Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3

• Название: Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3
• Автор: Андрей Болотов
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-85255-385-9, 5-85255-382-4

Автор этой книги Андрей Болотов - русский писатель и ученый-энциклопедист, один из основателей русской агрономической науки.

Автобиографические записки его содержат материалы о русской армии, быте дворян и помещичьем хозяйстве. Он был очевидцем дворцового переворота 1792 года, когда к власти пришла Екатерина II. Автор подробно рассказывает о крестьянской войне 1773 - 1775 годов, описывает казнь Е. И. Пугачева. Книга содержит значительный исторический материал.

---

 Я застал у себя детей не очень здоровых. Сын мой Степан, которого я оставил больным в горячке, выздоровел; напротив того дочь лежала в сильной сыпи, а маленькой сын мой Павел был при смерти почти болен жестоким кашлем. Самый племянник мой был также нездоров и лежал сыпью болен.

 Но меня все сие не весьма перетревожило. Предав однажды всю жизнь свою и все обстоятельства до ней относящиеся в полную волю, покровительство и распоряжение моему Богу, мог я очень способно сохранить душевное спокойствие, в надежде и уповании на его покровительство и в удостоверении, что он ничему без святых своих причин произойтить не попустит.

 Поелику мне, в рассуждении приближающегося уже срока, назначенного к приезду в Бобрики, никак не можно было пробыть долго дома, ибо оставалось всего только пять дней; то, судя, что доведется мне пробыть в доме не более дней двух или трех, спешил я делать в доме все нужные и распоряжения и приказания на случай моей вторичной отлучки от дома, и думал воспользоваться к тому теми остающимися немногими днями; но не то вышло, что я думал, а мне предназначено было сделать еще одно дело, от которого могли проистечь небезважные следствия.

 Еще в самой тот же день прислан был человек от г–жи Щербининой с просьбою, чтоб приехать нам к ней на утрие обедать, и мне как ни было недосужно, но не можно было ей в том никак отказать. Итак, ездили мы к ней и употребили целый день на езду сию и нашли у ней опять немалое собрание.

 У г–жи Щербининой был тогда зять ее, г. Наумов, с дочерью и братом, и еще некто молодой человек Коробьин. Был также тут и сын ее, Андрей Евдокимович, бывший мне отчасти знакомым. А из госпож была наша родственница, г–жа Арцыбышева из Душков и г–жа Ладыженская.

 С помянутыми мужчинами скоро у нас речь зашла о науках. Все они случились быть люди ученые или полуученые, или такие, которые в состоянии были говорить о науках. Они окружили меня и неведомо как любопытствовали узнать обо всем мои мнения.

 Все они заражены были волтеризмом и Вольфнанскою философиею, которой пагубные следствия видел я паки в примере сына г–жи Щербининой, впадшего в глубочайшую ипохондрию, и произошло сие по милости французских учителей и воспитателей.

 Сей достойной молодой человек был мне крайне жалок. Я сожалел об нем как об родном брате и увидев причину его несчастия, вздумал испытать, не могу ли я вывесть его из прежних мыслей.

 По случаю упомянул я о новой Крузнанской философии и приписывал ей похвалы, какой она была достойна. Они все и не слыхивали об ней и были чрезвычайно любопытны узнать оную. Г. Коробьин только презирал ее, будучи слишком прилеплен к волтернанизму. Напротив того, г. Наумов был снисходительнее и всех лучше.

 Мы много и долго с ними говорили; наконец, несмотря на все, удалось мне г. Щербинина так заохотить, что при отъезде просил он меня неотступно прислать к нему философию сию на посмотрение.

 Не менее удалось мне прельстить и зятя г–жи Щербининой выдумкою своею о разделении земли на семь полей. Сей принудил меня обещать прислать к нему экономические книги, в которых сочинение мое о том было напечатано. Итак, расстались мы, сделавшись довольно, знакомыми.

 По утру на другой день почел я за долг сдержать свое обещание и послать к г. Щербинину на показ весь философический курс г. Крузия.

 Но тем одним я не удовольствовался; но как приметил в нем великое желание узнать, каким образом можно нам преодолевать свои страсти, что было лучшайшим пунктом новой философии, и что самое убедило его просить меня о присылке философии, то пришло мне в голову, что философия поможет ему мало ло причине, что была слишком высока и тонка и ему, не учась оной и не разумея в тонкость немецкого ученого языка, понять ее никак будет не можно; то вздумал я, ровно как чем побужден будучи, послать к нему вновь сочиненную мною книгу «О благополучии человеческом», сколько ее тогда было переписано.

 Знал я, что она тем господам, а может быть и ему не покажется по причине противных их системе мыслей, однако отважился сие сделать в надежде, что может быть Всевышний тронет сердце сего погибающего человека и книга моя приведет его на лучшие мысли.

