Иван Катавасов - Ярмо Господне

• Название: Ярмо Господне
• Автор: Иван Катавасов
• Жанр: Ужасы и Мистика

Продолжение Шестикнижия инквизитора повествует о духовно-рыцарском ордене, противостоящем злонамеренной магии. Только для взрослых.

Религиозная сайнс фэнтези для верующих и не очень верующих в XXI веке от нашей христианской эры.

Насколько по содержанию, настолько и по форме, роман «Ярмо Господне» соотносится с «Коромыслом Дьявола», поэтому авторское предупреждение благосклонным читателям остается в силе и в неизменности.

Если кому-нибудь когда-нибудь придет в голову, будто бы ваш автор хоть как-то разделяет политические, натурфилософские и религиозные воззрения своих персонажей, значит, кто-то из нас в чем-то заблуждается. Совсем уж безысходно обманется тот, кто разглядит в этом повествовании что-либо физическое вместо метафизического.

---

Ему все едино: прыгать, плыть, летать над водой или над землей. Человек-амфибия есть жаба — живет, жрет, срет на суше и на море…

Первомайский шест друидов наши водоходящие по-прежнему ставят, но не дубовый, а березовый. Обрубают на молодой березке сучья, оставляя на ней несколько веточек на верхушке. Однакось обрядовых радений и камланий с бубнами вокруг березы поныне не устраивают ни ночью, ни днем.

В конце прошлого века ходунцы и ходуньи пробовали ввести в обычай избирать голого майского короля вкупе и влюбе с майской голой королевой. Тогда их на Малой Чарони кучковалось намного больше, чем теперь. Человек по 500–600 участников и зевак-туристов наезжало с палатками. Нынче же примерно полсотни организмов оккупируют с вечера мотель и к рассвету или уже засветло подкатывают еще каких-нибудь сотни полторы, разбивают туристический лагерь на лесном берегу.

Так вот, в ту пору первомайские ходунцы были гораздо отвязнее по сравнению с тем, какие они сейчас. Веселились водоходящие, как могли. Например, ходили не только по воде, но и по горящим углям.

Мужчины отдельно от женщин в своем кругу избирали голую королеву из числа страстно желающих претенденток. Строгое мужское жюри у них досконально вымеряло стереометрию молочных желез: высоту конуса, длину окружности основания, толщину сосков, диаметр ареол… Очень точно измеряли расстояние между пупком и половыми губами, затем меряли просачный промежуток от ануса до вагины… От промежности до колена вычисляли длину бедер. Результаты интимных исчислений немедля объявлялись и сравнивались под аплодисменты и овации, браво-брависсимо…

Потом женщины и девушки потребовали публичного равноправия и эмансипации, что и обрели, начав избирать голого короля независимо в чисто женском обществе. Надо сказать, бравых кандидатов в голые короли нашлось немало.

Естественно, исключительно женское жюри публично, действуя штангенциркулем и портновским метром, измеряло длину и диаметр полового члена, размер головки, угол возвышения у добровольцев в разных состояниях возбуждения. Скажем, интимно исследовали они оную мужественность в духе заветов безбожного еврейского докторишки Зигги Фрейда, как известно, делавшего из размеров и применения гениталий глобальные выводы о подсознательных мотивах социальной психологии человека разумного. Пошли они, правда, несколько дальше комплексного дедули Фрейда, потому как обязательно взвешивали безменом тяжесть яичек в мошонке у всех претендентов на титул майского короля…

Все бы ничего, но через пару-тройку лет основной конкурс-аттракцион неформального фестиваля «Озерная гладь» испортили геи и лесбиянки. Права сексуальных меньшинств демократичные по природе ходунцы уважили и допустили голубых к избранию голого короля, к измерению его мужества в женском обществе, а розовым позволили заодно с мужчинами выбирать красивую сись-пись у кандидаток в голые королевы. Тут же куда-то запропастилось, сгинуло и схлынуло все очарование и непринужденность конкурса, став обыкновенным похабством…

И назвали-то они свой аттракцион иронично и умно, а вышло так, что майский король, увенчанный весенними цветами, каких и царь Соломон не носил во дни славы своей, оказался просто голым мужиком с большим хуху. А королева — вульгарной голой бабой с большущей пипи…

Год за годом нравы у ходунцов и ходуний по озерным водам становились совсем пуританскими. Сейчас королеву мая избирают, на глаз издаля прикидывая увесистость содержимого ее бикини.

Выставлять на публике нагишом собственные женственность и мужество у них нынче, как правило, не принято. У пляжников строго тряпочки на чреслах, редкие пляжницы сотрясают голыми сиськами, дойками, буферами. И то не во время хождения по водам, а только на бережке…

На рассвете семь «сумеречных ангелов», — невесомо скользящие над землей клочья предутреннего тумана, — в предписанном планом-диспозицией порядке рассредоточились на берегах озера Малая Чаронь в районе протоки, соединяющей его с Большой Чаронью. Оперативная группа теургического воздействия выжидала лишь необходимого момента, когда потребуется ее экстренное вмешательство в прогнозируемое развитие обстановки.

«По мере веры каждого и тягости Ярма Господня воздаяние, искупление и соучастие свыше воспоследуют…»

Рыцарь-инквизитор Филипп безучастно наблюдал, как две дюжины мужчин и женщин, одетых в длинные белые рубахи до лодыжек, трижды молча обошли вокруг майского шеста и торжественно гуськом спустились на уровень озера. Близ гладкого уреза спокойной воды они разбрелись по влажному песку в терпеливом ожидании первых лучей восходящего солнца.

Кое-кто набожно перекрестился, два человека опустились на колени, воздев руки к небу и обратившись на восход. Все ожидали, когда самым краешком солнечного диска озарит лесные вершины, и по воде к ним протянется сверкающая дорожка.

На заре каждый вступал сам по себе на озерное зеркало и перемещался соответственно своим аномальным возможностям.

Одни скользят над самой водой, словно конькобежцы на ледяном катке, помогая движению отмашкой руки и ничуть не возмущая водной глади. Другие осторожно, не сгибая коленей, раскинув крестом руки, переступают по воде, словно бы шествуют поверх туго натянутой ткани; водяная поверхность под ними видимым образом чуть-чуть прогибается, пружинит, а от их ступней по озеру расходятся небольшие круги.

Третьи шлепают довольно небрежно, поднимая брызги, на мелководье в прибрежном лягушатнике. Здесь расположились в основном женщины.

Одна из них весьма популярной на Белой Руси чалой масти кокетничает в тонкой сорочке-пеньюаре чуть выше колен, высвечивая темный растительный треугольник снизу и розовеющие окружности сверху. На легкомысленную кокотку с песчаного откоса неодобрительно посматривает тучная матрона, тоже частично белогривая, в суровой полотняной рубахе до пят, с косой-шиньоном, прихотливо уложенным на темечке в форме кучки какашек.

Отдельная группка ходила, бродила в тихой мутной заводи, как по топкому болоту. И впрямь от их сторожких, опасливых, мнительных шажков озерная вода трясинно колебалась и булькала пузырями с тухлятиной.

С рассветом мало-помалу пробудились и прочие ходунцы, усыпавшие пляж белыми рубахами. Но отнюдь не всякий белорубашечник рисковал на утренней зорьке вот так с ходу, с бухты-барахты пуститься пешком по холоднющей воде. Разожгли костры, потащили по песку лодки-плоскодонки, четырехвесельные ялики, байдарки, каноэ…

Дредноутом отчалила от пристани автотурбазы «Чаронь» шестивесельная ладья, — «настоящая флотская спасательная шлюпка «Ял-6», из рака ноги!» — с Валерием Шумковичем на борту.

На то время три десятка первопроходцев и присоединившиеся к ним растрепанного вида ходилы, видать, с похмелья проспавшие зарю, прекрасно освоились на блестящем озерном просторе, забрели далеко и глубоко. Они подходили друг к другу, останавливались, общались, закуривали, вели степенные разговоры вдвоем-втроем, легко опираясь ступнями ног на пружинящую водную площадь или вовсе ее не касаясь.

К ним-то, по всей видимости непревзойденным мастерам и мастерицам спортивной ходьбы по водам, и приказал править многовесельное флотское судно Валерий Шумкович туда, на середину озера. Дюжие гребцы дружно взмахнули веслами и быстро вынесли адмиралтейский ял к узловой точке третьего фазиса субботне-воскресного рейда орденского звена от благочинного округа сего.

Президент корпорации «Белтон» Вальтер Шумке совсем было приготовился обратиться с приветственной речью к собравшимся и прогуливавшимся в центре озера. Он встал, одернул сзади непривычный белый балахон, взмахнул рукой, прищелкнул пальцами, откашлялся внушительно… Но вдруг обмер, застыл, оцепенел, обомлел, побледнел и ни полслова так и не проронил…

Очевидцы, находившиеся на воде и на берегу, о произошедшем рассказывали впоследствии очень даже противоречиво и весьма по-разному. Далеко не все сошлись на том, что сначала легкие белые перистые облака над озером сгустились, потемнели, собрались в круг, закрыли восходящее солнце, отяжелели, приобрели какую-то весомую, будто каменную барельефность, и стали очень напоминать слепую глазницу мраморной античной статуи-колосса.

Внезапно колоссальный глаз в небе ожил, раскрылся, в ярости и возмущении глянул вниз. По его темно-зеленой радужной оболочке засверкали, зазмеились бесчисленные оранжевые сполохи-зарницы…

Гром не гремел, но берега озера неожиданно содрогнулись, зыбко покачнулись. Под сильным порывом ветра согнулись верхушки деревьев, зловеще зашумел лес, смолкли лесные птахи. На озерной глади вспенились мелкие волны… И все ходунцы и ходуньи вдруг словно провалились сквозь воду, канули в нее.