Владимир Бенедиктов - Стихотворения (1884 г.)

• Название: Стихотворения (1884 г.)
• Автор: Владимир Бенедиктов
• Жанр: Литература 19 века
• Год: 1884

«Творец! Ниспошли мне беды и лишенья,

Пусть будет мне горе и спутник и друг!

Но в сердце оставь мне недуг вдохновенья,

Глубокий, прекрасный, священный недуг!..»

---

Н. Ф. Щербине

Была пора – сияли храмы,
Под небо шли ряды колонн,
Благоухали фимиамы,
Венчался славой Парфенон, –
И всё, что в мире мысль проникла,
Что ум питало, сердце жгло,
В златом отечестве Перикла
На почве греческой цвело;
И быт богов, и быт народа
Встречались там один в другом,
И человечилась природа,
Обожествленная кругом.
Прошли века – умолк оракул,
Богов низринул человек –
И над могилой их оплакал
Свою свободу новый грек.

Ничто судеб не сдержит хода,
Но не погибла жизнь народа,
Который столько рьяных сил
В стремленьях духа проявил;
Под охранительною сенью
Сплетенных славою венков
Та жизнь широкою ступенью
Осталась в лестнице веков,
Осталась в мраморе, в обломках,
В скрижалях, в буквах вековых
И отразилась на потомках
В изящных образах своих…

И там, где льются наши слезы
О падших греческих богах,
Цветут аттические розы
Порой на северных снегах, –
И жизнью той, поэт-художник,
В тебе усилен сердца бой,
И вещей Пифии треножник
Огнем обхвачен под тобой.

27 января 1857

Вход воспрещается

Посвящено И. К. Гебгардту

«Вход воспрещается» – как часто надпись эту
Встречаешь на вратах, где хочешь ты войти,
Где входят многие, тебе ж, посмотришь, нету
Свободного пути!

Там – кабинет чудес, там – редкостей палата!
Хотел бы посмотреть! Туда навезено
Диковин множество и мрамора, и злата, –
Пойдешь – воспрещено!

Там, смотришь, голова! Прекрасной мысли, знанья
Ты пробуешь ввести в нее отрадный свет –
Напрасно! Тут на лбу, как на фронтоне зданья,
Отметка: «Впуска нет».

А там – храм счастия, кругом толпы народа,
Иные входят внутрь, ты хочешь проскользнуть,
Но стража грозная, стоящая у входа,
Твой заграждает путь.

Ты просишь, кланяясь учтиво и покорно,
Ногою шаркая, подошвою скользя:
«Позвольте!» – А тебе настойчиво, упорно
Ответствуют: «Нельзя».

Нельзя! – И мне был дан ответ того же рода.
Нельзя! – И, сближены нам общею судьбой,
О Гебгардт, помнишь ли, тогда в волнах народа
Мы встретились с тобой?

«Да почему ж нельзя? Проходят же другие!» –
Спросили мы тогда, а нам гремел ответ:
«Проходят, может быть, да это – не такие, –
Для вас тут места нет.

Вы – без протекции. Вы что? Народ небесный!
Ни знатных, ни больших рука вам не далась.
Вот если было бы хоть барыни известной
Ходатайство об вас!

Просили бы о вас пригожие сестрицы,
Колдунья-бабушка иль полновесный брат!
А то вы налегке летите, словно птицы, –
Назад, дружки, назад!»

«Что делать? Отойдем! Нам не добиться счастья, –
Мы грустно молвили, – златой его венец
Нам, верно, не к лицу. Поищем же участья
У ангельских сердец!»

Идем. Вот женщина: открытая улыбка,
Открытое лицо, открытый, милый взгляд!
Знать, сердце таково ж… Приблизились – ошибка!
И тут ступай назад!

«Вход воспрещается», задернута завеса,
Дверь сердца заперта, несчастный не войдет,
А между тем туда ж какой-нибудь повеса
Торжественно идет.

Полвека ты дрожал и ползал перед милой,
Колени перетер, чтоб заслужить венец,
Молчал, дышать не смел, и вот – с последней силой
Собрался наконец.

«Позвольте, – говоришь, – воздайте мне за службу!
Мой близок юбилей». – «Не требуй! Не проси! –
Ответят. – Нет любви, а вот – примите дружбу!»
– «Как? Дружбу? – Нет, merci!

Не надо, – скажешь ты, – на этот счет безбедно
И так я жить могу в прохладной тишине,
Холодных блюд не ем, боюсь простуды, – вредно
Мороженое мне».

Дивишься иногда, как в самый миг рожденья
Нам был дозволен вход на этот белый свет
И как не прогремел нам голос отверженья,
Что нам тут места нет.

Один еще открыт нам путь – и нас уважат,
Я знаю, как придет святая череда.
«Не воспрещается, – нам у кладбища скажут, –

Пожалуйте сюда!»

