Михаил Заборский - Голубые разговоры - Рассказы аэронавигатора

• Название: Голубые разговоры - Рассказы аэронавигатора
• Автор: Михаил Заборский
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Слушай, Костя! - пришла мне в голову мысль. - А не подкинешь ли ты меня при случае в это самое Койданово? Аэродромишко там есть, и, я слышал, порядочный. Вот бы мы с тобой и помечтали, только уже наяву. Слетали бы на пару... А?

- Пожалуй, я бы смог, - загоревшись, отвечал он мне. - Время пока есть. Комэска тем более в Москву вызвали. Военком свой, вместе на Каче учились. Думаю, разрешит. И тогда поддержим, черт возьми, знамя старых флеровцев!

Когда я на другой день спозаранку пришел на аэродром, Костя уже ожидал меня. Вскоре мы заняли места в машине, и дежурный по старту, взмахнув флажком, разрешил взлет.

Кабина наблюдателя была просторна, и в ней можно было расположиться с большим комфортом. Приборы на доске находились в отличном состоянии. Почему-то не было только компаса, но меня и не тревожило его отсутствие при таком ближнем перелете.

Утро выдалось свежее и влажное. Белоруссия вообще отличается сыроватым климатом. В болотцах и низинках стелился небольшой туман.

Пилотом Костя оказался действительно классным. Я сразу это ощутил по короткому уверенному взлету. Вскоре Минск лежал перед нами как на ладони. Набрав около тысячи метров, машина устремилась на запад. Солнце всходило за нашими спинами, и его лучи скользили по крыльям самолета.

К тому времени у меня уже накопился известный опыт, и я мог на равных вести профессиональную беседу с бывалыми пилотами. С прогнозированием погоды я тоже близко соприкасался.

Но в одном я так и не мог никогда разобраться - в стремительном и коварном образовании осенних туманов. Впрочем, этого, видимо, и сейчас не могут толком предугадать даже квалифицированнейшие метеорологи.

Словом, минут через десять мы оказались в густейшем "молоке"! Ничего вокруг не было видно. Ни к чему была и карта, которую я извлек из-под желтоватого целлулоида планшетки.

Минут пятнадцать, не снижая высоты, мы еще побродили в тумане.

- Будем спускаться! - решил Костя, показав рукой вниз.

Машина скинула добрых пятьсот метров. По альтиметру до земли оставалось еще четыреста. Туман и не собирался редеть. Пошли еще ниже. Триста. Двести. Сто пятьдесят. Сто! Наконец маленько разъяснилось, и показался какой-то поселок. А мы летели уже на бреющем. Десятка три разбросанных домишек. Зеркало длинного полузаросшего пруда.

"Что за нечистая сила? - вспомнилось мне старое калязинское присловье. - Ведь в Койданове не должно быть никакого водоема!"

Теперь уже все отчетливо просматривалось. Готической архитектуры церквушка. Должно быть, костел. Кладбище. За ним ряд аккуратных кирпичных домиков. Напротив нечто вроде плаца - квадратной площадки. Из крайнего помещения быстро вышла человеческая фигура в незнакомой форме: короткая шинель, портупея, какой-то странный головной убор с приплюснутой тульей и большим козырьком...

"Конфедератка! - так и шибануло меня по мозгам... - Так это же панская Польша!"

Мысли замелькали как бешеные:

"...Все! Нарушили границу! Сейчас снимается звено самолетов, возьмут в клещи, и - хана! А у нас даже пулемет не заряжен! Слетали к теще на блины! Теперь насидишься в ихней дефензиве. Вот тебе и загранполеты! Сильные ощущения! Сам, дурень, влип и Костьку за собой потянул. Флеровцы, нечистая сила! Побратимы!.. Господи, что ж теперь делать-то?!"

Это просто невероятно, как много можно передумать за такой короткий срок!

Тут обернулся и Костя, и я заметил, как сквозь густой румянец щек проступили несвойственные ему бледные пятна.

Разумеется, он тоже молниеносно оценил обстановку. Я определил это по его напрягшейся спине. Задирая машину, он тянул ручку на себя. Наш четырехсотсильный "Либерти" ревел на самом пределе. Мы лезли, лезли! Уже опять двести метров. А вот и триста. Пятьсот. Семьсот. Уф-ф! Теперь гибельный туман оборачивался для нас спасительным. Наконец мы взмыли над ним, увидели сквозь редеющую уже дымку солнце и ринулись ему навстречу.

Вскоре туман улетучился так же неожиданно, как и возник. Через какие-нибудь двадцать минут мы приземлились на минском аэродроме. Какой дорогой и желанной показалась родная земля!

