Дана Гинтер - Путешествие на «Париже»

• Название: Путешествие на «Париже»
• Автор: Дана Гинтер
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-086732-5

Начало XX века. Роскошный океанский лайнер. Три очень разные женщины плывут из Франции в Америку…

Констанс – примерная жена и мать, столкнувшаяся в Париже с непредсказуемым и чуждым ей миром богемы, – в смятении возвращается домой…

Пожилая, сказочно богатая Вера, все лучшие годы которой прошли во Франции, со светлой грустью вспоминает о своей бурной жизни…

Жюли – молодая француженка из бедной семьи, покинувшая родину, – с жадным нетерпением юности ждет увлекательных приключений и большой любви…

Путешествие начинается!

---

Многие из новоприбывших пассажиров, да и многие из тех, что взошли на борт утром в Гавре, собирались эмигрировать в Соединенные Штаты. В прессе появились слухи, что американское правительство вот-вот ужесточит иммиграционные законы, и, пока новые реформы не вошли в силу, люди торопились перебраться в Америку. Жюли шла вдоль длинного стола, доливая новым пассажирам вина, вновь наполняя корзиночки хлебом (боже, какие же они голодные!) и слушая их возбужденные разговоры.

– За Нью-Йорк! – подняли стаканы с красным вином молодые ирландцы.

– За быстрые машины и проворных женщин! – воскликнул какой-то парень, не потрудившийся снять в столовой шерстяную шапку.

– Мой дядя Нед говорит, что там вовсю идет строительство небоскребов, – подал голос бледный веснушчатый паренек. – Туда и пойду работать.

– Что?! – вскричал другой, рыжеволосый. – Расхаживать по железным балкам? Сто-двести метров от земли? А если свалишься?

– Пока будет лететь, успеет трижды прочитать «Пресвятую Деву Марию» и один раз «Отче наш»! – рассмеялся парень в шапке.

– А я попробую раздобыть работу в порту, вроде той, что выполнял у нас в Ливерпуле, – объявил рыжеволосый. – Но главное в том, что получать за нее буду вдвое больше!

– Нет, главное совсем в другом! Главное в том, что можно делать в Нью-Йорке, когда не работаешь! – отозвался парень в шапке. – Там есть джазовые клубы, бокс, скачки…

– И нет никакой выпивки! – нахмурившись, вставил рыжеволосый.

– А дядя Нед говорит, что выпивку достать можно, – откликнулся бледный парнишка. – Он говорит, что там можно достать все что угодно!

– Эй, мисс! – окликнул Жюли рыжеволосый. – Принесите еще вина!

Доливая в стаканы вино, Жюли размышляла о Нью-Йорке. Почти все пассажиры третьего класса с нетерпением ждали прибытия в этот город, – жаждали начать новую жизнь. А Жюли уже воображала, как впереди покажутся современные очертания Нью-Йорка, и предвкушала прогулки по его улицам, ведь прежде чем корабль снова пересечет Атлантику, членов экипажа наверняка отпустят побродить по городу.

Когда последние пассажиры из Саутгемптона покинули столовую и направились кто в общую гостиную, кто на палубу, а кто к себе в каюту – в каждой по четыре двухъярусные кровати, – прислуга убрала со столов и помыла столы. Как только в столовой стало чисто, рабочий день Жюли закончился.

Придя в спальню, она сняла форму и, надев халат, принюхалась к исходившему от нее запаху: от одежды пахло потом, грубой пищей, нашатырным спиртом и рвотой. Пожалуй, этот букет запахов рассказывал обо всех обязанностях на новой работе.

Переодеваясь в халат, Жюли оглядела комнату. Девушкам, обслуживающим пассажиров первого и второго классов, – гардеробщицам, няням, продавщицам сигарет и всем прочим – предстояло работать еще не один час, тогда как в третьем классе большинство работниц уже были в постели.

Положив материнское кружево под подушку, Жюли забралась под одеяло и тут же почувствовала вибрацию двигателя. А помимо его шума услышала, как кто-то тяжело дышит, кто-то похрапывает, кто-то переворачивается с боку на бок, а кто-то бормочет во сне что-то нечленораздельное. Правда, Симона – лежавшая прямо над ней – не издавала ни единого звука. Жюли, в надежде хоть немного охладить шею, подложила под нее влажные руки. «Париж» вышел в открытый океан, и к горлу опять подступала тошнота. Только бы перестало качать! Только бы снова почувствовать себя по-человечески!

Неожиданно в изножье кровати что-то зашевелилось. Жюли напряженно вгляделась в полутьму и обнаружила два маленьких сияющих глаза. Мышь! В их прибрежном доме всегда водилось полно мышей, и, к неудовольствию матери, Жюли пыталась некоторых приручить. Кусочками засохшего хлеба она пыталась заманить их в коробку и превратить в домашних животных. Жюли улыбнулась мышонку и поманила его пальцем.

