Андрей Фадеев - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Андрей Фадеев
• Издательство: Типография Акционерного Южно-Русского Общества Печатного Дела
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1897

Андрей Михайлович Фадеев — российский государственный деятель, Саратовский губернатор, позднее — высокопоставленный чиновник в Закавказском крае, тайный советник. С 1817 по 1834 год он служил управляющим конторой иностранных поселенцев в Екатеринославле. Затем был переведён в Одессу — членом комитета иностранных поселенцев южного края России. В 1837 году, после Одессы, А. М. Фадеев был назначен на службу в Астрахань, где два года занимал пост главного попечителя кочующих народов. В 1839 году Андрей Михайлович переводится в Саратов на должность управляющего палатой государственных имуществ. 1846 года Фадеев получил приглашение князя М. С. Воронцова занять должность члена совета главного управления Закавказского края и, вместе с тем, управляющего местными государственными имуществами. Оставаясь на службе в Закавказском крае до конца своих дней, в 1858 году был произведен в тайные советники, а за особые заслуги при проведении в Тифлисской губернии крестьянской реформы — награжден орденом Белого Орла (1864) и золотой, бриллиантами украшенной, табакеркой (1866).

«Воспоминания» А. М. Фадеева содержат подробную автобиографию, в которой также заключается много метких характеристик государственных деятелей прошлого, с которыми Фадееву приходилось служить и сталкиваться. Не менее интересны воспоминания автора и об Одессе начала XIX века.

Приведено к современной орфографии.

---

Не менее Курдов, но не в пример постыднее, на границе безобразничали хищники другого рода, — казаки кордонной стражи, производившие чрезвычайные беспорядки. Они формально торговали содействием или препятствием к переходу за границу или из-за границы, в видах корысти. В этом главнейше участвовали офицеры и полковые командиры. Они приходили сюда, не имея ничего, и здесь обогащались, в чем, как утверждали хорошо сведущие люди, можно было удостовериться справками в почтовых конторах, сколько они пересылали денег домой. Побег армян в 1848-м году за границу последовал с их содействия, что и было положительно доказано. А как поступили они при выходе татар из-за границы в этом же году! Казаки взяли у них наперед деньги за пропуск, и, как только татары стали переходить через Арпачай и дошли до половины реки, казаки остановили их и с угрозами принуждали возвратиться, полагая, что татары, испугавшись, бросят свои вьюки им в добычу и уйдут. Но когда они требовали настоятельного пропуска, то начали в них стрелять, несколько человек убили и многих переранили. Следствие по этому делу губернатор велел произвести своему чиновнику особых поручений, молодому человеку, неиспытанному в делах такого рода, не понимавшему их важности, к тому же подружившемуся с казачьим полковым командиром и беспрестанно у него бывавшему. При таком ходе действий, разумеется, истина не может открыться. Не может также ничего открыться, если по запискам, составляемым членами Совета о замечаемых ими во время разъездов беспорядках и злоупотреблениях, будут делаться запросы лишь тем же местным начальникам, кои заинтересованы в покрытии оных, — как это было по многим делам и как это часто делается.

Из Славянки, осмотрев духоборческие деревни, я выехал по такой же скверной дороге как во всем крае и, поломав снова экипаж, пробираясь то в тарантасе, то верхом, то пешком, в арбе, повозке, возвратился через немецкие колонии обратно в Тифлис в половине октября. Застал всех своих здоровыми, устроившимися на новой квартире.

Новое наше жилище было богато воспоминаниями прежних лет. Покойный хозяин его, князь Чавчавадзе, жил в нем открыто и весело, широкою, беззаботною жизнью достаточного местного помещика и русского генерала. Двери его дома всегда были отверсты для бесконечного множества родных, друзей, знакомых, гостей, которые в нем веселились, пировали, плясали досыта. В этом же доме, кажется, старшая дочь князя, красавица княжна Нина Александровна, вышла замуж за Грибоедова; здесь же была свадьба и другой дочери, княжны Екатерины Александровны, с владетелем Мингрелии, князем Дадианом[101]. Все что приезжало из Петербурга порядочного и сановитого, молодого и старого, составляло принадлежность гостиной князя. Эта гостиная была причудливо обита античными обоями с изображениями сцен из мифологии. Говорили, будто бы эти обои были подарены Императрицей Екатериной отцу князя А. Г. Чавчавадзе, посланному в Петербург царем Ираклием в качестве аманата. Гостиная и небольшая комната возле нее украшались единственными тогда в Тифлисе цельными зеркальными стеклами в окнах. В этой боковой комнате, рядом с гостиной, в 1842-м году приезжавший в Тифлис бывший в то время военным министром князь Александр Иванович Чернышев, на вечерах у Чавчавадзе, с юношеским увлечением и искусством ловко отплясывал лезгинку с красивой грузинской девушкой, Мартой Салаговой, впоследствии княгиней Эристовой, славившейся необыкновенной красотою и длиною своих волос. Пляски эти хотя и происходили на многолюдных вечерах, но при замкнутых дверях и в присутствии только немногих избранных зрителей, необходимых для аккомпанемента танца хлопаньем в ладоши. Такая бойкая, шумная жизнь в этом доме продолжалась до конца 1846-го года, когда в один печальный день князь А. Г. Чавчавадзе, принесенный с улицы в бесчувственном состоянии, с головой разбитой о тротуарную тумбу при падении с дрожек, опрокинутых испугавшейся лошадью, и скончавшийся чрез несколько часов, — был положен на столе в своей большой зале, где в первый раз всегдашнее веселое оживление сменилось горестью и слезами. Вскоре затем дом был продан, и первыми его жильцами привелось быть мне с моим семейством. Однако для нас в квартире потребовалось много переделок и всяких перестроек. Первую зиму мы жестоко страдали от холода по причине негодности печей, и все более или менее переболели разными простудными недугами: кашли, насморки, горловые болезни не прекращались до весны, и в комнатах мы должны были кутаться почти так же, как на улице. В этом отношении Грузия похожа на Италию и все теплые страны, где, по присвоенному им названию южного климата, не считают нужным предпринимать никаких предосторожностей против зимы; вследствие чего выходит, что в Москве и в Петербурге гораздо меньше зябнут, нежели в Неаполе и в Тифлисе. На севере принимают меры для предохранения себя от холода, а на юге, потому только, что он называется югом, подразумевается, что о зиме нечего и заботиться. А между тем, если морозы там и не слишком чрезмерны и продолжительны, то во всяком случае они бывают очень ощутительны и совершенно достаточны для того, чтобы мучить и истязать человека, не огражденного от них. В Неаполе греются на улице, на солнце; в Тифлисе туземцы греются над мангалами (тазами с горящими угольями), а в домах устроены плохенькие камины, способствующие только к простуде. Впрочем, теперь в Тифлисе уже во многих домах заведены хорошие русские печи.

За исключением небольшой поездки на несколько дней в колонию Мариенфельд, я провел остаток года в городе, продолжая постоянно работать по проекту о преобразовании управления государственных имуществ, согласно программе, данной князем Воронцовым.

В этом году, 31-го декабря, день моего рождения, минуло мне пятьдесят восемь лет. Года начинали брать свое, и некоторые болезненные явления, хотя и не в сильной степени, становились все чаще и чаще. Жена моя тоже по временам страдала возвратами своего давнего, хронического ревматизма и, кроме того, часто подвергалась и другим болезням от простуды и общего расстроенного здоровья. Но я возлагал надежду мою на Бога, и эта надежда никогда меня не посрамляла.

Новый 1849-й, год, по обыкновению встреченный на бале у Воронцовых, начался для меня неприятным разочарованием. По многим причинам, довольно серьезным как в служебном, так и в семейном отношении, мне хотелось, чтобы зятя моего, Витте, прикомандировали из канцелярии наместника для занятий при мне; это было наше обоюдное желание. Я сообщил о том Сафонову, который, переговорив с князем, передал мне о его согласии, и дело считалось решенным. Однако же, без всякого основательного повода, оно в то время не осуществилось, что меня несколько огорчило. Давно уже мне была пора привыкнуть к таким разочарованиям, много я испытал их на службе и прежде, и после того: но слабости человеческие часто невольно берут верх. Заметил я впрочем, по своему житейскому опыту, что часто, вслед за какой-нибудь семейной или служебной неприятностью, приходит событие приятное; так было и теперь: 5-го февраля приехал ко мне в Тифлис давно ожидаемый сын мой Ростислав, что было для всех нас великою радостью. Приезд его одушевил новым оживлением наш семейный круг, в коем так долго и так тяжело чувствовалось отсутствие его. Я не замедлил представить сына моего князю Михаилу Семеновичу, который принял его очень ласково, приветливо. Князь умел снисходить к увлечениям и необдуманным действиям молодых людей; знал подробно, в настоящем виде, всю сущность неприятного и вместе с тем пустого дела, задерживавшего прибытие к нам моего сына, и по его милостивому ходатайству немедленно изгладились последствия сих действий, преувеличенных несправедливым отношением к ним людей, руководствовавшихся личными побуждениями.

С 24-го апреля возобновились мои разъезды по немецким и русским поселениям. В этом году мне надлежало объехать Гокчинское озеро, пустынные берега которого изобиловали плодородными местами, удобными для новых поселений. По сохранившимся признакам, окружности озера были некогда оживлены огромным народонаселением.

Первое из новых поселений основано различными сектантами, молоканами, жидовствующими, старообрядцами, на самом берегу озера, и названо Семеновкою, по имени князя Семена Михайловича Воронцова, сына наместника. Князь, в благодарность за это, устроил там фонтан. Поселенцы скоро достигли здесь порядочного благосостояния, особенно посредством рыболовства в озере, которым умеют заниматься лучше и с большею прибылью, нежели туземцы. Дорога в объезд озера идет у самых берегов и, против обыкновения, довольно сносная, даже местами для экипажной езды. Снежные горы постоянно находятся в виду, воздух чистый, и хотя местоположение большею частью гористое, но почва земли и растительность превосходные. Несколько мест были мною предназначены для новых поселении, на землях совершенно пустопорожних и на пространстве около сорока верст, между деревней Еленовкою и деревней Поваром, которая вслед за тем обращена в уездный город, под названием Новый Баязет, в живописной возвышенной лощине, к сожалению несколько отдаленной от озера.