Костя долго не вылезал из кабины. Можно было подумать, что у него затекли ноги. Наконец он снял шлем, вытер испарину на лбу, взглянул на ручные часы и, должно быть, по неразгаданным законам телепатии удивительно знакомым скрипучим голосом изрек фразу, так и вертевшуюся у меня на языке:

- И это дети интеллигентных родителей!

Рассказ о мужестве

Когда я слышу мотив некогда популярной песенки "Алла-верды", которую поют иногда хором захмелевшие пожилые люди, мне становится грустно.

И я обязательно вспоминаю сверстника своей молодости - Валерия Михайлова, с которым встречался на московском аэродроме. И не только встречался, но и связан был крепкой дружбой.

Валерий приехал в Москву откуда-то из-под Тифлиса, где родился и воспитывался, с твердым намерением поступить учиться в Академию воздушного флота: он мечтал стать авиационным конструктором. А до поры устроился хронометристом-наблюдателем на испытательную станцию авиационного завода. Он участвовал в рискованных опытных полетах и часто поднимался в воздух.

Его записи, обработанные после полета, отличались высокой точностью и объективностью, и даже самые придирчивые летчики-испытатели охотно брали Валерия с собой, зная, что такой наблюдатель никогда не подкачает.

Это был носатый, на первый взгляд меланхоличный паренек. Глаза у него были большие, карие, с желтоватыми белками, и он часто шутливо закатывал их. Кавказ наложил отпечаток на внешний вид моего друга. Коренной русак, он даже разговаривал с небольшим грузинским акцентом. Здороваясь, он по-восточному прикладывал правую руку к сердцу и низко склонял голову. Носил сапоги без каблуков, с мягкими задниками и длинную серую рубаху с небольшим стоячим воротником, перехваченную в талии узким ремешком с металлическими бляшками. Он очень любил на ходу вполголоса мурлыкать себе под нос куплеты из песенки "Алла-верды", а прощаясь, неизменно произносил одну и ту же фразу: "Ну, я пошел!" - поворачивался к собеседнику на сто восемьдесят градусов, не оглядываясь, махал рукой и, несколько косолапя, быстро удалялся.

Ему часто присылали из родительских виноградников терпкое черное вино "Изабелла" в небольших бараньих бурдючках со смешными растопыренными култышками, одна из которых была крепко перетянута прочным шпагатом. При встречах по вечерам мы быстро опорожняли очередной бурдючок, обменивались примечательными случаями из своей молодой жизни.

Днем мы встречались в обеденный перерыв, стремясь закусить пораньше. Помнится, мы все время хотели есть. Аэродромная столовая помещалась в старинных апартаментах Петровского дворца - безмолвного свидетеля нашей авиационной молодости. В столовой всегда аппетитно пахло: один из поваров, по слухам, раньше работал у самого Судакова - владельца знаменитого ресторана "Яр".

Но у нас была и другая причина спешки. Мы стремились опередить приход в харчевню сухощавого, чуть горбатенького синоптика из аэродромной метеостанции. Это был какой-то особенный человек; - "горчичная чума", как мы его окрестили. Он неизменно заказывал две порции заправленного помидорами украинского борща, собирал с окрестных столов все перечницы и горчичницы и опорожнял их содержимое в свои тарелки. Он в буквальном смысле опустошал столовую. Затем разбалтывал свое дьявольское месиво черенком алюминиевой ложки и только тогда принимался за еду. Насколько помню, во время этого процесса его лицо хранило улыбку, которую мы определяли как сардоническую.

Пообедав, мы отправлялись побродить по Петровскому парку, проходили охраняемую зону, где строился большой металлический дирижабль, которому, увы, так и не суждено - было полететь, и попадали в район поселка Зыково, густо заселенного авиационной братией вкупе с настоящими и фальсифицированными цыганами, выступавшими по вечерам в многочисленных злачных заведениях, расплодившихся во времена нэпа.

И часто можно было наблюдать какого-нибудь плохо проспавшегося, заросшего черным волосом участника Поляковского хора (большинство цыганских хоров почему-то тогда рекламировались как Поляковские), удобряющего навозом крохотный огородик около своей хибарки, и такого же волосатого соседа его, стоящего по другую сторону низенького забора, на котором проветривался мехом наружу громоздкий авиационный комбинезон, перебирающего свою "подругу семиструнную" и с надрывом исполняющего один из жестоких романсов:

Сколько счастья, сколько муки

Ты, любовь, несешь с собою!..

Такие послеобеденные прогулки настраивали нас на веселый лад, и мы, посвежевшие и отдохнувшие, к концу перерыва торопились возвратиться на аэродром.

Наш аэродромный быт был в большой степени связан с Петровским дворцом. Там размещалась значительная часть различных авиационных канцелярий. Там жили кое-кто из сотрудников и пилотов со своими семьями. Там мы питались. Там мы лечились: несколько комнат занимала наша аэродромная поликлиника.