Андрей Воронин - След тигра

• Название: След тигра
• Автор: Андрей Воронин
• Издательство: Современный литератор
• Жанр: Боевик
• Год: 2004
• ISBN: 985-14-0797-6

Суперагент ФСБ Глеб Сиверов по прозвищу Слепой ступает на опасную тропу Уссурийской тайги, чтобы разгадать тайну тигра-людоеда.

---

— Э, приятель, — разочарованно протянул Глеб, — да ты, я вижу, совсем скис. Несешь, сам не знаешь что… За такие слова на Большой земле людям морды бьют.

— А ты не стесняйся, — сказал Тянитолкай. — А лучше сразу пристрели. Вот увидишь, от начальства тебе за это благодарность выйдет. Горячая и влажная… Я, видите ли, не знаю, что несу! Я-то знаю, а вот ты…

Он замолчал, потому что к костру вернулась Евгения Игоревна. Присев у огня, она некоторое время пристально разглядывала Тянитолкая, словно пытаясь прочесть по его лицу, много ли он успел сказать Глебу. Все-таки между ними в последние дни что-то происходило, но вот что именно, Сиверов понять не мог, как ни пытался.

Ужин был скудным, потому что запасы продовольствия почти иссякли. На закате небо опять затянулось тучами, но дождя не было. Перед сном Глеб снова принял таблетки, после недолгого раздумья увеличив дозу до трех штук. Он знал, что такие вещи даром не проходят, но не видел другого выхода. «Потом отосплюсь», — решил он, с усилием проглатывая вязкую горечь.

В костре потрескивал, отчаянно дымя, свежий еловый лапник. Дым заставлял мошкару держаться на почтительной дистанции, и Глеб с удовольствием поднял накомарник и снял грязные, пропотевшие перчатки. Очень хотелось разуться, скинуть тяжелые башмаки, чтобы дать настоящий отдых усталым ногам, но этого Глеб себе позволить не мог. Стоять на часах босиком может только турист, а турпохода у них, увы, не вышло.

Тянитолкай, ворча и вздыхая, ворочался в собственноручно выстроенном шалаше, шуршал спальником, безуспешно пытался взбить изрядно отощавший рюкзак, служивший ему подушкой, и время от времени принимался злобно ругаться. Наконец он затих, а вскоре над болотом поплыл его могучий храп — спал Тянитолкай на зависть всем врагам, и никакие дневные неприятности не могли лишить его этого невинного удовольствия.

Позади хрустнула ветка. Глеб не обернулся — он знал, кто это. Евгения Игоревна, устало вздохнув, присела рядом, обхватила руками колени, тоже сняла накомарник и стала смотреть в огонь, который пляшущими искорками отражался в ее зрачках.

— Не спится? — спросил Глеб.

Говорить ему не хотелось, но он знал, что говорить придется, и потому первым нарушил молчание.

— Не спится, — тихонько произнесла Горобец. — Как-то мне… Не знаю. Неуютно, что ли. А может быть, просто страшно. Можно, я с тобой посижу?

— Конечно, — сказал Глеб. — Хотя лучше всего тебе было бы лечь спать. Завтра у нас трудный день.

— А ты? Честно говоря, не помню, когда в последний раз видела тебя спящим. Ты что, железный? Смотри, так тебя ненадолго хватит.

— На самом деле я сплю, — солгал Глеб, — только мало. Я всегда мало сплю, а уж на работе, когда в голове постоянно что-то варится… В общем, в полевых условиях мне много не надо. Часа три-четыре, и я снова бодр, как птичка.

— Птичка… А ты знаешь, что стрижи вообще не садятся на землю? Даже спят на лету — поднимаются как можно выше, расправляют крылышки и засыпают в парении. У них и лапок почти что нет. Они и спариваются в воздухе, представляешь?

— Вот этого я не умею, — признался Глеб. — Спать на ходу — это еще туда-сюда, это каждый может. Но вот это… Не хочу быть стрижом. Шла бы ты все-таки спать. Утро вечера мудренее.

— Если оно наступит, это утро.

Глеб быстро посмотрел на нее и отвел взгляд. Горобец сидела в прежней позе и все так же глядела в огонь. В отблесках пламени Сиверов заметил, как похудело и заострилось ее лицо — не от голода, поскольку по-настоящему голодать они еще не начали, а от постоянного, изматывающего нервного напряжения.

— Спать, спать, — повторил он, — а то ты уже начинаешь говорить глупости, прямо как Тянитолкай.

— А он говорил глупости? — быстро спросила Горобец. — Какие же именно, если не секрет?

— Даже не упомню, — сказал Глеб. — В общем, ничего конкретного, просто нес какой-то испуганный бред. По-моему, он здорово трусит. Хотя винить его за это я бы не стал. У каждого свой предел прочности, и наш Глеб Петрович, судя по всему, подошел к своему пределу вплотную.

