Лоран Бине - HHhH

• Название: HHhH
• Автор: Лоран Бине
• Жанр: О войне
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-86471-701-1

HHhH — немецкая присказка времен Третьего рейха: Himmlers Hirn heisst Heydrich. «Мозг Гиммлера зовется Гейдрихом», — шутили эсэсовцы. Райнхард Гейдрих был самым страшным человеком в кабинете Гитлера. Монстр из логова чудовищ. Он обладал неограниченной властью и еще большей безжалостностью. О нем ходили невероятные слухи, один страшнее другого. И каждый слух был правдой. Гейдрих был одним из идеологов Холокоста. Гейдрих разработал план фальшивого нападения поляков на немецких жителей, что стало поводом для начала Второй мировой войны. Именно он правил Чехословакией после ее оккупации, его прозвали Пражским Палачом. Гейдрих был убит 27 мая 1942 года двумя отчаянными парнями, Йозефом Габчиком и Яном Кубишем, ставшими национальными героями Чехии. После покушения Габчик и Кубиш скрылись в православной церкви Кирилла и Мефодия. Церковь окружила целая армия солдат…

Книга Лорана Бине, получившая Гонкуровскую премию за дебютный роман, рассказывает об этой истории, одной из самых невероятных во Второй мировой войне. Книга стала международным бестселлером, переведена более чем на тридцать языков.

По свидетельству французских критиков, настоящим романом почти документальный текст Лорана Бине делает не переплетение правды с вымыслом, не художественное описание исторических лиц, а «страстное отношение автора к истории как к постоянному источнику рефлексии и самопознания».

---

Короче, в том, что между чешскими и немецкими землями издавна существовала тесная связь, нет никаких сомнений. Нет их и в том, что Богемия почти беспрерывно находилась в сфере германского влияния. Но при всем при том утверждать, что Богемия «составляла часть жизненного пространства германского народа», на мой взгляд, нельзя, неправомерно.

Да, это нацистский вообще и гиммлеровский в частности идол Генрих Птицелов первым объявил Drang nach Osten («натиск на Восток»), Гитлер только воспользуется его лозунгом, чтобы узаконить свои претензии на захват Советского Союза. Только ведь Генрих Птицелов никогда не стремился ни захватить, ни колонизовать Богемию, вполне довольствуясь взысканием с нее ежегодной дани. Да и потом, насколько мне известно, никто не стремился проводить немецкую колонизацию Богемии и Моравии силой. А наплыв немецких колонистов в XIV веке случился по просьбе чешского правителя, которому хотелось иметь побольше квалифицированной рабочей силы. И наконец, до Гитлера никому и в голову не приходило освобождать Богемию и Моравию от населявших эти территории чехов. То есть можно сказать, что в области политических планов нацисты и тут станут новаторами. А Гейдрих, конечно же, примет во всем этом активное участие.

88

По каким признакам можно отвести тому или иному персонажу роль главного героя книги? По количеству посвященных ему страниц? Нет, мне кажется, всё тут немножко сложнее.

Когда я говорю о книге, которую сейчас пишу, я называю ее «моя книга о Гейдрихе». Между тем в главные герои Гейдрих не намечался никогда. За все годы, что я вынашиваю эту работу[118], я ни разу даже и не подумал для нее об ином названии, чем «Операция “Антропоид”» (а если вы не эти слова видите на обложке, так знайте, что мне пришлось уступить редактору, которому мое название не понравилось: слишком отдает научной фантастикой, слишком в духе Роберта Ладлэма[119], так, кажется, он говорил…). Потому что Гейдрих был объектом, мишенью, но никак не действующим лицом операции. Все, что я о нем рассказываю, необходимо как своего рода декорация, это помогает воспроизвести обстановку, окружающую среду. Тем не менее как не признать, что с точки зрения литературы Гейдрих — персонаж поистине замечательный. Как будто доктор Франкенштейн из романа Мэри Шелли стал писателем и разродился самым жутким, самым устрашающим чудовищем, составив его из всех имевшихся в литературе монстров.

Вот только Гейдрих — не чудовище, существующее лишь на бумаге.

Понимаю, что два настоящих моих героя запаздывают с выходом на сцену. Но может быть, не так и плохо, что они заставляют себя подождать. Может быть, благодаря этому они обрастут плотью. Может быть, след, который они оставили в Истории и в моей памяти, окажется благодаря этому на страницах книги более глубоким. Может быть, протоптавшись так долго в прихожей моего мозга, они станут несколько более реальными — не просто правдоподобными. Может быть… может быть… нет ни в чем никакой уверенности! Гейдрих меня больше не впечатляет. А вот перед ними я робею.

И все-таки я их вижу. Или, скажем, начинаю различать.

89

На границе Восточной Словакии находится хорошо знакомый мне город — Кошице (пишется так: Košice)[120]. Именно здесь, в этом городе, я проходил военную службу: мне, французскому младшему лейтенанту, было поручено обучать своему родному языку будущих офицеров словацких ВВС. Из этого города родом Аурелия — молодая красавица, с которой я пережил долгую, целых пять лет, и жаркую страсть вот уже почти десятилетие назад. Замечу, кстати, что именно в этом городе мира мне довелось увидеть больше всего красивых девушек, а говоря «красивых», я имею в виду, что они на редкость хороши собой.

Не вижу причин, по которым в 1939 году могло быть иначе. Конечно же, по центру, по Главной улице (да, так она и называется — главная улица Кошице, очень длинная, застроенная по обеим сторонам роскошными барочными домами пастельных цветов и скрепленная посередине изумительным готическим собором), прекрасные девушки разгуливали с незапамятных времен. Вот только в 1939 году кроме них тут можно было встретить еще и затянутых в мундиры немцев, которые сдержанно приветствовали встречавшихся им прекрасных девушек. Разумеется, Словакия — предав ради этого Чехию — добилась независимости, но в обмен ей была навязана дружеская и всепроникающая опека Германии.

Идя по главной магистрали города, Йозеф Габчик волей-неволей наблюдал за происходящим: он видел и прекрасных девушек, и немцев в мундирах. И раздумывал — невысокий молодой человек[121] раздумывал к тому времени уже несколько месяцев.

Два года назад он уехал из Кошице в Жилину и нанялся рабочим на химический завод, а сейчас вернулся, чтобы найти здесь друзей по 14-му пехотному полку, в котором прослужил три года. Весна нынче припозднилась, и снег под ногами все не таял.

Кафе в Кошице редко бывают заметны с улицы. Обычно надо войти в подворотню, а иногда даже спуститься или подняться по лестницам, и только после этого можно наконец попасть в хорошо протопленный зал. Как раз в таком кафе Габчик и встречается сегодня с давними друзьями. Все они рады этой встрече за кружкой «Штайгера» (Steiger — пиво, сваренное в районе Банской Быстрицы), но Габчик пришел сюда не просто повидаться со старыми знакомыми, ему надо узнать, какие вообще настроения в частях словацкой армии и как она, армия, относится к правительству коллаборациониста Тисо.

— Все высшее офицерство за него. Знаешь, Йозеф, им ведь разрыв с чехами сулит быстрое продвижение…

— В армии никто и не пикнул — ни командование, ни в войсках. Поскольку мы — новая словацкая армия, мы обязаны подчиняться новому независимому правительству, это нормально.

— Мы так давно хотели независимости, не все ли равно, каким путем мы ее получили! Так чехам и надо! Если бы они больше нас уважали, может, ни до чего подобного дело бы не дошло! Ты прекрасно знаешь, что все лучшие посты всегда доставались чехам, в правительстве, в армии, в любых учреждениях — да везде! Это омерзительно!

— В любом случае это был единственный выход. Если бы Тисо не сказал Гитлеру «да», с нами расправились бы, как с чехами. Согласен, это похоже на такую… полуоккупацию, но, в конце-то концов, автономии у нас теперь больше, чем было при них.

— А ты знаешь, что в Праге объявили официальным государственным языком немецкий? Там закрыли все чешские университеты, там запретили всякую чешскую культурную деятельность, и там даже расстреляли студентов! Тебе такого хочется? Поверь, это было лучшее решение…

— Это было единственно возможное решение, Йозеф!

— С какой радости мы-то должны были сражаться, если Гаха сам предложил капитуляцию? Мы просто выполняли приказы.

— Бенеш? Ну да, ну да, только ведь он продолжает себе спокойненько воевать, сидя в Лондоне, так куда проще. А мы, бедолаги, остаемся здесь.

— И вообще это все из-за него! Разве он не расписался под договором в Мюнхене? Вспомни, вспомни, разве не он послал нас сражаться за Судеты? Тогда наша армия, может быть… я говорю «может быть»… тогда мы, может, и могли бы противостоять немецкой армии… но сегодня — сегодня что мы можем сделать? Ты видел, какой численный состав у люфтваффе?[122] Знаешь, сколько у них бомбардировщиков? Им ничего не стоит сюда войти — как ножу в масло, они от нас мокрого места не оставили бы.

— А я не хочу умирать ни за Гаху, ни за Бенеша!

— Ни за Тисо!

— Ладно, вот смотри. Вот шатаются у нас по городу несколько немцев в мундирах — и что? Не могу сказать, будто мне это нравится, но все-таки это куда лучше настоящей военной оккупации. Пойди спроси у своих чешских дружков!

— Я ничего не имею против чехов, но они всегда считали нас быдлом, деревенщиной. Когда я однажды был в Праге, эти ребята делали вид, что не понимают меня из-за акцента! Они всегда нас презирали. Ну и пусть теперь как хотят, так и выпутываются со своими новыми соотечественниками! Посмотрим, как им понравится немецкий акцент!

— Гитлер получил то, чего хотел, и сказал, что ни на какие территории больше претендовать не будет. А мы… мы никогда не были под Германией, но ведь если бы не он, то нас сожрала бы Венгрия. Надо смотреть правде в глаза, Йозеф.

— А чего ты, собственно, хочешь? Устроить государственный переворот? Да ни одному генералу не хватит на это храбрости! А потом что? Мы сами справимся с немецкой армией, прогоним ее? Или ты считаешь, что Англия с Францией полетят нам на помощь? Мы их целый год ждали!

— Поверь нам, Йозеф! У тебя нормальная спокойная профессия, возвращайся в Жилину, найди себе хорошую девушку и плюнь на все на это. В общем-то для нас все не так уж плохо кончилось.

Габчик уже допил пиво. Час поздний, они с друзьями малость набрались, на улице валит снег… Он, собравшись уходить, встает, прощается со всеми и идет одеваться. Но когда девушка-гардеробщица снимает его пальто с вешалки и протягивает ему, к Габчику приближается один из собутыльников и принимается нашептывать: