Николай Эпштейн - Хоккейные истории и откровения Семёныча

• Название: Хоккейные истории и откровения Семёныча
• Автор: Николай Эпштейн
• Издательство: Советский спорт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5–9718–0067–1. 240

Эта книга вместила в себя рассказы о первых шагах отечественного хоккея, о последовавших за годами хоккейного детства и отрочества долгих периодах триумфа советской хоккейной школы во всем мире. В ней также собраны некоторые заметки о шведском хоккее, пользующемся в России неизменным уважением.

---

В тот день родился в нашем футболе, я так считаю, гений игры. Лучший футболист в истории отечественного футбола. И хоккея тоже. (По данным известного футбольного обозревателя России Александра Аркадьевича Горбунова, в том матче армейцы выиграли со счетом 7:1. Бобров вступил в игру за 15 минут до ее окончания и забил два гола. Но давайте забудем о цифрах, давайте задумаемся: какое же впечатление произвел он на своего опытного опекуна, если в памяти Эпштейна остались три забитых мяча, но того более — возникло ощущение, что в советском футболе появился великий мастер, какого еще не видала страна! — Прим. Н. Вуколова.).

Толкуют много о личности в спорте. Пожалуйста, пример такой личности. Гриша Федотов — знаменитый нападающий, кумир болельщиков, имя его у всех на устах. Самолюбивый, познавший сполна вкус заслуженной славы. А увидел Боброва в игре и молвил: «Да, этот парень–то, пожалуй, посильнее меня будет». Легко ли было Федотову такое признание сделать? И не про себя, а вслух. Ведь услышали эти слова все армейцы. И другим рассказали. Вот подлинное величие игрока и личности — признать и оценить величие другого, с тобой рядом играющего и, чтобы там ни говорили, немалую толику твоей славы себе забирающего.

Зато уж и играли оба — загляденье. Борис Андреевич Аркадьев сумел двух таких великих в одно целое превратить. Но тут непременно следует выделить один важный, с моей точки зрения, момент. Игра армейцев во всем их блеске процветала, благодаря тому, что им противостояла великолепная динамовская команда. Там тоже братва собралась на загляденье: Бесков, Соловьев, Карцев, Трофимов. Ну, прямо, одни звезды. И вот сходились друг против друга ЦДКА и «Динамо», и в их соперничестве обогащался, набирал мастерства весь наш футбол. Ведь чем больше сильных клубов, тем сильнее весь футбол в целом. И к хоккею это в равной мере относится. Искусственное усиление одних команд за счет «рекрутирования» в них наиболее талантливых игроков других клубов не идет на пользу ни самому футболу (хоккею), ни зрителю. Я‑то в «Химике» с этим «опытом» столкнулся сполна. Не случайно ведь в Национальной хоккейной лиге (НХЛ) правом первого выбора сильнейших новобранцев пользуются слабейшие клубы лиги.

Но вернемся к послевоенным ЦДКА и «Динамо». Эти клубы эталонами служили, по ним свою игру другие команды сверяли. У динамовцев тоже ведь тренер был что надо — Михаил Иосифович Якушин.

У меня особое чувство восхищения вызывал Борис Андреевич Аркадьев. Вот был тренер Божьей милостью. Голоса не повышал на игроков, настоящий русский интеллигент. Наверное, из этой интеллигентности у него и склонность к анализу происходила. Он футбол ведь творил, он созидателем игры был. Идея сдвоенного центра им, Аркадьевым, выпестована задолго до того, как ее в мире внедрять стали. У нас в стране только в конце 1950‑х годов еще одна такая пара появилась: московские торпедовцы Иванов — Стрельцов.

Но это я так, к слову. А Аркадьев остается для меня эталоном тренера. Так же, как Бобров — эталоном игрока. И личности. Я Боброва вполне вижу в любом составе сборной Бразилии. Нет, не испортил бы он там погоды. Говорят, что он «гастролер» был, мол, только в атаке играл, к своим воротам не оттягивался. А я вот не так давно посмотрел кадры кинохроники о послевоенном турне динамовцев по Англии. И вдруг вижу: Бобров из свой штрафной площади рывок делает в штрафную англичан. Через все поле, как торпеда. Вот тебе и «гастролер». Мирового класса игрок был. Нападение его стихией было, главным делом. Он нападающий был от Бога. Лучше него никто забивать не умел. Пеле ведь тоже мог бы сыграть в защите. Но все же он славен прежде всего атакой. В ней, в атаке, он наилучшим образом свой футбольный гений раскрыл…

И человек Всеволод был удивительный, с открытой душой. Отказать порой никому не мог. Но и не стелился ни перед кем. Вот однажды был такой случай. Подарил Василий Сталин всей команде ВВС кожаные пальто. Шикарные. Бобров шел поздно вечером, и шпана с него пальто сняла. Что делать, он идет дальше. Вдруг слышит сзади топот и голос: «Эй, ты что, правда что ли Бобёр?». «Не Бобёр, а Всеволод Михайлович Бобров». Вернули ему пальто те ребята. Вот такая была популярность.

Как–то были мы вместе в заграничной поездке. И вот, помню, утром встал Севка перед зеркалом, смотрит на себя. А лицо красное, накануне «посидел» прилично. Смотрел он, смотрел, тер щеки, а потом задумчиво так: «Не пойму, и чего меня только бабы так любят?». Тут главное, что сказано–то было без всякого самолюбования, удивление такое было, я бы сказал, сверхискреннее. Он так многому умел удивляться, непосредственно, по–ребячьи…

То поколение вообще было своеобразное. В чем–то, быть может, и израненное не только физически, но и душевно. Война через их молодость проскрежетала. Но она же их души и закалила. Вот Григорий Иванович Федотов. Глыба в футболе, да какая. А образования было маловато. Уговорили его поступать в школу тренеров. Изложение писал по чеховской «Каштанке». Провалился. Ребята смеялись: «Затрахала прямо «Каштанка» нашего Григория Ивановича!». Но он самолюбивый был, стал учебники читать, подучил язык–то. Самолюбие, гордость.

После «Локомотива» играл я за «Пищевик». В хоккей с мячом тоже. В 1946 году уступили мы ВВС в стыковочном матче за право играть среди двенадцати сильнейших футбольных клубов, а на следующий год команда распалась. Стал я, как нынче говорят, свободным агентом. Пригласили меня тогда поиграть за челябинский клуб «Дзержинец». Деньги предложили по тем временам хорошие — поехал я на Урал. Там впервые встретился с директором ЧТЗ Исааком Моисеевичем Зальцманом. Вышло вот как. Приехал я, начал играть. Но только чувствую, что–то не так. Впечатление такое, будто «сплавляют» меня, будто я «не ко двору». А ведь я не сам туда поехал, пригласили же. А только стала потихоньку молва идти, что будто бы никто меня на Урал и не направлял, что я сам взял да и дал туда деру, в обход профсоюзов.

На тренировку как–то приехал Исаак Моисеевич. Ну, еврей еврея, понятное дело, всегда разглядит. Спросил меня директор, как дела. Я разъяснил. «Ну, ничего, — успокоил меня Зальцман — Разберемся». И разобрался.

Зальцман — человек масштабный был. Голова. До войны возглавлял знаменитый Кировский завод в Ленинграде. Через месяц после начала войны его завод каждый день десять боевых машин фронту давал. Экипажи на месте из рабочих–кировцев формировались. Танки от заводской проходной шли прямо на фронт, который, к сожалению, был совсем рядом с городом. А немцы об этом знали, цеха обстреливали. Но завод работал, и танки фронту давал. И ведь когда в июле 1941 года на заседании Государственного комитета обороны было предложено эвакуировать завод на Урал, Зальцман сам попросил временно отложить переброску завода, пообещав резко увеличить выпуск танков КВ. И слово сдержал.

Немцы за годы войны смогли выпустить 53 тысячи танков, а отечественная промышленность послала на фронт более 100 тысяч боевых машин. И Зальцман имел к этому самое прямое отношение. В возрасте всего 36 лет стал Зальцман наркомом танковой промышленности!

В «Дзержинце» тогда подобралась приличная компания игроков: спартаковский защитник Виктор Соколов, Александр Загрецкий, Серега Кузин, Андрей Протасов, тоже бывший спартаковец. Играл в той команде и Виктор Шувалов, выдающаяся впоследствии хоккейная личность. Зальцман за положением дел в команде присматривал, понимал, что работягам нужна радость, требуется в той непростой жизни отдушина. Веселья–то тогда особого у народа не присутствовало, надо было вкалывать до седьмого пота, страну после войны поднимать. Спорт в те годы жизнь и олицетворял. Это точно. И Зальцман как человек государственного мышления этому аспекту жизни много внимания уделял, постоянно спорт под присмотром держал.

Как–то в 1949 году мне предложили сыграть за «Дзержинец» в хоккей. Против подмосковного «Динамо», которое тогда на Урал приехало. Я к тому моменту и клюшки–то хоккейной ни разу не держал в руках. Мне говорят: «Да брось ты, Коль. Ты в мяч на льду гонял?». «Было дело», — отвечаю. «Ну, вот и ладненько, все будет в порядке». И поставили меня левым нападающим, в тройку вместе с Виктором Шуваловым и Петром Черненко. В защите Васильев и Захватов, будущий тренер «Трактора». Все, между прочим, приличные футболисты, мастера. Выиграли мы у «Динамо», и мне говорят: «Видишь, все нормально. Ты в составе, теперь поедем на игры».

Ехать было надо в Вологду, Архангельск, Куйбышев. И сейчас–то концы приличные, а тогда просто «дистанции огромного размера». Помню, прибыли в Вологду. Нас в вагоне разместили и всю ночь по путям возили. Зачем — непонятно, но не поспишь. А в восемь утра — игра, начинали рано из–за оттепели. Обе встречи мы выиграли. Далее — Архангельск. У соперников в команде уже две пятерки было, а у нас — одна. Да пара запасных игроков. Как мы шутили — барон Штырков да бродяга Пешков. Потруднее вышло, чем в Вологде. Но обыграли и архангельских ребят.