— Да, — задумчиво сказала Горобец, — да, я тоже так думаю… Господи! — негромко, но с большой силой воскликнула она. — А я-то, дура, злилась на Корнеева за то, что навязал мне тебя! Вот что бы я, интересно, сейчас без тебя делала? Ты можешь надо мной смеяться, но мне страшно оставаться с ним наедине. — Она кивнула в сторону шалаша, как будто Глеб мог не понять, о ком она говорит. — Мне кажется, он не просто близок к пределу прочности. По-моему, он его уже давно перешагнул и теперь медленно, но верно сходит с ума. Я все время жду, когда же он наконец попытается меня придушить.

— Ну-ну, — с улыбкой сказал Глеб, не видевший во всем этом ничего смешного. — Зачем же так драматизировать? Даже если ты права, это не причина, чтобы не спать по ночам. Что ты, собственно, предлагаешь — пристрелить его, прогнать, как больную собаку? Ты — начальник экспедиции и несешь за него ответственность. А я несу ответственность за вас обоих. И, поверь, хоть мне и не удалось сберечь остальных, вас я сберегу во что бы то ни стало. Поэтому ложись-ка ты спать и не выдумывай на ночь всяких ужасов. Пока я здесь, никто тебя не тронет. Горобец печально улыбнулась.

— Я все-таки не рассчитала свои силы, — тихо призналась она. — Думала, я крепче. А теперь все время хочется прижаться к твоей ноге, вот именно как собака, заглядывать в глаза, вилять хвостом и лизать руки — все что угодно, только бы не прогнали.

— Ты отлично держишься, — возразил Глеб, который действительно считал, что Евгения Игоревна проявляет немыслимую для женщины твердость. — И завтра будешь держаться молодцом, особенно если сейчас перестанешь болтать чепуху, заберешься в спальник и как следует выспишься.

— Все-таки прогоняешь? — Горобец грустно, виновато улыбнулась ему и вздохнула. — Наверное, я недостаточно преданно лизала тебе руки… А можно, я лягу здесь, рядом? У костра теплее, и гнус не так донимает. А главное, ты близко. Ты, а не этот… Ну что я могу поделать, если мне страшно ложиться спать бок о бок с сумасшедшим?

— Никакой он не сумасшедший, — сказал Глеб. — Впрочем, как хочешь. Только спальник возьми, не то проснешься завтра с радикулитом. Путешествовать посуху, согнувшись пополам, — это еще куда ни шло, но вот по болоту… Неудобно идти, когда лицо в воде — дышать трудно, дороги не видать, да и пиявки…

Горобец фыркнула, легко поднялась на ноги и сходила в шалаш за спальным мешком. Перед тем как улечься, она, стоя на коленях на расстеленном возле самого огня мешке, вдруг подалась вперед и легко коснулась щеки Глеба губами. Губы у нее были сухие и обветренные, очень горячие. Поцеловав Сиверова, она немного помедлила, будто ожидая продолжения, и только потом нехотя отстранилась и начала забираться в спальник.

— Спасибо, — тихонько сказала она. — Спасибо тебе за все, Федор Молчанов.

Глеб не ответил, даже не обернулся. Хотелось курить как никогда. Он сидел, смотрел в огонь и старательно думал о том, как ему хочется курить, изо всех сил пытаясь прогнать ощущение горячих шершавых губ на своей щеке и назойливую мысль о том, что, не ответив на поцелуй Евгении Игоревны, очень многое потерял.

***

Перед самым рассветом Глеб все-таки задремал и проснулся, как от толчка, с ясным ощущением чего-то непоправимого, случившегося, пока он спал. Он быстро огляделся.

Над верхушками деревьев занималось серое пасмурное утро. Костер почти погас. Горобец спала рядом, по обыкновению свернувшись калачиком в своем спальном мешке. На одно очень неприятное мгновение Глебу показалось, что она не дышит, но, приглядевшись, он немного успокоился: спальный мешок медленно, почти незаметно для глаза, поднимался и опускался. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь прерывистым, неуверенным чириканьем какой-то ранней пичуги. Потом Тянитолкай у себя в шалаше громко, отрывисто всхрапнул, почмокал губами и захрапел раскатисто и ровно, как работающий на холостом ходу дизель.

Все как будто было в порядке, но ощущение, что он проспал что-то важное, не оставляло Слепого. Он осторожно, чтобы не разбудить Горобец, поднялся на ноги, поправил на голове накомарник и, на ходу натягивая заскорузлые перчатки, обошел импровизированный лагерь по периметру.

Лагерь являл собой довольно жалкое зрелище. Потухший костер, возле которого скорчилась бесформенная в своем испачканном землей и золой спальнике Евгения Игоревна, парочка тощих рюкзаков, брошенное как попало оружие, убогий шалаш, из которого почти на полметра высовывались закутанные спальником ноги Тянитолкая, пустой перевернутый котелок с толстым слоем сажи на днище и следами засохшей вчерашней похлебки. Впрочем, эта печальная картина успокоила Сиверова: из лагеря ничего не пропало, а главное, ни в лагере, ни вблизи него не появилось ничего нового — никаких мертвых голов и прочей жути, которая не столько пугала, сколько злила атеиста Сиверова. Настоящим, стопроцентным атеистом Глеб, конечно, не являлся, но порой ему было очень удобно считать себя таковым, и сейчас подвернулся как раз такой случай.