Михаил Заборский - Голубые разговоры - Рассказы аэронавигатора

• Название: Голубые разговоры - Рассказы аэронавигатора
• Автор: Михаил Заборский
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Были и неприкаянные, мятущиеся, так толком и не решившие, куда направить свои шаги.

Такие "неопределившиеся" часто пополняли собой скаутские дружины.

После занятий мы переодевались в полувоенную форму цвета хаки, вооружались длинными и тяжелыми дубовыми посохами, слегка надвигали на лоб широкополые шляпы и шли маршировать на Ходынку, распевая по дороге скаутский марш на мотив известной английской песенки "Типерери".

Ходынка казалась безлюдной, и только из глубины поля, куда нас категорически не допускали, раздавалось редкое урчание авиационных моторов.

Впрочем, затея со скаутами окончилась довольно скоро, не принеся ничего, кроме разочарования. Одним из первых это, кажется, понял командир нашего звена Володя Шнейдеров, которого спустя много лет вся наша страна узнала как кинорежиссера-документалиста и первого председателя телевизионного Клуба кинопутешествий.

Несколько моих сверстников увлекались авиацией, подумывали о летной школе. Но пока не получалось с возрастом. Мне, например, не было и полных шестнадцати. В таком же положении находился и Костя Мандер.

Больше, чем нам, повезло Фабио Фариху, он оказался несколько старше, весьма "удачно" застряв на второй год в одном классе. Правда, в летную школу он сразу не попал, поначалу пристроился мотористом в одном из авиаотрядов, но впоследствии из него вышел один из известных советских полярных летчиков.

Мы с Костей читали "Синий журнал", "Ниву", еще кое-какие тощенькие журнальчики, откуда скрупулезно выуживали скудные сведения о летчиках и полетах. Мы были потрясены героической биографией Нестерова, автора первой мертвой петли и грозного тарана. Мы могли дать подробную информацию об успехах наших знаменитых авиационных современников: Уточкина, Васильева, Габер-Влынского...

Костя раздобыл где-то заигранную пластинку, которую часто ставил на. граммофон фирмы "Хиз-маютерз-войс", с изображением белого фокстерьера, сидящего перед раструбом граммофонной трубы.

Под аккомпанемент рояля трагический баритон мелодекламировал популярные стихи, посвященные памяти одного из русских офицеров, капитана Мациевича, разбившегося на аэроплане в первую империалистическую войну:

Как ястреб, как орел, паря над облаками,

Бесстрашно рассекал он облаков туман...

Костя слушал и бледнел от волнения. Наверное, ему это трудно давалось при таком густом.румянце. Он был высокий рыжеватый блондин, спортивного склада, длиннорукий, длиннолицый, с располагающей улыбкой, слегка трогавшей его тонкие губы. Он крепко поджимал их, почти забирая в рот, когда волновался, и тогда его обычно внимательный взгляд становился отвлеченным, устремляясь куда-то в пространство.

- Слушай! - задыхаясь, шепотом говорил он и похолодевшими пальцами сжимал мою руку. - Слушай, ведь это так прекрасно! Какой силы ощущения!..

По окончании гимназии, или, точнее, уже школы второй ступени, мы вскоре потеряли друг друга из виду. Я остался в Москве и поступил в Аэрофотограммшколу. Конечно, аэронавигатор - звание, которое я получил, - не главная летная специальность, в самолете за ручку не подержишься, но к небу все-таки ближе. О Косте я слышал, что он учится на берегах Черного моря, в Качинской школе летчиков.

Но здесь я должен прервать воспоминания о флеровской гимназии и перенестись памятью на добрый десяток лет вперед, в столицу Белоруссии город Минск, куда судьба привела меня в погожий август 1926 года.

В те времена Минск производил впечатление сугубо провинциального, утопавшего в зелени городка, на три четверти состоявшего из одноэтажных деревянных домиков. Даже вокзал в городе был деревянный. По улицам ходила конка - небольшие, открытые по бокам вагончики с продольными лавочками для пассажиров. Лошадки бежали не торопясь, и поэтому народ садился и слезал прямо на ходу.

Я приехал в Минск в командировку, чтобы выполнить поручения моей воинской части. В западных районах нашей страны должны были проводиться крупные военные маневры.

Погода стояла удивительная - солнечная, мягкая, с редко перепадающими теплыми дождиками, и город показался мне вдвойне прекрасным, как, впрочем, всякий новый город, когда ты молод, полон сил, всем интересуешься и ждешь от окружающего чего-то неизведанного и радостного.

