Ирина Потанина - Русская красавица. Кабаре

• Название: Русская красавица. Кабаре
• Автор: Ирина Потанина
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-026971-6

Вторая книга цикла "Русская красавица". Продолжение "Антологии смерти".

Не стоит проверять мир на прочность — он может не выдержать. Увы, ни один настоящий поэт так не считает: живут на износ, полагая важным, чтобы было "до грамма встречено все, что вечностью предназначено…". Они не прячутся, принимая на себя все невозможное, и потому судьбы их горше, а память о них крепче…

Кабаре — это праздник? Иногда. Но часто — трагедия. Неудачи мало чему учат героиню романа Марину Бесфамильную. Чудом вырвавшись из одной аферы, она спасается бегством и попадает… в другую, ничуть не менее пикантную ситуацию. Знаменитая певица покидает столицу инкогнито, чтобы поступить на работу в кабаре двойников, разъезжающее по Украине с агитационным политическим туром. Принесет ли это Марине желанную гармонию? Позволит ли вернуться в родной город очищенной и обновленной?

---

— Слушаю! — нелепого такого разглядывания не люблю, поэтому никогда не делаю вид, будто его не заметила — смело беру разглядывателя за грудки, призывая к ответу. На этот раз я проделала это довольно приветливо. — Вы что-то хотели сказать? — улыбаюсь.

— Вы б кофтейку, что ль, запахнули, Бесфамильная. Вы ж не на сцене, чтоб так распахиваться. — неожиданно хмуро ответил Передвижной. Я как-то даже оторопела от такого наезда. Передвижной, между тем, выудил взгляд из ложбинки между моих грудей, вытер тонкие губы салфеткой и направился к выходу. Больше он так и не зашел в этот вечер в вагон-ресторан, несмотря на всеобщее тамошнее празднество. Как-то даже неловко получилось. Вышло, будто начальника так расстроило мое декольте, что от обиды он не смог присоединиться к гуляльщикам… Впрочем, у меня поводов обижаться было больше.

«Кофтейка» — это рубашка моя летняя. Белая-белая, тонкая-тонкая, английская, между прочим. Не додумалась взять халат, посему в парусиновом костюмчике по поезду вышагиваю. А брала его, вообще-то, для сцены. Опять же, предположить не могла, что меня режиссёр, на поклон, как на панель, выряжать вздумает. «Мы», — говорит, в ответ на мои возражения, — «Артисты кабаре, а значит то, что вы зовете вульгарностью, у нас сексуальностью именуется». Так и выхожу к поклону в шортиках на ползадницы. Длину ног и ажурные колготки залу демонстрирую, и ярко красными губами наглые улыбочки публике шлю. Публике-то ничего, нравится, а мне — стыдно. Эмоции силой подачи материала вызывать надо, а не взыванием к животным инстинктам зала. Особенно стыдно — после таких замечаний Передвижного. Язвит так, будто это я сама себя вырядила…

«Не думать, не вспоминать, отбросить!» — приказываю себе, как обычно, когда неприятные мелочи острыми краями цепляются за память и пытаются себя гипертрофировать. На собственном опыте не раз убеждалась, что если беспокойные эти синдромы еще в зародышах из мыслей не изгнать, то они там разрастутся, станут навязчивой идеей, попьют немало крови и пообедают нервами. Если изменить ничего нельзя — а аннулировать мнение Передвижного Начальника я, вероятно, не могу, — то лучше просто забыть об инциденте и не обращать внимания.

Нахожу, наконец, все нужные для умывания причиндалы. Выхожу в пустынный коридор. Занавеска отчаянно трепещет над опущенным окном. Поезд мчит на восток, едем поднимать настроение рабочих масс Донбасса. По дороге, намереваемся выступить в Краснограде, Павлограде и каких-то еще градах, о наличии которых я раньеш не подозревала. В избалованных крупных центрах нас, похоже, боятся демонстрировать. Впрочем, я и без того очень довольна. Когда б еще выпала честь отсмотреть столько всего. Подумать только, 41 концерт за два месяца! 41 город, не считая тех, что транзитом мелькают за окнами.

Сейчас дорога огибает какую-то природную помеху, и из нашего центрального вагона отлично видно и пышущий жаром тепловоз и крадущийся сзади последний дискотечный вагон — тот самый, в который мы все вчера поленились пойти, устроив «дики танцы» прямо в ресторане.

Такое название нашим самозабвенным гацаниям дали детки из шоу-балета. Мы с Ринкой и Галой изображали дискотеку, а восемнадцатилетние танцоры снисходительно аплодировали, благосклонно подбадривая… Сами они из-за столов при этом не выходили — то ли опасаясь оказаться неконкурентоспособными, то ли благородно не желая нас затмевать. А может, просто из обломизма — кто ж работой во время отдыха занимается? В положенное время, все вшестером, балетные детки встали и чинно проследовали в тренажерный зал. Несмотря на некоторое алкогольное опьянение, они все равно не отменили положенную перед сном тренировку. Специально для таких тренировок, вагон с подсобками был переоборудован, и теперь в нем было лишь четыре купе, а остальное пространство занималось тренажерами. Всего же в нашем поезде было восемь вагонов. Три жилых — для артистов, для сценовиков и для работников поезда. И пять специализированных — вагон-ресторан, штабной вагон для совещаний, грузовой — для аппаратуры, вагон-дискотека с зеркалами для репетиций, и хоз. блок, наполовину занятый тренажёрным залом. Пока, несмотря на причитание особо сварливых коллег, я считала наше жилище вполне даже комфортабельным.

— С высоты полета вертолета наш поезд похож на гигантскую змею. — осторожно приоткрыв дверь своего купе, ко мне подходит Дмитрий. Облокачивается на перила, тоже смотрит в окно. Шепчет, чтоб не будить остальных, — Мне снилось сейчас дурное. Будто лечу над поездом, рассматриваю, и тут понимаю, что он — большая гадина. Едва успеваю осознать это, и тут гадина поднимает голову. Хвост на земле, движение не прекращается, а огнепышащий тепловоз на меня охотится. Хреновый сон…От ожогов до сих пор болят щеки. Я был такой разбитый, что думал — не встану…

Спросонья он нелеп и беззащитен. Светлые кудри торчат в разные стороны, глаза близоруко щурятся.

— Но я вышел, как обещал… Я молодец! Да, Марина?

* * *

С этого момента все мои мысли о концерте и поезде попросту испарились. Нет, разумеется не сразу уступив место сексуальным фантазиям, которые так некстати угадали карты Мадам. Поначалу я попросту злилась. На что? Да на саму себя и свое глупое выползание из купе в такую рань. Да и на Дмитрия тоже злилась, за идиотскую эту пошлиночку в разговорах. И на Ринку, которая, сама того не понимая, вечно масло в огонь подливала….

НПВ

— Я молодец, что проснулся! Верил, что ты будешь ждать, — сияет Дмитрий, подмигивая самым что ни на есть пошлым образом.

— Я, ждать??? — смеюсь, конечно, но понимаю, что все равно уже навеки скомпрометирована.

Вспоминаю немедленно наш вчерашний разговор перед сном. Даже как-то неловко делается, что забыла… Помнила бы — сидела б в купе, даже если вместо Ринки там храпело бы сто тридцать три богатыря. Не высовывалась бы, лишь бы в таком потешном свете себя не выставлять. Разговор у нас вчера произошел совершенно дурацкий:

Едва за окнами начало светать, я почувствовала, как слипаются глаза и, распрощавшись с наиболее стойкими коллегами, отправилась в свой вагон. По пути столкнулась нос к носу с Дмитрием.

— Как?! — наигранно трагично прошептал он, — Вы уходите, не уделив мне и доли внимания? Вы растратили все на этого паскудного баяниста, и он, конечно, обманул все надежды, и теперь, под утро, уставшая и злая, вы плететесь домой, чтоб отдаться одинокому сну…

— Блаженному одинокому сну, — улыбнулась я, — Вы, вероятно, и представить себе не можете, как прекрасно порой отдаться благотворному сну.

На этих словах я сладко зевнула, потягиваясь и демонстрируя гибкость стана. Так вязко и томно, что Дмитрий не удержался и немного поплыл.

— М-да, — встряхнулся он тут же, сделав вид, что попросту тоже засыпает, — Вообще в твоих словах есть доля правды. Нам по пути. Раз ты уходишь, то мне на этом безобразии делать нечего…

— Глубокоуважаемый, вагонопровожатый, — поддразнила, посмеиваясь. Уж я-то прекрасно понимала, что именно вдруг резко изменило его намерения. — Одну даму уложили, теперь другую провожать взялись. Потом, я так понимаю, вернетесь за третьей…

— Не говори глупостей! — внезапно всерьез обозлился Дмитрий. — Ты так уверенно записала меня в ловеласы, что теперь как-то даже неловко разочаровывать. Я не…

— Неважно, — отмахнулась я, зачем-то прокручивая в помутненном алкоголем воображении, что могло бы выйти из этой нашей встречи в безлюдном тамбуре, забудь я на миг, как хочу спать и где нахожусь, — Не важно, какой ты на самом деле, важно, в чей образ мы будем тебя одевать. Это же намного интересней…

— Ну что ж, — Дмитрий тут же передумал изображать из себя ворчливого праведника, — Тогда, мадам, позвольте проводить вас.

И я позволила. Шли молча, старательно делая вид, что в соприкосновении наших рук нет ничего личного. Обычный ритуал провожания, ничего более.

— Мадам, не желаете ли осмотреть жилище одинокого рок-н-рольщика? — Дмитрий картинно склонился в пригласительном поклоне возле двери своего купе.

— Народ, ну что за балаган, старому человеку уснуть не дают! — грузно заворчал из открытого купе сосед Димы — Валик, — Больные люди, которым и лоботомия не страшна! Так орать в четыре часа утра! Сначала по мне ползал кот, теперь…

— Валик, Валик, успокойтесь, — зашикал Дмитрий, — Разбудите весь вагон! Я не думал, что вы уже пришли, и Шумахер не думал. Он отчего-то страшно любит сидеть на вашей постели. Шумахер, иди сюда, где ты там…

— Я пойду, — прошептала я, легонько тронув Дмитрия за плечо. Ждать, пока он выловит кота, усыпит старика, и выудит свою голову из купе, сил не было.

Дмитрий мгновенно переключился на меня. Порывисто пригладил бакенбарды, заученно сверкнул глазами и горячо зашептал:

— До завтра, звезда моя, до завтра! В семь утра буду ждать вас на этом же месте.