Дмитрий Шишкин - Возвращение красоты

• Название: Возвращение красоты
• Автор: Дмитрий Шишкин
• Издательство: www.pravoslavnaya-proza.ru
• Жанр: Религия

Книга «Возвращение красоты» объединяет в себе циклы автобиографических рассказов и очерков, написанных в разные годы священником Димитрием Шишкиным. Автор искренне, глубоко и в то же время увлекательно рассказывает о своих духовных исканиях, о неутолимой жажде Бога, которая с самого детства побуждала его во всём находить отблески Божественной красоты, на многие годы отвергнутой и позабытой нашим народом.

Издание будет интересно не только православным читателям, но и всем, кому небезразличны вопросы веры и смысла жизни.

---

Прошло шестнадцать лет, и обстоятельства снова привели меня в бахчисарайский Свято-Успенский скит. Но на этот раз я уже ждал этой встречи, искал ее сокрушенным сердцем, и имя красоты было у меня на устах. Я знал, что имя это — Божественная благодать!

II

2 февраля 1993 года, ближе к вечеру, прокладывая путь по девственно-чистому снегу, к бывшему настоятельскому дому подъехал «уазик» армейского образца. Кроме водителя и благочинного Бахчисарайского района отца Сергия в автомобиле находились мы — «оптинская братия», как нас в шутку тогда называли. «Мы» — это Максим Доронин, Павел Ищук и я, ваш покорный слуга. В последний момент к нам в Бахчисарае присоединился еще паренек из Черноморска — Женя Княев. «Оптннской братией» нас именовали вот почему: меньше чем за месяц до этого дня, а именно 12 января, мы втроем покинули с рекомендательными письмами стены благословенной Оптиной пустыни. Дело в том, что гостиница Иоанно-Предтеченского скита, где мы обитали, должна была подвергнуться реконструкции, и большая часть ее насельников была распущена по домам. Я провел в монастыре четыре месяца, выполняя различные послушания, но оставаясь, по сути, только паломником. Таким же было положение Максима и Павла. Интересно, что с Пашкой мы в юности «гоняли в футбол» на одном поле, но познакомились и стали общаться только в Оптиной пустыни. Максим же родом был из Чечни, но семья его, предуведомленная чудесно о. Иоанном Журавским[67], успела еще до начала войны переселиться в город Чернь Тульской области. Наслушавшись рассказов про Крым, по оставлении монастыря Максим изъявил желание отправиться с нами.

Так мы втроем и прибыли на прием к архиепископу Симферопольскому и Крымскому Лазарю. Вид у нас был одинаково затрапезный: старенькие фуфайки, подвязанные обрывками бельевой веревки, стоптанные «кирзаки», косматые бороденки — ну ни дать ни взять бродяги с большой дороги. Впрочем, владыка принял нас довольно радушно и поначалу определил в Свято-Климентский монастырь. Лишь потом, когда улажены были некоторые формальности, связанные с передачей Свято-Успенского Бахчисарайского скита Церкви, последовало благословение перебраться нам в бывший настоятельский дом.

Итак, в сумерках мы сгрузили торопливо матрасы и нехитрые наши пожитки прямо на снег и попрощались с отцом Сергием. Кажется, автомобиль имел какие-то неполадки, и потому водитель спешил засветло спуститься по заснеженной, скользкой дороге. Пока мы прощались, Павел отправился в дом переговорить с хозяйкой, которая еще не успела выехать и должна была ввести нас в круг бытовых повседневных забот. И вот «уазик» наш укатил, а Пашка вдруг вернулся озадаченный и объявил, что дом заперт, а на стук никто не отвечает. Мы все посмотрели на трубу — дыма нет. Значит, хозяйка ушла давно, и неизвестно, когда вернется. Вот так история. Что же делать?

Мы обошли дом, и оказалось, что «парадная» дверь со стороны сада открыта. За ней был темный, заваленный всякой рухлядью коридор, а от него вправо отходила холодная грязная комната с земляным полом, совершенно непригодная для жилья. Налево от того же коридора располагалась другая комнатушка: поменьше и тоже холодная — потому что эта часть дома вообще не отапливалась, — но зато с полами и даже как будто сухая. Мы быстро повытаскивали из нее в коридор весь хлам, вымели ее каким-то огрызком веника и затащили внутрь наши матрасы и сумки. Преимущество этой комнаты было еще и в том, что она имела дверь, правда рассохшуюся и закрывающуюся с трудом. Но главным приобретением оказалась большая электрическая плитка, найденная на полу. Поскольку лампочек нигде не было, единственным способом проверить наличие тока в сети было воткнуть оголенные концы провода печки в розетку. И вот мы провели этот рискованный эксперимент. В первый момент — ничего, замыкания нет (уже хорошо). Ждем, что дальше. И вдруг — вот так радость! — печка наша начинает нагреваться…

Воистину, как мало иногда бывает нужно для счастья! Мгновенно мы почувствовали себя уютно, как дома. За окном быстро темнело, а мы, устроившись на матрасах, с большим аппетитом ужинали и обсуждали оживленно перипетии минувшего дня.

Засыпая, я думал о том, какое необыкновенное знаменательное событие сегодня произошло. После семидесяти лет запустения возобновляется монастырская жизнь! И радостно, и страшно мне было об этом думать. Я понимал, что бесы ополчатся против нашего начинания; понимал и ожидал всевозможных искушений, ужасных снов, коварных наветов и козней — чего угодно, но, как водится, совсем не того, что позже произошло в действительности… И все-таки он настал — этот первый день неизбежного и светлого возрождения православной святыни на Крымской земле: Свято-Успенского монастыря!

III

Наутро хозяйка так и не появилась, равно как и к обеду, и я, спустившись в город, взял благословение у отца Сергия съездить домой в Симферополь.

Уже на следующий день ближе к обеду я возвращался обратно. Автобус развернулся на пятачке возле «Школы мастеров». Я вышел и вдруг увидел… всю мою «братию» с какими-то корзинами, сумками в руках.

— Не понял. Куда это вы? — удивился я.

— Все, — отвечают. — Выселили нас со скита, идем на вокзал.

— Как? Что такое?!

— Да шутим, шутим… В магазин за покупками спускались, теперь обратно идем…

Автобусы тогда до Староселья уже не ходили из-за проблем с горючим, и весь путь от монастыря до магазина или до Свято-Никольского храма, где находился наш «штаб», приходилось совершать пешком. Я взял какую-то сумку с продуктами, и мы пошли не торопясь в монастырь, разговаривая на ходу.

Уже возле Староселья перед нами замаячили в отдалении две фигуры. Одна была в розовом плаще, и Паша, едва завидев ее, пошутил: «О, моя жена! Она такой же плащ носила…». Надо сказать, что Паша действительно был женат и даже имел ребенка, но брак этот (гражданский) распался. Каково же было наше удивление, когда фигуры, свернув, стали подниматься уже прямо к монастырю.

В то время развалины скита, привлекая толпы туристов летом, зимой превращались в довольно пустынный и заброшенный уголок. Естественно, нам любопытно было узнать, что привело сюда в самое бессезонье двух барышень? Однако никто из нас не хотел заговаривать первым, и возможно, мы, обогнав их, так и прошли бы мимо, но одна из девушек (они оказались примерно нашего возраста) обратилась с вопросом:

— Вы не в монастырь случайно идете?

— Да, в монастырь, и даже не случайно.

— Как… — продолжала она, оглядывая нас, — а разве… разве он действующий?

— Теперь — да.

Девушки изумленно переглянулись.

— А нам сказали: тут развалины одни. Мы с экскурсией были в Ханском дворце, ну и решили пройтись. А тут — вы… Дело в том, что мы верующие — паломницы из Одессы…

Конечно, мы пригласили девушек после осмотра пещер зайти к нам в настоятельский дом на чай. Между тем, достигнув обзорной площадки, они повернули направо и стали подниматься по лестнице. Нам же оставалось только отворить перекошенную скрипучую калитку и войти в дом.

И вот я впервые оказался в жилой его части. Главная, большая комната вся была заставлена мебелью и вещами хозяйки (она принесла ключи накануне вечером, объяснила, как топить печь, и снова ушла). Во второй — располагался стол и кирпичная кухонная плита с духовкой, а в третьей, просторной и светлой, уже стояли четыре наши кровати. В углу до самого потолка возвышалась буржуйка, жарко натопленная и обогревающая великолепно все три комнаты.

Я опустился рассеянно на кровать и все пытался понять, что со мной происходит. Надо сказать, что появление девушек внесло в мои мысли сумбур. Конечно, все мы мечтали или по крайней мере помышляли в той или иной степени о монашестве, но в то же время не были связаны никакими обетами, и понятно, что сама возможность семейной жизни не отвергалась никем из нас окончательно. Словом, все мы находились тогда на распутье, и в таком состоянии встреча с православными девушками не могла, конечно, не поколебать нашего зыбкого равновесия.

Я механически застилал постель, доставал и раскладывал вещи, а сам ловил то и дело себя на мысли: придут они или нет? Ловил и тут же начинал на себя сердиться. Но когда я услышал в прихожей их голоса — чего таить, это не грех, — сердце мое забилось радостно. И все же я не мог забыть и ту иную, призывную красоту, которая владела моим сердцем всегда, даже в эту минуту.

Я взял флейту и вышел из дома.

Знакомый, казалось, до черточки мир преобразился вдруг со мной и во мне. Громады скал, неподвижные, отягощенные снегом ветви деревьев, бледное небо, сам воздух и свет — все это заговорило проникновенно и властно, и эта живая, безмолвная речь наполнила меня благоговейным трепетом, в котором, однако, было такое блаженство, с которым не способны сравниться никакие земные восторги. Я слушал, онемевший и восхищенный, и понимал, что, может быть, слышу прикровенно те самые глаголы жизни вечной[68] к слышанию которых во всей полноте изначально призван был человек. Был… Странное чувство, печальное, но вместе с тем и отрадное в высшей степени, переполняло меня так, что хотелось почему-то плакать.