Жуакин Машадо де Ассиз - Избранные произведения

• Название: Избранные произведения
• Автор: Жуакин Машадо де Ассиз
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00678-5

Жоакин Мария Машадо де Ассиз — бразильский классик XIX века, зачинатель критического реализма в бразильской литературе. В состав «Избранных произведений» вошли романы «Записки с того света» и «Дон касмурро», стихотворения и новеллы, рассказывающие о жизни современного провинциального общества, судьбы героев которого, как правило, завершаются крахом.

---

Валентин стал целиться. А Эрнесто, как ни силился, не мог поднять руку. От волнения. И он сделал знак Валентину, чтобы тот подождал, вытащил платок и отер пот со лба.

Страх его еще более усилился, когда он услышал такие слова:

— Убитого мы закопаем тут же, в саду…

— Да, конечно. Уже послали копать могилу.

— Пусть выроют поглубже!

Один из секундантов начал считать до трех, хлопая в ладоши. При первом хлопке Эрнесто вздрогнул, после второго опустил руку, а когда ему напомнили, что надо прицелиться и при третьем хлопке стрелять, он выронил пистолет и протянул руку противнику.

— Я предпочитаю дать вам другое удовлетворение. Признаю, что я был неправ!

— Как? Вы предпочитаете?.. — хором воскликнули все.

— У меня есть причины не рисковать жизнью, — пояснил Эрнесто, — и я признаю, что был неправ.

На этом инцидент, казалось, был исчерпан. И тут раздался чей-то смех, мелодичный женский смех, но для Эрнесто он прозвучал как похоронная музыка, ибо смеялась Кларинья. Все обернулись к ней. Она взяла оба пистолета, прицелилась в Эрнесто и нажала на курки.

Теперь захохотали все.

Лицо Эрнесто покрылось страшной бледностью. Стало восковым.

Кларинья отшвырнула пистолеты и бросилась в объятия Валентина.

— Так ты, милый, даже со смертью шутки шутишь?

— Да, дорогая, но во имя любви!

Через несколько дней Эрнесто уехал путешествовать и в Рио-де-Жанейро никогда уже не возвратился.

А Валентин и Кларинья прожили жизнь в любви и согласии, у них родилось много детей.

КАПИТАН МЕНДОНСА © Перевод И. Тынянова

I

Мы немного повздорили с моей избранницей сердца, и вот как-то вечером оказался я один на улице, не зная куда себя девать и не имея даже намерения поразвлечься, что весьма помогает в подобных случаях. Идти домой не хотелось, ибо это означало бы вступить в сражение с одиночеством и задумчивостью — двумя подругами, всегда готовыми подвести черту под любой размолвкой влюбленных.

Давали какой-то спектакль в театре Сан-Педро. Я даже не поинтересовался, что за пьеса; вошел, купил билет и сел на свое место как раз в тот момент, когда занавес уже взвился перед началом первого акта. И он обнадеживал, первый акт: начинался с убийства и заканчивался судом присяжных. Была там и девочка, не знавшая ни отца, ни матери, и ее похищал некто, закутанный по уши в плащ, в ком заподозрил я одного из этих безвестных родителей. Говорилось как-то смутно о каком-то маркизе, путешествующем инкогнито, и уже выглядывало из-за угла второе и скорое убийство, предметом какого намечалась на сей раз старая маркиза. Первый акт закончился под гром аплодисментов.

Едва опустился занавес, как начался обычный гомон; зрители клали программки на свои кресла и выходили подышать воздухом. Я, сидевший, к счастью, в таком месте, где никто мне не мог помешать, вытянул ноги и уперся взглядом во второй занавес, на котором вскоре, без особых усилий с моей стороны, появился разъяренный лик моей владычицы сердца, взирающий на меня с глухой угрозой.

— Каково ваше мнение о пьесе, сеньор Амарал?

Я обернулся в ту сторону, откуда услышал свое имя. Слева от меня сидел какой-то человек, преклонного уже возраста, одетый в военный мундир, и приветливо мне улыбался.

— Вы удивляетесь, что мне известно ваше имя? — спросил незнакомец.

— В самом деле, — отозвался я. — Что-то не припомню, где я вас видел.

— А вы меня никогда и не видели: я только сегодня приехал из Рио-Гранде-до-Сул. Я и сам никогда вас не видел и тем не менее признал сразу.

— Догадываюсь, — отвечал я. — Говорят, что я очень похож на моего отца. Вы, верно, знали его?

— Еще бы! Мы были товарищи по оружию. Полковник Амарал и капитан Мендонса считались в войсках примером верной дружбы.

— Теперь я припоминаю, что отец много рассказывал мне о капитане Мендонсе.

— Так вот, это я.

— Он очень тепло о вас говорил; считал, что вы были лучшим и самым верным его другом.

— Полковник был несправедлив, — сказал капитан, доставая табакерку, — я был больше чем самый верный, я был его единственный верный друг. Но ваш отец отличался осторожностью и не хотел, видимо, никого обидеть. Он был немного слабохарактерный, ваш отец; единственная наша с ним ссора возникла из-за того, что я как-то вечером назвал его простаком. Полковник вскипел, но в конце концов убедился… Хотите понюшку?

— Благодарствую.

Меня несколько удивило, что самый верный друг моего отца выказал такое неуважение к его памяти, и я усомнился, так ли уж крепка была эта их армейская дружба. Утвердило меня в этом сомнении и то, что отец, рассказывая о капитане Мендонсе, говорил, помнится, что это превосходнейший человек, но только… «у него одной какой-то клепки не хватает».

Я понаблюдал за капитаном, пока он вдыхал свой табак и стряхивал носовым платком с рубашки классическую и дозволенную каплю. Это был человек видной наружности, военной выправки, с блуждающим каким-то взглядом и с бородою от виска до виска, проходящей под подбородком, как полагается уважающему себя военному. Платье на нем было с иголочки, и вообще старый капитан имел вид человека, незнакомого с тяготами жизни.

Черты его не лишены были гармонии; однако этот смутный взгляд и густые, нависшие брови придавали его лицу неприятное выражение.

Мы разговорились о прошлом. Капитан рассказал мне о военной кампании против Росаса и об участии, какое они с отцом в ней принимали. Рассказ его отличался красочностью и живостью; он припоминал множество разных эпизодов, приводя весьма забавные подробности.

Минут через двадцать публика начала тревожиться из-за длительности антракта и оркестр каблуков исполнил симфонию нетерпенья.

Именно в этот момент к капитану приблизился какой-то человек и пригласил его зайти к себе в ложу. Капитан хотел отложить это до второго антракта, но человек настаивал, так что капитан в конце концов согласился и, пожимая мне руку, сказал:

— Скоро вернусь.

Я вновь остался один; каблуки уступили место скрипкам, и через несколько минут начался второй акт.

Поскольку все это меня не очень занимало, я устроился поудобней в кресле и с закрытыми глазами стал слушать монолог главного героя, сокрушающий сердца и грамматику.

Через короткое время вернул меня к действительности голос капитана. Я открыл глаза и увидел его стоящим у моего кресла.

— Знаете что? — сказал он. — Я иду ужинать. Хотите составить мне компанию?

— Не смогу; прошу меня извинить, — ответил я.

— Не принимаю никаких извинений; вообразите, что я — полковник и говорю вам: «Малыш, пошли ужинать!»

— Но дело в том, что я жду…

— Никого вы не ждете!

Подобный диалог стал уже порождать шепотки вокруг нас с капитаном. Ввиду такого настойчивого гостеприимства я счел разумным принять приглашение, чтоб не продолжать спор на публике и не вызвать еще более резкой ее реакции.

Мы вышли вместе.

— Для такого юнца, как вы, — сказал капитан, — время ужина, конечно, еще не настало; но я старик и к тому ж военный.

Я не откликнулся на эту реплику.

По правде сказать, я не стремился досмотреть спектакль. Единственное, к чему я стремился, — это как-то убить время. И хотя капитан не внушал мне особой симпатии, его учтивость по отношению ко мне и то обстоятельство, что он был боевым товарищем моего отца, делали его общество в данный момент приемлемей для меня, чем любое другое.

К этим мыслям прибавилось и то, что жизнь моя в последнее время протекала весьма однообразно, и забава с капитаном Мендонсой могла заполнить хоть одну ее страницу новым содержанием. Я говорю «забава», потому что во взгляде и мимике нового моего знакомца было нечто от эксцентрика и оригинала. А наткнуться на оригинал среди стольких скучных копий, какими переполнена человеческая жизнь, — согласитесь, это ли не удача?

И пошел я, следовательно, ужинать с капитаном, который не умолкал всю дорогу, вырывая из моих уст лишь редкое односложное восклицание.

Через несколько минут мы остановились перед старым и темным домом.

— Войдем, — сказал Мендонса.

— Что это за улица? — спросил я.

— Как, вы не узнаете? Где вы забыли вашу голову?! Это же улица Гуарда-Велья.

— А-а!..

Старик постучал три раза; через несколько секунд дверь заскрипела на своих петлях и мы оказались в сыром и темном коридоре.

— Что ж ты свет не несешь? — спросил Мендонса кого-то невидимого.

— Поторопился.

— Ладно; запри дверь. Дайте мне руку, сеньор Амарал; здесь несколько неудобно, но наверху нам будет лучше.

Я протянул ему руку.

— Что-то вы дрожите, — заметил капитан Мендонса.

Я и правда дрожал; в первый раз за все это время мелькнуло у меня подозрение, что этот якобы друг моего отца на самом деле какой-нибудь мошенник и что я попался в ловушку, как последний дурак.