Наблюдая за тем, как мышонок проворно шевелит лапками, она почему-то вспомнила одно из писем, присланное Лоиком с фронта – их часть тогда почти полгода стояла неподалеку от Реймса. Из всех ее братьев он единственный регулярно присылал письма с фронта, и Жюли каждый раз с неиссякаемым интересом читала его описания окопной жизни: о необъяснимом уюте блиндажа, о ромашках, маках и подсолнухах, цветущих в этой далекой земле, и о том, каково спать в промокших сапогах.

Однажды Лоик описал, как после проливных дождей окопы стали такими скользкими, что лягушки и полевые мыши, соскользнув в них, не могли выбраться назад. Сотни зверьков застряли в глубоких траншеях, точно в ловушке, и ночью солдаты то и дело невольно крушили их своими тяжелыми сапогами. Жюли почувствовала, как у нее защекотало в носу и перехватило дыхание – первые признаки того, что вот-вот хлынут слезы, – и тогда она медленно, глубоко вдохнула и выдохнула. Это ее первая ночь на корабле – нет, она ни за что не расплачется!

– Застряла, малышка? – прерывисто прошептала Жюли.

Мышь соскочила с кровати, метнулась по полу и исчезла.

Жюли подумала, что, пожалуй, она тоже не прочь прогуляться. Несмотря на то что она целый день выполняла одно поручение за другим, она не чувствовала усталости. Весь прошедший день она мечтала очутиться на палубе, подставить лицо солнцу и подышать свежим воздухом. Приподнявшись в постели, она устремила взгляд в дальний конец комнаты, где лежала мадам Трембле. Под грудой одеял ее почти не было видно. Жюли слезла с постели и в узком проходе между кроватями переоделась в повседневное платье и жакет. Прихватив с собой туфли, она вышла в коридор, обулась и начала подниматься по лестнице. Чем выше она поднималась, тем прохладнее становился воздух и тише шум мотора.

Выйдя на палубу, Жюли двинулась к середине корабля, где качка, как предполагалось, была слабее, чем в прочих частях корабля. Она молча прошла мимо целующихся парочек и любителей романтичных прогулок и встала возле перил. Овеянная ночной прохладой, Жюли устремила взгляд на воду. Из бального зала первого класса доносились едва слышная игра оркестра и переливчатые голоса танцоров и любителей поздних трапез – всех тех, кто явно отказывался признавать, что они уже больше не на суше.

Жюли запрокинула голову к небу и, закрыв глаза, наслаждалась прохладой воздуха; прошла минута-другая, и она почувствовала себя немного лучше. Она медленно открыла глаза и посмотрела на звезды. Здесь, посреди моря, с того места, где стояла она, им просто не было числа. Из кухонного окна их дома в Гавре «Париж» казался громадиной, но здесь, посреди бескрайнего черного океана, под бескрайним звездным небом, он казался маленьким и, пожалуй, уязвимым.

Заглядевшись на Млечный Путь, Жюли снова вспомнила Лоика. Ее старшие братья, Жан-Франсуа, Эмиль и Дидье, были старше ее лет на восемь-двенадцать, и после того как они пошли работать, казались ей не столько братьями, сколько постояльцами: они то уходили, то приходили, а приходили часто только к обеду, изредка шутили, но чаще бывали усталыми и безразличными, и их ничуть не интересовали детские проделки. Лоик же казался ей почти близнецом. Поскольку разница в возрасте у них была всего тринадцать месяцев, и родители, и братья не называли их иначе как «малыши». К ним почти никогда не обращались по именам, и вообще не обращались отдельно – их вместе бранили, им вместе отдавали приказания и их воспринимали как одно целое.

Когда в 1914 году три старших брата записались в армию, они сфотографировались втроем в новой форме. Эта фотография со временем истончилась от беспрестанного поглаживания и покрылась пятнами от слез. На снимке они стояли плечом к плечу – Эмиль, самый высокий, посредине, – у всех одинаковые усы, на всех одинаковые, небрежно надетые новенькие фуражки. И хотя фотография была в коричневых тонах, Жюли до сих пор не забыла их ярко-красных брюк и светло-голубых облегающих фигуру мундиров. Прежде она видела своих братьев только в грязных рабочих комбинезонах или дешевых костюмах на выход, а теперь, когда эти трое облачились в военную форму, Жюли подумала о том, что никогда в жизни они не выглядели такими достойными и привлекательными.

Высовываясь из окна поезда – каждый в своем полку, – они бряцали оружием и восторженно улыбались толпе, кричавшей: «На Берлин!» Местные уже считали их героями. А стоявшие на платформе родители сияли от гордости.

Всякий раз, когда один из старших братьев погибал на фронте, в Жюли умирала частица ее самой. В рыбной лавке или в булочной на нее вдруг накатывали теплые детские воспоминания – рассказанные ими истории, катания на лошадях, любительские фокусы, и она, не обращая внимания на жалостливые взгляды продавцов, начинала молча плакать. Но в то время как Жюли скорбела, ее родители, полностью погрузившись в собственную скорбь, отстранились от младших детей и с каждой новой официальной повесткой уходили все глубже и глубже в себя. Они стали молчаливы и холодны – пустой оболочкой прежних родителей – и Жюли почти не замечали. А потом, когда Лоику исполнилось семнадцать, он объявил, что тоже идет на войну.