Сборник статей - Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования

• Название: Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования
• Автор: Сборник статей
• Жанр: Публицистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4448-0454-4

Книга посвящена теории и практике литературного псевдонима, сосредоточиваясь на бытовании этого явления в рамках литературы русского зарубежья. В сборник вошли статьи ученых из России, Германии, Эстонии, Латвии, Литвы, Италии, Израиля, Чехии, Грузии и Болгарии. В работах изучается псевдонимный и криптонимный репертуар ряда писателей эмиграции первой волны, раскрывается авторство отдельных псевдонимных текстов, анализируются опубликованные под псевдонимом произведения. Сборник содержит также републикации газетных фельетонов русских литераторов межвоенных лет на тему псевдонимов. Кроме того, в книгу включены библиографические материалы по псевдонимистике и периодике русской эмиграции.

---

В марте 1941 г. имя Брандта появляется очередной раз в списке участников конгресса агентства «Welt-Dienst» во Франкфурте-на-Майне[347]. После этого его следы теряются. 26 июня 1961 г. он умер в Копенгагене.

Ирина Белобровцева М. Булгаков и А. Ветлугин

В названной паре Ветлугин – Булгаков к авторам русской эмиграции относится только А. Ветлугин. Псевдонимами пользовались оба писателя, однако для Булгакова это было актуальным лишь в связи с работой в газете «Гудок», что диктовалось частотностью появления фельетонов и нежеланием подписывать настоящим именем заметки-однодневки, отчасти вымученные[348]. В. И. Рындзюн также прошел газетную школу, также часто использовал псевдонимы, которые, как представляется, до сих пор установлены не в полном объеме[349].

Эти два имени сопоставляются не впервые. В «Жизнеописании Михаила Булгакова», написанном М. О. Чудаковой, приводится фрагмент воспоминаний первой жены Булгакова Татьяны Николаевны Лаппы о том, что муж

часто приносил читать книги, «торопил, чтоб читала быстрей – нужно было их отдавать. Один раз, помню, принес книгу – “Записки мерзавца”, не помню автора. – Вот, читай». Это был роман А. Ветлугина, вышедший от апреля до лета 1922 года в берлинском издательстве «Русское творчество» и привлекший внимание и зарубежной русской критики (Роман Гуль напечатал в «Новой русской книге» уничтожающую рецензию), и отечественной, отнесшейся к автору более благосклонно. Рецензент журнала «Печать и революция» (1922, № 2[350]) признал за книгой значение «человеческого документа», «попытки весьма сведущего человека нарисовать картину душевного разложения целого слоя “зеленой” молодежи, которую старые деятели “того берега” склонны считать продолжателями своего обреченного дела». Еще раньше Вяч. Полонский, рецензируя в том же журнале (1922, № 8) предыдущую книгу А. Ветлугина «Третья Россия» (Париж, 1922), утверждал: «Сейчас Ветлугин еще пытается держаться по ту сторону черты, отделяющей его от “этой” России. Но что он стоит на пороге редакции “Накануне” – это несомненно»[351].

Нам неизвестна реакция Булгакова на единственный роман А. Ветлугина, вызвавший немало критических отзывов в русском зарубежье[352]. Он написан в формате «человеческого документа», широко распространенного в литературе русской эмиграции и, правда, значительно позже проявившегося в творчестве самого Булгакова, в повести «Тайному другу» и романе «Записки покойника»[353]. Но мы согласны с мнением М. О. Чудаковой о том, что у А. Ветлугина он читал не только роман. Исследовательница цитирует письмо Булгакова, опубликованное одновременно в берлинских журналах «Новая русская книга» и «Веретеныш»:

М. А. Булгаков работает над составлением полного библиографического словаря современных русских писателей с их литературными силуэтами. […] Просьба ко всем журналам и газетам перепечатать это сообщение[354].

Можно воспринять это обращение в редакцию «Новой русской книги» как свидетельство того, что Булгаков журнал читал, а значит, имя А. Ветлугина, переехавшего в Берлин из Парижа в январе 1922 г., было ему известно.

Биография Владимира Ильича Рындзюна, писавшего под псевдонимом А. Ветлугин, несомненно должна была представлять для Булгакова интерес (другой вопрос – в какой степени она была ему известна), потому что сильно напоминала его собственную. Назовем лишь некоторые схожие черты: началом литературного творчества обоих была публицистика; оба учились на медицинском факультете, Булгаков окончил Киевский университет, А. Ветлугин не окончил Московский; оба участвовали в Гражданской войне на стороне Добровольческой армии; оба переболели сыпным тифом, Булгаков во Владикавказе, А. Ветлугин в Ростове; обоих волновала так называемая чеченская тема[355]; оба оказались в 1918 году в Киеве (хотя Булгаков провел там значительно более долгое время). В автобиографии, написанной для журнала «Новая русская книга»[356], Ветлугин упоминает, что был мобилизован атаманом Балбачаном в Харькове и бежал (М. О. Чудакова справедливо сополагает этот факт с мобилизацией Булгакова петлюровцами, также завершившейся побегом). Однако на этом сходство резко обрывается: А. Ветлугин покидает Россию, вначале уехав в Крым из Батума, откуда, как известно, собирался эмигрировать и Булгаков, чему помешала болезнь, а потом из Крыма в Константинополь.