 Правда, я мог опасаться, чтоб не подняли они меня и философию мою на смех; однако рассуждая, что воля Бога моего и ему угодное дело важнее их насмешек, не раздумал сего сделать. Зятя же г–жи Щербининой удовольствовал я также посланием экономической своей книги. И желание их получить сии книги было так велико, что в то время как я писал уже к Щербинину письмо, явился от них человек с просьбою о выполнении моего обещания.

 Не успел я помянутым образом книги мои отправить в Якшино и, побежавши в сад, посеять семена, полученные от князя, как приехал к нам родной дядя жены моей, г. Каверин, случившийся тогда быть в своей здешней деревне.

 Приезд его произвел мне новое помешательство в делах и распоряжениях домашних; однако я ему был рад и угостив его обедом, водил его по садам своим и по всей усадьбе, и утешил всеми новыми своими выдумками, а особливо хмелевыми затеями и игрушками, которыми был он чрезвычайно доволен и расхвалил оные в прах. Камушек мой и открывшиеся от него другие полезности также его прельстил и побудил выпросить себе значок оного для приискания ему подобных.

 Он пробыл у нас весь почти сей день, а как на утрие надлежало уже мне отправляться в свой путь, то я и сего дня почти вовсе не видал.

 Итак, 18–е число мая был тот день, в которой отправился я из дома своего в Бобриковскую волость узнавать, так сказать, свою судьбину, или искать счастия.

 Как в самой тот же день надлежало домашним моим ехать в Калединку, то согласился я им сотовариществовать и заехать к тетке.

 Мы приехали к ней к обеду, а после оного я хотя и хотел продолжать свой путь, но меня уговорили остаться у них ночевать.

 Но на другой день поутру, отслушавши завтреню и распрощавшись со всеми родными своими, желавшими мне всякого блага, отправился я в путь.

 На дороге повстречался я с сестрою теткиною, г–жею Крюковою, а потом с приятелем моим, г. Товаровым. Они, узнав обо всем, благословляли путешествие мое и желали мне возможнейшего успеха.

 Выехал я из Калединки так рано, что успел еще приехать кормить лошадей в Тулу, а ночевать в село Куракино. В Туле случилось мне в сей раз видеть мещанское гульбище и довольно изрядное, ибо как был тогда самой Троицын день, то превеликое множество людей обоего пола в лучших нарядах собралось на берег обширного пруда в Чулковой слободе и разгуливали в рощице. Там поставлено было множество палаток и мне сказывали, что гульбище бывает в сей день весьма многонародное; только я не мог без досады смотреть на вымазанные уже слишком много и размалеванные румянами лица и испакощенные тем изрядные рожицы,

 Переночевав в селе Куракине и встав до света, приехали мы в последующий день кормить лошадей в большое и регулярно построенное село Каменку, принадлежащее уже к Бобриковской волости. Не могу изобразить, с каким чувствием въезжал я в пределы сей волости. Неизвестность, буду ли я или не буду в сих славных волостях управителем и увеличу ли в них свое благополучие или потеряю то, которым до того наслаждался, было причиною тому. Однако я предавал все на власть моего Творца и Бога, пекущегося обо мне во все дни живота моего и надеялся несомненно, что он меня не оставит и сделает то, что для меня лучше и ему будет угоднее.

 Остановившись в Каменке, употребил я небольшую политику и не велел сказывать людям о себе кто я таков и куда еду, а сам старался кое о чем мужиков повыспросить. Однако, важного ничего узнать не мог.

 0 князе сказали мне, что он еще не приезжал в Бобрики. Итак, отдохнув тут немного, проехал я прямо в свою епифанскую деревнишку, верст за 12 оттуда отстоявшую, в намерении дожидаться там прибытия княжова.

 Не успел я в помянутую деревню приехать, как слух о причине приезда моего разнесся тотчас по всему тамошнему соседству и многие из крестьян, принадлежащих брату моему и тетке, г–же Арсеньевой, также и из соседственной деревни Арсеньевой начали приходить ко мне и изъявлять радость свою и желание, чтоб был я управителем, и ничего еще не видев, приносили ко мне приносы, иной блюдо меду, иной курицу, иной блюдо яиц.

 — «Государи мои! говорил я им, удивившись: — что это вы затеяли, я еще не управитель и не знаю еще буду ли я им, или нет, и что могу я вам сделать?»

 — Нет, ничего, государь! говорили они; а только просим нас не оставить, когда ты будешь оным.

 Всему тому я смеялся и был доволен их усердием, думая, что сия встреча была недурна для меня.

 Ночевав в деревне своей, поутру на другой день отправил я человека в Бобрики проведать о приезде князя и чтоб наказать о присылке ко мне, когда он приедет. А сам, принявшись за перо, стал между тем делать прожект описанию волостей и препроводил в том все утро.