Геннадий Красухин - Круглый год с литературой. Квартал четвёртый

• Название: Круглый год с литературой. Квартал четвёртый
• Автор: Геннадий Красухин
• Жанр: Цитаты из афоризмов

Работая редактором литературных изданий и занимаясь литературным преподаванием, автор вынашивал замысел о некой занимательной литературной энциклопедии, которая была бы интересна и ценителям литературы, и её читателям. Отчасти он воплотил этот замысел в этой книге-литературном календаре, в календарных заметках, которые вобрали в себя время – от древности до наших дней. Автор полагает, что читатель обратит внимание на то, как менялись со временем литературные пристрастия, как великие открытия в литературе подчиняли себе своё время и открывали путь к новым свершениям, новым открытиям, – дорогу, по которой идёт и нынешняя литература и будет идти литература будущего.

---

Великолепное стихотворение посвятил Суркову Константин Симонов.

Но знал я, конечно, и о том, что был он в руководстве Союза писателей, а в 1953–1959 годах и его первым секретарём. Что он опубликовал статью против Пастернака ещё задолго до кампании с «Доктором Живаго». Что он переводил стихи Мао-Цзедуна. Наконец, нисколько не удивился, увидев его подпись в «Правде» под письмом против Сахарова и Солженицына в августе 1973-го.

Хотя, мне кажется, что подпись свою он поставил вряд ли с большой охотой. Он умрёт через 10 лет – 14 июня 1983 года. Но и тогда в 1973-м был уже в солидном возрасте. А мне показалось в 1970-м, когда мы общались, что ему безумно хочется замолить свои грехи, которых было у него немало.

Но не хватило решимости отказаться. Прошлое подсказывало ему, что может сделать советская власть с отступником.

Мне он много рассказывал про своё окружение. Он презирал большинство тех, кто заслуживает презрение. Вспоминал, что помогал Ахматовой.

Сталина, который дал ему две сталинских премии – одну за дело – за песни в 1946-м, другую за бездарный сборник стихов «Миру – мир!» в 1950-м, когда он был ответственным редактором «Огонька», ректором Литературного института, членом Центральной ревизионной комиссии партии, – так вот Сталина он не любил. Вспоминал о нём, как о злодее и душителе талантов. Старался откликнуться на какие-то новые веяния. Например, хорошо мне говорил о Вознесенском и Ахмадулиной. Я не был их горячим поклонником, но оценил его доброе расположение.

Я просмотрел сейчас его стихи. Подъём его поэзии приходится на войну. Тогда многие стали писать лучше, чем писали до неё. Но большинство после войны словно растеряли свои способности. Относится это и к Суркову. Хотя вот стихотворение 1951 года. По мне – пристойное:

Когда устану или затоскую,
Взгляну в глаза, как в прозелень морскую,
Уйдёт усталость, и тоска отпрянет,
И на душе заметно легче станет.
Вот так вся жизнь – то хлопоты, то войны.
И дни без войн, как прежде, беспокойны:
Сегодня в Минске, завтра в Тегеране, —
Попробуй встречу загадай заране.
А сколько в суматохе каждой встречи
Признаний выпало из нашей речи!
А сколько мы, прощаясь на вокзале,
Заветных слов друг другу не сказали!
За встречами, за проводами теми
Невозвратимо пролетело время.
Мы в тишине вдвоём не насиделись,
Как следует в глаза не нагляделись.
И всё ж, мой друг, сомненьями не мучась,
Не злясь на эту кочевую участь,
Взгляни в глаза мне, глаз не опуская,
Они всё те же – как волна морская.

* * *

Гриша Кипнис – корреспондент нашей «Литературной газеты» в Киеве. Григорий Иосифович Кипнис – любимец «Литературки» и, как я убедился многих украинских писателей.

Он дружил с Виктором Некрасовым. Благодаря нему и мы были знакомы с Викой. Он спешил поддержать всё талантливое, что только-только проклёвывалось в Украине. Обо всём интересном и значительном он нас информировал.

Страстный футбольный болельщик, он, как сам писал, не пропустил ни одного матча киевского «Динамо» на первенство СССР с самого первого чемпионата 1936 года. Разумеется, речь о матчах в Киеве (тогда не было нормой ездить за любимой командой повсюду!) И с перерывом на войну, на которой он воевал.

В его корпункте, который возглавлял Володя Киселёв, на Большой Подвальной, 10 собиралась масса литераторов. Одни заходили по делам, другие – просто так – на огонёк – потрепаться, послушать Володю и Гришу, которые были очень неплохими рассказчиками.

Кстати, Гриша был и неплохим прозаиком. Написал несколько книг прозы. Переводил многих украинских писателей на русский язык.

Помню, он привёз в Москву стихотворение сына Володи Киселёва – никому не известного мальчика. Лёне было тогда 17 лет:

Я позабуду все обиды,
И вдруг напомнят песню мне
На милом и полузабытом,
На украинском языке.
И в комнате, где, как батоны,
Чужие лица без конца,
Взорвутся чёрные бутоны —
Окаменевшие сердца.
Я постою у края бездны
И вдруг пойму, сломясь в тоске,
Что всё на свете – только песня
На украинском языке.

А через некоторое время Лёню напечатал «Новый мир» – большой подборкой стихов.

Приложил ли к этому руку Гриша? Несомненно. Он, как я уже говорил, носился с талантливыми людьми. Всех оповещал о них. Пробивал их произведения в печать.

Лёня, зная Гришину страсть к футболу, посвятил ему своё стихотворение «Футбол»:

От знакомых, скучных и ненужных,
Лестно слышать, что сошёл с ума,
Что семьёй пожертвуешь и службой,
Чтобы посмотреть футбольный матч.
А потом в троллейбусе набитом,
Где места – нечаянный сюрприз,
Ехать, наслаждаясь каждым мигом,
В сказочно-заманчивую жизнь.
Где плевать на прибыль и на убыль,
Где страстей трепещут паруса.
Этой жизнью можно жить на рубль
Два академических часа.

Грише посвящали свои произведения многие. У многих он навек остался в памяти как чудесный, внимательный, доброжелательный человек, всегда готовый прийти на помощь.

Он умер 13 октября 1995 года. Родился 12 июня 1923 года.

* * *

«И вот я лежу. Существую. Вставать мне пока не надо. Да и что значит вставать? Это значит немного поползать по комнате или с писком отдаться всяческому тёплому кутанью, чтобы после, сидя у кого-нибудь на руках, переплыть через множество комнат и даже появиться ненадолго на улице. Вот это я уже помню: тот короткий период, когда я едва лишь начинал ходить и на прогулку носили меня на руках. Сколько мне было? Два? Или меньше? Не знаю. Но хорошо вспоминается и расшитый по тюлю какими-то блёстками полог нарядной кроватки, и ещё кое-что из окружавших вещей. На фоне этих вещей – люди. Куда-то проносятся поверху. Лица – отдельно: нагибаются надо мной, улыбаясь мне, что-то шепчут. Отвечаю улыбками, иногда – слезами. Не всё в них понятно. Для них окружающий мир – нечто целое. Для меня он ещё клочковатый, раздёрганный ворох несросшихся слов и понятий. Для них всё в нём на месте и с места само не сойдёт. Для меня же всё вокруг ежеминутно меняет места, куда-то несётся и не может остановиться; ломается новыми гранями, рассыпается, собирается вновь, неожиданно, в новых местах. Удивительно. Вначале я тщетно пытаюсь поймать в этом вихре и как-то связать между собою хотя бы обрывки: пятна зелёной листвы за окном, голубые обои, фарфор статуэток на полочке, кожаные корешки старых книг, солнца летучие брызги на потолке, на полу, на стене. В пробившемся светлом луче, взвихрена тёплым воздушным потоком, ерунда от ковров, мягкой мебели, книг и чего-то ещё стремится куда-то лететь. Но вот где-то открывается дверь, и вся мелкая взверть опрометью, словно с испуга, кидается в разные стороны».

По-моему, замечательное описание восприятия мира не умеющего ещё ходить ребёнка. Оно принадлежит Сергею Николаевичу Толстому. Это цитата из его автобиографической повести «Осуждённый жить».

Известный богослов, профессор Михаил Михайлович Дунаев назвал Сергея Николаевича «четвёртым Толстым». И это верно по своей литературоведческой сути.

Да, Сергей Николаевич своими произведениями доказал, что он действительно стоит в этом блестящем литературном ряду – Лев Николаевич-Алексей Константинович-Алексей Николаевич, имеет полное право стоять в нём.

Он – отдалённый родственник Льва Николаевича, представитель тверской ветви Толстых, которая, в отличие от тульской ветви, не титулована, то есть не является графской.

В 1915 году на войне погиб его старший брат Николай. В 1918-м родителей Сергея Николаевича расстреляли как заложников. В 1920-м расстреляли братьев Ивана и Алексея. Сергея Толстого воспитала сестра Вера старше его на двадцать лет.

В конце 1920-х его приняли в Союз поэтов и Литературный институт. Но в связи с материальными трудностями его семьи (надо было содержать жену и маленького сына) Литературный институт он не закончил. Позднее окончил технический вуз, работал инженером и писал практически в стол.

Прошёл всю войну в войсках МПВО. В 1960-х был редактором-консультантом АПН. С детства он знал английский, французский, итальянский языки, с которых переводил поэтов и писателей. Был первым переводчиком романа Джорджа Оруэлла «1984», перевёл книгу-предостережение Д. Стейнбека «В сомнительной борьбе», книгу итальянца Курцио Малапарте «Капут» – свидетельство очевидца Второй мировой войны. Переводил Сент-Экзюпери, Пруста, Э. Гонкура, из поэтов – Ронсара, Готье, де Лилля, Рембо, Метерлинка, Ренье, Превера, Рильке и других.