На дрогах нас везут, широкую дорогу
Мы видим наконец и едем без труда.
Вот тут и ляжем мы, близ церкви, слава богу!..
Но нет – и тут беда!

И мертвым нам кричат: «Куда вы? Тут ограда;
Здесь место мертвецам большим отведено,
Вам дальше есть места четвертого разряда,
А тут – воспрещено!»

Февраль 1857

Зачем

Посвящено Антонине Христиановне Лавровой

Мне ваш совет невыразимо дорог, –
И хоть тяжел он сердцу моему,
Но должен я, скрепясь, без отговорок
Его принять и следовать ему,

Согласен я: чтоб тщетно не терзаться,
Спокойно жить, бесплодно не страдать –
Не надобно прекрасным увлекаться,
Когда нельзя прекрасным обладать.

Зачем смотреть с восторженной любовью
На лилию чужого цветника,
Где от нее не суждено судьбою
Мне оторвать ни одного цветка?

И для чего пленяться мне картиной,
Когда она – чужая, не моя,
Иль трепетать от песни соловьиной,
Где я поймать не в силах соловья?

Зачем зарей я любоваться стану,
Когда она сияет надо мной, –
И знаю я, что снизу не достану
Ее лучей завистливой рукой?

Зачем мечтам напрасным предаваться?
Не лучше ли рассудку место дать?
О, да! к чему прекрасным увлекаться,
Когда – увы! – нельзя им обладать?

1857 (?)

Мысль

Лампадным огнем своим жизнь возбуждая,
Сгоняя с земли всеобъемлющий мрак,
Пошла было по свету мысль молодая –

Глядь! – сверху нависнул уж старый кулак.
Кулак, соблюдая свой грозный обычай,
«Куда ты, – кричит, – не со мной ли в борьбу?
Ты знаешь, я этой страны городничий?
Негодная, прочь! А не то – пришибу,
Я сильный крушитель, всех дел я вершитель,
Зачем ты с огнем? Отвечай! Сокрушу!
Идешь поджигать?.. Но – всемирный тушитель –
Я с этим огнем и тебя потушу».
– «Помилуй! – ответствует мысль молодая. –
К чему мне поджогами смертных мутить?
Где правишь ты делом, в потемках блуждая, –
Я только хотела тебе посветить.
Подумай – могу ль я бороться с тобою?
Ты плотно так свернут, а я, между тем
Как ты сотворен к зуболомному бою,
Воздушна, эфирна, бесплотна совсем.
С живым огоньком обтекаю я землю,
И мною нередко утешен бедняк.
Порой – виновата – я падших подъемлю,
Которых не ты ль опрокинул, кулак?
Порою сама я теряю дорогу
И в дичь углубляюсь на тысячи верст,
Но мне к отысканью пути на подмогу
Не выправлен твой указательный перст.
Одетая в слово, в приличные звуки,
Я – мирное чадо искусства, науки,
Я – признак единственный лучших людей,
Я – божьего храма святая молитва.
Одна мне на свете дозволена битва
Со встречными мыслями в царстве идей.
И что же? – Где в стычке кулак с кулаками,
Там кровь человечья струится реками,
Где ж мысль за священную к правде любовь
Разумно с противницей-мыслию бьется, –
Из ран наносимых там истина льется –
Один из чистейших небесных даров.

1858

Запретный плод

Люди – дети, право, дети.
Что ни делайте, всегда
Им всего милей на свете
Вкус запретного плода.
Человек – всегда ребенок,
Говоришь ему: «Не тронь!» –
Из хранительных пеленок
Всё он тянется в огонь.
Иногда с ним просто мука:
«Дай мне! Дай!» – «Нельзя. Тут бука».
– «Цацу дай!» – «Нельзя никак».
Рвется, плачет он. Досада!
«На, бесенок! На!» – «Не надо».
– «Да ведь ты просил?» – «Я – так…»

1858

Что ж делать?

Что ж делать? – Судьба приказала
Им вечно друг друга терзать.
Их брачная доля связала,
Узла их нельзя развязать.

Сожительство тяжко обоим,
Где ж брака высокая цель?
А мучить друг друга легко им:
Всё общее – дом и постель.

И всюду они неразлучны,
Друг на друга злобно глядят,
Взаимно несносно-докучны,
Ревниво друг друга следят.

Им страшно, чтоб, рано иль поздно
От «вместе» успев ускользнуть,
Минуты блаженного «розно»
Из них не вкусил кто-нибудь.

Стараясь во всем поперечить
Друг другу и въявь и тайком,
Стремятся свой ад обеспечить,
Несчастье сберечь целиком.

И, скрежетом брани, проклятья
Наполнив и ночи и дни,
Печально смыкают объятья
И верны друг другу они.

Приходит уж старость и древность,
Уж искры угасли в крови,
А всё еще глупая ревность
Грызет их в насмешку любви.

Посмертного злого недуга
В томленье, средь мук без числа,
Две жизни изводят друг друга…
А брака законность цела.

1858

Наоборот