Упомянутое сходство не ограничивается фактами – во многом совпадают и их взгляды: на потрясшую обоих жестокость народа-богоносца, на сменовеховство, к которому оба относились с презрением, хотя и сотрудничали в сменовеховской прессе[357], и, как будет показано ниже, чрезвычайно сходно их видение Гражданской войны и будущего России.

Из написанного А. Ветлугиным, по мнению М. О. Чудаковой, Булгаков «конечно, со вниманием вчитывался в циническую исповедь человека, с которым вполне мог успеть познакомиться в Киеве, – и в роман, и в автобиографию, опубликованную в журнале “Новая русская книга”». Оценка автобиографии как циничной, скорее всего, представляет собой уступку литературоведа общепринятому в русской эмиграции мнению о Ветлугине как завзятом цинике. Однако если вчитаться, то, признав прежде всего ее «литературность», можно сполна отдать должное автору – перед нами подробное, емкое и исполненное – при всей своей суховатости – внутреннего драматизма повествование о пути человека выживающего (стоит напомнить, что выживанием был занят и Булгаков, вынужденный остаться в Советской России, и аналогичный документ, им написанный, представлял бы большую ценность), своего рода хроника крестного пути русского эмигранта первой волны.

Цитируя эту автобиографию, М. О. Чудакова противопоставляет А. Ветлугина Булгакову как профана провидцу: «Осенью 1919 г. слушал “Сильву”, писал на тему “наша победа несомненна” (Булгаков в ноябре 1919 года настроен уже на трагический лад – автор статьи “Грядущие перспективы” зовет своего читателя к борьбе, но предчувствует поражение. – М. Ч.) и боролся с сыпными вшами»[358]. Но с этим противопоставлением согласиться трудно, скорее разница в их настроениях была прямо противоположной: и в булгаковском эссе (более подробно о нем позже) ни в чем не проглядывает провидческое «предчувствие» поражения, и в приведенной фразе Ветлугина нет никакой веры в победу (особенно если знать его саркастическое описание всеобщего бегства от большевиков. Там повсеместное исполнение слезливой оперетки «Сильва» становится одним из признаков очередного этапа отступления): «От “Сильвы” до последнего поезда или парохода остается одна, maximum две недели»[359].

Это цитата из книги А. Ветлугина, которую Булгаков не мог не читать, – отрецензированной в советской печати «Третьей России», увидевшей свет в издательстве «Франко-Русская печать» в начале 1922 г., накануне переезда А. Ветлугина в Берлин, где, примкнув к сменовеховству, которое еще совсем недавно саркастически обличал, Ветлугин публиковался в той же самой газете «Накануне», что и М. А. Булгаков.

В одном из составляющих «Третью Россию» очерков – «Гибель надежды» – Ветлугин писал о военачальниках Добровольческой армии, вызывавших его восхищение. Две главки очерка посвящены Якову Слащеву и запечатлели обе его ипостаси: Слащев-Крымский, организатор успешной обороны Крыма в январе – марте 1920 г., за боевые заслуги произведенный в чин генерал-лейтенанта и награжденный титулом «Крымский», и другой Слащев – Слащев-Вешатель, наводивший страх на весь Крым.

В 1921 г., когда А. Ветлугин заканчивает «Третью Россию», Слащев после Декрета ВЦИК от 4 ноября 1921 г. «Об амнистии» возвращается в Россию. Чего Ветлугин не знает – что в январе 1929 г. Слащев будет убит у себя на квартире при той самой стрелково-тактической школе комсостава РККА («Выстрел»), в которой будет преподавать.

Надо полагать, что Булгаков, самым добросовестным образом изучавший всю релевантную избранной теме литературу (что бы он ни писал – биографию Мольера, древние главы «Мастера и Маргариты» или, как в данном случае, историю Гражданской войны в России), работая над пьесой «Бег» в 1926–1928 гг., пройти мимо книги Ветлугина не мог. Кроме устных воспоминаний о Константинополе своей второй жены, Л. Е. Белозерской-Булгаковой, он предположительно читал: «Записки. Ноябрь 1916 – ноябрь 1920» П. Н. Врангеля, книгу бывшего главы крымского земства князя В. А. Оболенского «Крым при Врангеле. Мемуары белогвардейца» (1924), самого Слащева – «Требую суда общества и гласности» (1921), «Крым в 1920 г.: Отрывки из воспоминаний» (1924) – и т. д. На этом фоне можно считать, что книга «Третья Россия», по крайней мере в той ее части, где речь идет о Слащеве, также была Булгаковым прочитана.

Отдельные черты героя пьесы «Бег» Хлудова, прототипом которого послужил Я. А. Слащев, Булгаков подбирает, как ему было свойственно, из разных источников, например из воспоминаний Оболенского, в котором справедливо усматривают мемуариста весьма недоброжелательного: