Григорий Кобяков - Кони пьют из Керулена

• Название: Кони пьют из Керулена
• Автор: Григорий Кобяков
• Издательство: Восточно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1971

Книга забайкальского писателя посвящена дружбе и сотрудничеству советского и монгольского народов в годы Великой отечественной войны и после нее.

Молодая монгольская девушка во время бурана в степи находит замерзающего советского солдата и привозит его на пограничную заставу. Так начинается эта история…

---

— Спасибо, пока хорошо. Посидите у нас.

Лидия Сергеевна присела у стола и невидящими глазами уставилась в синее окно. Там, за окном, на городок опускались ранние зимние сумерки. Тяжело, с какой-то болью гостья вздохнула. Алтан-Цэцэг показалось, что соседка с трудом сдержала готовый вырваться крик.

В переплетах оконной рамы одна за другой стали вспыхивать тусклые электрические пятна. По этим желтым расплывчатым пятнам можно было понять: мороз крепчал. А в комнате было уютно, тихо, тепло. Тишину нарушали лишь громко стучавшие часы-ходики.

Свет не зажигали.

— Не надо, — попросила соседка.

Алтан-Цэцэг не знала, что и подумать. В дом, вместе с гостьей вошла непонятная тревога, чего раньше никогда не бывало.

Когда человек находится в дальней дороге, то песня — самый близкий его друг. Когда человек сильно устает— песня силы ему прибавляет. Подумав так, и желая сделать что-то приятное гостье, Алтан-Цэцэг сказала:

— Я хочу спеть.

И не ожидая согласия, запела недавно услышанную по радио песню, в которой рассказывалось, как в холодной фронтовой землянке поет и тоскует солдатская гармонь о заплутавшемся где-то счастье…

Лучше бы не пела! У Лидии Сергеевны сразу же вырвались глухие рыдания. Пытаясь сдержать их, она низко пригнулась к стола как бы переломившись, и напряженно застыла в этой неловкой позе.

— Воды, — глухо сказала, скорее выдавила Лидия Сергеевна.

Но не успела Алтан-Цэцэг подать пиалу с чаем, как Лидия Сергеевна качнулась и уронила голову на стол, на ладони. Ее худые острые плечи затряслись.

— Лидия Сергеевна! Ижий! Мама! — заметалась по комнате растерянная Алтан-Цэцэг. — Я за доктором сбегаю!..

Тут заорал проснувшийся Максимка. И его рев, громогласный и жалобный, остановил Алтан-Цэцэг и привел в чувство Лидию Сергеевну.

— Не надо доктора, — сказала она, подняв голову, — это пройдет. А ты возьми ребенка. И прости меня, милая девочка.

Лидия Сергеевна посидела немного, выпила чаю, поднялась и нетвердо ступая, ушла к себе.

Через день Алтан-Цэцэг помогала соседке собираться в дорогу. Лидии Сергеевне разрешили трехнедельный отпуск для поездки в Иркутск к отцу и детям. Внешне Лидия Сергеевна казалась спокойной. Ее горе выдавали лишь меловая бледность лица, глубоко запавшие глаза с синими кругами да голос, глухой и печальный. Алтан-Цэцэг знала о горе Лидии Сергеевны: на войне убит муж. И думала об ударах судьбы. Вот эта добрая русская женщина, которую она успела полюбить и назвать матерью, свое первое счастье потеряла в дальневосточной тайге. Нашла другое. Но и оно оборвалось. Жестокая жизнь.

Изредка Алтан-Цэцэг навещали приезжие из «Дружбы». Знакомые или незнакомые — все они были желанными и дорогими гостями. И дни их приезда становились для Алтан-Цэцэг праздниками.

Нежданно-негаданно, словно с неба свалившись, явилась Тулга, как всегда, шумная, веселая, озорная.

— Вот и я! — объявила Тулга, едва переступив через порог. И засмеялась — Примешь?

Шагнула вперед, в охапку схватила Алтан-Цэцэг, закружила по комнате.

— Тулга, каким тебя ветром принесло?

— Злым гобинцем.

— Надолго?

— Завтра в Улан-Батор на весенние каникулы. — Подняла палец, приложила к губам. — Т-с-с… Я не одна.

— С кем же?

— Зажмурься. Зажмурилась? — Три раза Тулга хлопнула в ладоши. Скрипнула дверь.

— Открой глаза!

Алтан-Цэцэг открыла глаза и первое, что увидела — густые брови, слившиеся в одну черную полоску, Ванчараевы брови. Тут же опустила ресницы. Почувствовала: жаркая краска заливает ее лицо и шею. Смущенная и растерянная, Алтан-Цэцэг боялась поднять глаза.

— Ну, что вы, — засмеялась Тулга, — стоите друг перед другом, как тибетские ламы. Хоть поздоровайтесь.

Насладившись их минутным замешательством, Тулга скомандовала:

— А теперь показывай своего Максимку. О, богатырь какой! — смешно надула щеки, из пальцев сделала козу, пошла на Максимку: — Идет коза рогатая за малыми ребятами. Кто молока не пьет, того забодает, забо-дает-забодает-забодает! Беленький. Настоящий русачок!

И Ванчараю, который еще в себя как следует нс пришел:

— А ты чего стоишь? Выкладывай свои подарки.

Ванчарай, к удивлению Алтан-Цэцэг, из-за пазухи выложил целую кучу игрушек. Тут были искусно вырезанные из тальниковых корешков двугорбый верблюд, лошадь, баран с кручеными рогами, коза, собака, длинноногий журавль.

— Зачем же столько? — Алтан-Цэцэг чувствовала себя неловко.

— Пусть забавляется, — как можно солидней ответил Ванчарай и добавил: — Дети — они дети.

— Да он еще мал…

— Подрастет.

После чаю, когда Максимка заснул в своей кроватке, Тулга засобиралась в магазины. С нею ушел и Ванчарай.

До вечера Тулга бегала по магазинам. Накупила всякой всячины, не забыв никого: два отреза ярко-синего шелку — на дэли отцу и матери, нарядное платье — сестренке-школьнице, кожаную табакерку — деду. «Своему студенту» купила белую рубашку (цвет счастья) и пепельный, под цвет журавлиного крыла (помни о крыльях), галстук. Подарок со значением.

Вечеровали одни. Тулга приглашала Ванчарая, но тот не пришел. Видимо, не посмел.

После неторопливого ужина вспоминали и пели старинные народные песни.

Быстро тают снега по весне.
Когда солнце на небе сияет.
Время быстро бежит,
Когда друг дорогой
Без тебя в дальний путь,
Без тебя в дальний путь уезжает…

Алтан-Цэцэг пела с тихой грустью.

Вскоре после Цаган-сара, в среднем месяце весны, в гостях у Лодоя побывал парторг «Дружбы» — Жамбал. Он приехал поздравить старого друга с днем рождения и привез великолепный подарок — шатар, национальные шахматы. Шатар от обычных шахмат отличается своими фигурами. Вместо короля здесь нойон (князь), вместо пешек — собаки. Причем ни одна фигура не повторяет другую. Во время игры шахматисты перебрасываются такими фразами:

— На буланом пойду в разведку…

— Собаки мои дружно берут…

— Нойона, пожалуй, в том углу и зажму…

— Не зажмешь. Выручит вороной.

Цаган-архи скоро развязала языки старых друзей, Жамбал пожаловался, что в последнюю зиму ноги стали сильно болеть. Ходит, как на костылях. Был когда-то молодым, сильным, а теперь, видать, и до заката недалеко.

Лодой возразил:

— Ничего, твои костыли тебя еще потаскают. А к закату нам торопиться рановато. Дел слишком много.

— Так-то оно так, — согласился Жамбал и вздохнул.

Лодою почему-то вспомнилось далекое-далекое: берег Керулена и звездная ночь, которая, казалось, никогда не кончится. Узнав о гибели отца, о том, что он растерзан подручными Цамбы, Лодой катался по земле, царапал ее, не зная, взойдет ли когда солнце для журавленка, засветит ли ему далекая звезда — его звезда, подует ли попутный добрый ветер? Ведь он остался на свете один, как перст… Спасибо Аршину…

Теплая волна благодарности захлестнула сердце Лодоя.

Словно угадав, о чем вспомнил Лодой, Жамбал повернулся к кроватке, где посапывал Максимка, и сказал:

— А вот это поколение будет счастливее нас.

— Да, конечно, — машинально подтвердил Лодой, все еще думая о прошлом. — На днях работники музея принесли мне дореволюционный документ, читать который просто тяжело. Донесение русского консула в Урге генерал-губернатору Восточной Сибири. Документ этот у меня здесь…

Лодой поднялся и через минуту вернулся из кабинета с бумагой:

— Прочитай.

— Да уж ты сам прочитай, глаз-то у тебя поострей.

И Лодой стал читать:

«Имею честь донести вашему высокопревосходительству, что последние сведения из Средней Монголии крайне неудовлетворительны. Командированный туда здешними властями и недавно возвратившийся бошко (чиновник) сообщает, что еще ранее январских снежных заносов и морозов все тамошние стада мелкого и рогатого скота вследствие бескормицы пали почти поголовно, остались только верблюды, как животные наиболее способные разгребать снег и доставать ветошь там, где она была покрыта снегом с осени. Теперь начался и среди этих животных поголовный мор вследствие глубоких снегов и жестоких морозов. Если не будет ранней и благоприятной весны, то нет никакой надежды на сохранение хотя бы ничтожной части скота.

При таких условиях и людям там становится жить трудно… На расстоянии шести дней пути к Урге по хошунам Марганвана, Ахай-гуна и Уйцинь-гуна означенный бошко встретил более двадцати юрт, в которых люди погибли от голода и холода, и место их заняли собаки, питающиеся трупами своих хозяев…

Как ни странным кажется, но при таких грустных обстоятельствах монголы ниоткуда не ожидают помощи, потому что ни князья, ни правительство Богдо-хана нисколько об этом не заботятся»!

Долго молчали. Жамбал, наконец, сказал: