс, которым он небрежно пустил по полу через всю комнату, от Гуччи.

— Люк о вас твердит не переставая, — сказал Нэш. — Да и я — вот честно-честно — от ваших работ на телевидении просто м-м-мешгага!

— Мешуга[204], — поправил Джейк.

В итоге послали кого-то на машине на Флит-стрит за утренними газетами. Рецензии — сплошь фанфары.

— О’кей, — заключил Люк, — можно рвать когти.

Все вышли из квартиры леди Саманты, вооружившись бутылками шампанского и сэндвичами с красной рыбой, прихваченными с кухни. Пять утра, еще темно, зимний воздух бодрит. Там и сям сквозь иней торчат ростки крокусов. Сочлененный автобус, светя фарами сквозь надетые на них щелевые заглушки, вперевалку катит по Фулэм-роуд. У мясной лавки мужик в окровавленном белом фартуке; согнулся, тащит половину говяжьей туши. Рядом газетный киоск, в нем толстая дама, щурясь от дыма зажатой в зубах сигареты, сортирует утренние издания. У Люка клонится голова, вниз-вверх, все ниже и ниже. Джейк его тычет локтем — дескать, на, держи бутылку. Они как раз огибают угол Гайд-парка, навстречу поливальные машины, окатывают водой черные мостовые.

— Мальчишками в Монреале, — вспоминает Джейк, — летом мы бегали за ними, скакали в струях воды.

— Монреаль, П.К.[205].

— П.К. у нас в Торонто значило «писать-какать».

— А ФЛП?[206]

— Фиговый Листок на Попе. А как насчет У.Г.Д.?[207]

— Уйди, Гад Дебильный!

— Ах, Герти Маккормик, где теперь твоя попка в байковый трусах с начесом?

Содержательно побеседовав, достигли места жительства Люка в Суисс-Коттидже, где, потирая руки, зажгли все газовые калориферы.

— И что мы тут делаем, в этой непонятной стране? — сам себе удивился Люк.

— Заряжаемся культурой.

— И правильно делаем, Херш!

— Эт-точно, Скотт. Давай-ка дружно — вдарим еще по шампусику, лады?

Люк вновь перечитал рецензии, на сей раз вслух, лелея в себе воспоминание о непреходящей обиде, которую испытывал в Торонто; не забывал и о закадычных врагах в Лондоне, представляя себе, как они, проснувшись, прочитают эти же газеты, и будет у них весь день бесповоротно испорчен.

— А что, теперь ты у них будешь штучка-дрючка, — сказал Джейк.

— Да ну, я м-м-мешгага. Пошли они. А свистну-ка я сюда Ханну! Вышлю ей билет до Лондона.

— Что ж, ценная мысль! — одобрил Джейк, внутренне весь вскипев. Потому что это было его мечтой. Это он собирался высвистать Ханну в Лондон в день своего триумфа.

Джейк уселся на подоконник. Внизу мимо прошла сердитая мамаша, таща за руку хнычущего пятилетнего шкета. Мальчонка упал на мостовую, она принялась его громко отчитывать. Тот заревел. Не раздумывая, Джейк с треском распахнул окно.

— Оставьте его в покое! — заорал он.

Мамаша испуганно посмотрела вверх.

— Что вы его дергаете! — сказал Джейк, опуская раму. Потом повернулся к Люку: — Ты знаешь, мне ведь уже почти тридцатник. Через два месяца стукнет тридцать лет.

Они сели завтракать. Люк плеснул водки Джейку в апельсиновый сок и, прежде чем протянуть стакан, черенком вилки размешал.

— Не все кандидаты проходят, — сказал Джейк.

— Что?

— Это Оден.

Забренчал телефон; оказалось, звонит Пол Тэнфилд. Из «Дейли мейл».

— Да, — сказал Люк. — Понятно.

Он глянул на Джейка, такого вдруг сгорбившегося, помятого и несчастного, и решил по старой памяти отдать дань когда-то заведенному у них обычаю помпезность развенчивать. Вспомнить об их общей мальчишеской ненависти к пафосу и притворству.

— Как я пишу? Обычно — м-м-м — надену, эдак, халат от Харди Эмиса[208], да и пишу, как же иначе! — сообщил он Полу Тэнфилду. — Какие у меня странности? Ну, обожаю под дождем разгуливать. Еще машину люблю босиком водить.

Джейк чувствовал, что Люк хотел этим ему потрафить, но видел и то, что игривость друга явно деланная. Тот не успел еще повесить трубку, а уже жалел о сказанном, потому что этот жест был едва ли практичен. Когда телефон забренчал снова (на сей раз звонили из «Ивнинг стэндард»), Джейк предложил Люку взять трубку в другой комнате.