Вальтер Диггельман - Увеселительная прогулка

• Название: Увеселительная прогулка
• Автор: Вальтер Диггельман
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1973

Попытка главного героя романа превратить редактируемую им «тиражную» газету хотя бы в подобие порядочного и серьезного издания оборачивается необратимой и сокрушительной неудачей. Ему преподается наглядный урок, что полагаться в нашем мире на порядочность и благородство — слишком дорогостоящая иллюзия…

---

— Я не отвечаю за то, что делал Тобиас.

— Ты сошлась с человеком, который позволяет себе подобные вещи.

— Боже мой, — простонала Сильвия, — я этого совсем не хотела.

— Не реви, — сказал Эпштейн. — Ты добилась именно того, чего хотела.

— Чего, чего я хотела?

— Чего ты хочешь вообще? Этого я тебе сказать не могу.

— Но признай хотя бы, Эп, что наши отношения уже давно перестали быть супружескими.

— Когда ты поняла, что наши отношения перестали быть супружескими?

— По правде говоря, еще до того, как я тогда вернулась к тебе беременная.

— Почему же ты мне ничего не сказала?

— Я тебе сказала.

— Что-то я не помню.

— Я тебе часто говорила, что мне с тобой тяжело.

— А я тебе отвечал, что и мне с тобой тяжело.

— Я все время ждала, что ты скажешь: так дальше не пойдет, катись к черту.

— Этого я никогда не говорил.

— Но иногда ты говорил: ты можешь уйти, Сильвия, я тебя не держу.

— Но ты так и не ушла.

— Один раз и правда ушла. И тогда ты мне написал: либо ты немедленно вернешься, либо я подам на развод.

— По-твоему, я не должен был этого писать?

— И еще ты писал: Сильвия, я без тебя не могу. Я тебя люблю, без тебя я сам не свой, как ты живешь, Сильвия, я беспокоюсь, я не верю, что ты счастлива. Когда бы я тебя ни встретил, ты всегда в обществе каких-то жалких подонков, таскаешься с ними по жалким кабакам. Сильвия, зачем ты пьешь, Сильвия, вернись, когда почувствуешь, что тебе уже невмоготу.

— Я не должен был тебе этого писать?

— Ты был всегда уверен, что без тебя я не смогу быть счастлива.

— Я был всегда уверен, что без тебя я не смогу быть счастлив.

— Ты до тех пор бомбил меня письмами, пока я не вернулась.

— Пока ты мне не написала: Эп, прости меня, если можешь, но я так больше жить не могу, поверь, на самом деле я люблю тебя одного.

— Этого я никогда не писала.

— Я сохранил все твои письма. Если бы я их не сберег и в последние дни не перечитал снова, вряд ли я смог бы так легко с тобой расстаться.

— Должно быть, я писала это письмо во сне.

— Ты вернулась, и мы снова любили друг друга, будто только что поженились. И это длилось не один месяц.

— Так ты говоришь, тебе легко со мной расстаться?

— Что мне остается? Остается печаль, тоска, а может быть, в этом скорее даже виновата осень, листья уже начали желтеть, сумерки наступают раньше… Расставаться надо было бы не осенью, а весной.

— Я знаю, Эп, тебе это легче, чем мне.

— Можно я наконец пойду спать?

— Разве ты ночуешь не здесь?

— Нет, я ночую в гостинице.

— У тебя же есть своя комната.

— Нет, в этом доме своей комнаты у меня уже нет.

8 сентября, 9 часов КАБИНЕТ ПРОКУРОРА ПО ДЕЛАМ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ДОКТОРА ЛУТЦА

— Встаньте на страже у дверей, — приказал Лутц полицейскому, который привел Оливера. А повернувшись к Оливеру, прибавил: — Взгляни-ка в окно.

Оливер понял это как просьбу открыть окно, но Лутц преградил ему дорогу.

— Впрочем, тебе бы это все равно не помогло. Внизу стоят двое.

Оливер равнодушно отвернулся от окна.

— Можешь сесть сюда, — сказал Лутц и указал на кресло для посетителей, возле письменного стола. Сам он тоже сел. Прошло несколько минут, прежде чем он снова обратился к Оливеру. Он полистал дело, взглянул на часы.

— Ты догадался, почему я так усилил охрану?

Оливер покачал головой.

— Отвечай «да» или «нет».

— Нет, — сказал Оливер.

— Потому что я окончательно убедился в том, что ты убийца.

Лицо Оливера сразу стало напряженным.

— Разве нашли трупы?

— Значит, трупов все-таки должно быть два?

— Я не знаю, — ответил Оливер, — это вы сказали.

— Я ничего подобного не говорил. Ты дал показания в полиции, потом говорил своему отцу, а потом несколько раз повторил мне, что ты…

— Но я же не знаю, что произошло.

— Перестань меня перебивать!

— Извините.

— Твой отец теперь тоже убедился.

— Мой отец убедился?

— Мне это крайне неприятно, но я все-таки должен тебе сказать: твой отец дал Вилли Кауцу крупную взятку, чтобы тот молчал. Двенадцать тысяч франков.

Оливер ничего не ответил.

— Тебе понятно, что это означает?

Оливер молчал.

— Это может означать только одно: твой отец уверен, что ты убийца.

Оливер все еще молчал.

— Никто не станет так, за здорово живешь, выбрасывать двенадцать тысяч франков.

— А вот мой папа такой, — сказал Оливер.

— Это папа велел тебе, когда вы остались с ним наедине, наплести все эти небылицы про Юдит?

— Почему небылицы?

— Мы предприняли все возможное, чтобы выяснить, где пропала девушка по имени Юдит. Но никакая Юдит нигде не разыскивается.

— Полиция нашла трупы?

— Пока еще нет.

Лутц внимательно наблюдал за Оливером, тот молчал.

— Эта новость тебе как будто по душе?

— Почему?

— Имей в виду, Оливер: нашли труп или не нашли, обвинение в убийстве остается в силе.

— В убийстве? — спросил Оливер.

— Да.

— Я никого не убивал.

— У нас зафиксировано твое признание, притом неоднократное.

— Но ведь… ведь это был несчастный случай… Я же не виноват.

— На основании косвенных улик можно доказать, что имело место убийство. Наличие трупов вовсе не обязательно.

— Убийство, — тихо повторил Оливер.

— Да, убийство, — подтвердил Лутц.

— Значит, меня ожидает каторжная тюрьма?

— К сожалению, для этого ты пока молод. Но в тюрьму тебя посадят.

— Надолго?

— К сожалению, суд может приговорить тебя самое большее к десяти годам.

— К десяти годам?

— Ты заслуживаешь пожизненного заключения.

— Мне будет тогда двадцать шесть лет.

— Боюсь, что треть срока тебе скостят.

— Значит, мне будет двадцать три года.

— Да. Ты будешь еще совсем молодой.

— Я и сейчас уже совсем старый, господин доктор.

— Чем ты намерен заняться, когда тебя выпустят?

— А как, по-вашему, чем бы я мог заняться?

— Тебе, вероятно, дадут возможность изучить за время заключения какое-нибудь ремесло.

— Ремесло меня не привлекает.

— Для этого ты слишком благороден, да?

— А правда, что преступник всю свою жизнь остается преступником?

— Если он преступник от рождения, то уж его на верный путь не наставишь.

— А я — от рождения?

— Стоит послушать, как хладнокровно ты повествуешь о своих преступлениях, как спокойно сознаешься в том, что при первой возможности готов удрать… На мой взгляд, ты принадлежишь к категории трудновоспитуемых.

— Я уже тоже об этом думал.

— О чем?

— Что я такой родился.

— Любопытно…

— Я подумал, что самое лучшее для всех нас — поскорее с этим покончить.

— Как это покончить?

— Становится ведь все хуже и хуже, — сказал Оливер.

— Как это «хуже и хуже»?

— Чем дальше, тем хуже… я уже слишком многое забыл. Я не помню, как выглядела Рут, не помню, что произошло в тот вечер.

— Рут выглядела вот так. Фото сделано за три месяца до ее смерти.

Лутц протянул Оливеру фотографию. Оливер внимательно на нее поглядел, отдал Лутцу обратно и медленно произнес:

— Не знаю, она ли это.

— Ты хочешь сказать, что никогда не видел этой девушки?

— Я видел в своей жизни многих девушек, но ни одной не помню. Я не могу даже представить себе лицо моей мамы. Что поделывает мама? Как она поживает? Есть ли у меня еще мама?

— Насколько мне известно, твоя мама поживает хорошо. Ты ведь знаешь, что она разводится с твоим отцом?

— Что вы сказали?

— Извини, я думал, Отец тебе все рассказал.

Оливер молчал.

— Но это не повлияет на исход твоего процесса.

— Когда наконец состоится этот процесс?

— Тебе не терпится?

— Если это еще протянется, я все позабуду.

— Это уже не имеет значения, у нас есть твои показания.

— Да, да, конечно, только сомневаюсь, правда ли то, что я вам рассказал.

— Судьи сочтут это правдой.

— Я бы так хотел помочь установить истину. Почему Рут не пишет?

— Что ты хочешь этим сказать?

— До нее же наверняка дошли слухи про всю эту историю…

— Если бы Рут была жива…

— Я однажды слышал про девушку, которая пропадала целых четыре года, а ее друга тем временем осудили. Девушка знала про это и радовалась. Неужели Рут тоже радуется?

— Это тебе нисколько не поможет, — сказал Лутц.

— Мама ушла к Тобиасу Петерману?

— Это, должно быть, тот человек, из-за которого твои родители разводятся?

— Будь я на месте папы…

— Будь ты на месте папы?..

— Я бы убил маму.

— Тебе, как видно, нравится убивать женщин.

— Таких женщин надо убивать.