Маневры прибавили оживления Минску. На улицах появилось много военных, по большей части молодых, рослых ребят. Кое у кого постарше на груди красовались нечастые тогда ордена. Ордена закрепляли под красные шелковые розетки, и они издали напоминали большие пунцовые цветы. На воротниках гимнастерок мельтешили разноцветные петлицы: алые - пехотные, синие кавалерийские, голубые - наши, авиационные. Позвякивали шпоры, щелкали каблуки. Проходящие то и дело замедляли шаг, слышались приветственные возгласы, однополчане, ветераны гражданской войны узнавали друг друга. Случались неожиданные радостные встречи. Смыкались крепкие объятия.

По вечерам авиационная братия собиралась в центре города, в небольшом ресторанчике, куда часто заходил Вострецов - долговязый худощавый мужчина, с жестоким лицом, неожиданно менявшимся от доброй, простецкой улыбки. Он симпатизировал летчикам и сам много рассказывал о своих фронтовых переделках. Вот уж действительно было кого послушать! Вострецов носил четыре ордена Красного Знамени. Таких кавалеров в ту пору было только два - он да еще Фабрициус.

Выходя утром из гостиницы, я неизбежно сталкивался с начальником военно-воздушных сил Петром Ионовичем Барановым, человеком крупным, цветущим, с внимательными, чуть прищуренными глазами. Он направлялся на один и тот же уличный перекресток, где его уже ждал, задыхаясь от восторга, белобрысый вихрастый чистильщик сапог. Баранов явно протежировал этому пацану, посылая многих к нему драить обувь, хотя, по-честному, наши сапоги и так блестели словно зеркало.

На вторые сутки по приезде я встретил на улице Костю Мандера. Он выходил с товарищами из кафе, видимо только что хорошо позавтракав, облизываясь, как сытая рысь, - веселый, благодушный, сияющий молодостью и здоровьем.

Костя мало изменился. Мне только показалось, что руки его стали еще длиннее - мускулистые, цепкие руки спортсмена.

Мы крепко обнялись и решили возвратиться в кафе, отметить встречу бутылкой пива.

Уединившись за розовую ситцевую занавеску, в некое подобие отдельного кабинета, мы забросали друг друга десятками вопросов.

Прежде всего, конечно, вспомнили о флеровцах. По-разному сложились их судьбы. Немало из богатеньких драпануло с родителями за рубеж, имея к этому вполне веские основания.

Сын начальника московской охранки Шурка Мартынов одним из первых перебежал к белым, где, по слухам, работал в контрразведке... Ну что же, как говорится, "яблочко от яблони..."

А Сережка Иванов, племянник нашего гимназического служителя дяди Степы, примерно в то же время сражался с беляками где-то под Царицыном.

Тишайший Миша Егоров неожиданно исчез из родительского дома, объявившись в... Италии, где его выгодно женили какие-то дальние родственники.

А чернобровый Емеля Гуковский окончил военное училище и успешно командовал одним из артиллерийских подразделений Красной Армии.

Юра Николаев начинал свое блистательное восхождение в МВТУ имени Баумана.

Игорь Ильинский играл Аркашку в "Лесе" у Мейерхольда и начинал сниматься в "Папироснице из Моссельпрома"...

- А помнишь, на вечера к Брюхоненко бегали? (Это, была соседняя с нашей женская гимназия.) Там еще девушка одна здорово стихи декламировала... Забыл?

- Нет, не забыл... "В моем саду мерцают розы белые!.."

- Вот, вот! Наташа Сац! Она куда-то в театр подалась.

- А Терешкович Макс? Он ведь тоже на сцену собирался?

- В Театре Революции. Режиссером. "Спартака" поставил. Видел я этот спектакль. Театральное событие!

- А про Виктора Гольцева не слыхал?

- Подробностей не знаю. Говорят, пишет. Это серьезный парень.

- А помнишь, Вертинский к нам на вечер приезжал? Песенки Пьеро исполнял. В колпаке фунтиком, и все лицо в муке вымазано.

- Это, наверно, не мука была, а пудра!

- А не забыл, как мы из-под черепахи спирт вылакали? У Сергея Ивановича Огнева. В естественном кабинете. Вот шухер-то был!

- Дети интеллигентных родителей!

Мы загоготали.

- А пластинку про капитана Мациевича не забыл? Вспоминаешь?

- Что ты, как можно! С нее, собственно, и началось...

Косте жилось неплохо. Он считался лучшим пилотом, флагманом эскадрильи и вывозил самого комэска.

- Значит, сильных ощущений теперь хватает? - улыбнулся я.

- На уровне!.. Конечно, служба кадровая, военная. Дисциплинку начинают заметно подтягивать. Но жить можно.

Мне по делам службы надо было попасть на одну из промежуточных авиабаз, расположенную около Койданова, небольшого местечка, невдалеке от польской границы. Поручение было несложное, дела на какой-нибудь час.