Владимир Скороденко - Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

• Название: Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи
• Автор: Владимир Скороденко
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1973

В сборник входят новеллы современных английских писателей, посвященные молодежи: подросткам, молодым людям, вступающим в жизнь, — и тем далеко не простым социальным, нравственным и психологическим проблемам, с которыми им приходится сталкиваться. Противоречие между бескорыстием, чистотой помыслов и отношений и общечеловеческими идеалами, свойственными юности, законами и моралью буржуазного общества, стремящегося «отлить» молодежь по своему образу и подобию — главная тема большинства рассказов.

---

А Хильда все это время под личиной раскаяния пылала темной торжествующей радостью. Укрыв запонку в колыбельке сложенных ладоней, она лежала у себя на кровати, и голос Рикки из проигрывателя пронизывал ее насквозь, так что даже пальцы на ногах подергивались в ритме его песни; она не сводила глаз с его портрета — этот большой портрет, один на совершенно чистой стене, был великолепен. (А Элизабет — она всегда была вульгарной, от природы — оклеила всю свою комнату, от пола до потолка, сотнями фотографий Рикки — лепила на стенки все, что ей удавалось раздобыть, любые карточки, хорошие ли, плохие или вовсе неудачные. Это было просто коллекционирование, простое накопление, а единственная большая глянцевая фотография у Хильды была кумиром.) Когда Хильда глядела вверх, на Рикки, ей казалось, что он тоже смотрит прямо ей в глаза, и в его взгляде ей чудилось понимание и сочувствие. Он знал, что она пошла на ложь, предательство и кражу, но только ради него.

И она говорила ему:

— Рикки, ты мне дороже всего на свете. Для тебя я готова на все.

И вот его голос обволакивал ее, его запонка лежала в ее ладонях, и она, утопая в блаженстве, почти теряла сознание от ощущения его близости. Вот это жизнь: мир стал безумным, щедрым и радостным, и она заплатила за это, как Фауст, чудовищным тайным преступлением.

После очередной «оргии» она опять прятала запонку на прежнее место. И каждый раз она вновь гордилась тем, что нашла такое отличное место для тайника. У Хильды был велосипед. На руле велосипеда были надеты толстые резиновые ручки. Одна из них довольно легко снималась. Хильда стаскивала эту ручку, закладывала запонку в стальную трубку и снова надевала ручку на руль. Пожалуй, Родни мог обыскать сумочку на седле — должно быть, он по привычке обшаривал ее два-три раза в неделю — все искал чего-нибудь, что можно стащить, чтобы потом навредить Хильде. Но вряд ли он будет возиться с рулем или тем более стаскивать ручку — разве что возьмет велосипед, чтобы съездить куда-нибудь. А этого как раз опасаться нечего — у него свой велосипед, настоящий мужской, и он ни за что на свете не покажется даже в собственном дворе с дамским велосипедом: как бы ребята не стали дразнить «девчонкой».

И вот теперь Хильда шла к Элизабет и Родни, стараясь не сбиваться с прямой; и каждый шаг казался ей шагом к могиле, которая только что разверзлась перед ней. Надеяться ей было не на что. Она знала, что они нашли запонку. Ничто другое не сделало бы их союзниками— Элизабет всегда относилась к Родни высокомерно и презрительно, и только поэтому они поджидали ее с такими лицами.

Она подошла. Враги хранили молчание. Над ними нависла какая-то неестественная тишина, словно вот-вот грянет убийственный удар грома.

Она молча остановилась перед ними. Элизабет что-то держала в сжатом кулаке. И вот она медленно, словно бросая обвинение прямо в лицо Хильде, раскрыла ладонь. На ладони лежала запонка. Топазы на ней никогда не сияли так ярко — казалось, в их прозрачной глубине сгустились все лучи полуденного солнца.

Голос Хильды прозвучал сухо и невыразительно, как скрип двери:

— Где ты ее нашла?

— Он дал, — ответила Элизабет. Не отводя от Хильды обличающего взгляда, она кивком указала на Родни.

Родни, ужасно довольный, заговорил:

— Тут надо было поспеть на соревнования, а у моего велосипеда шина спустила — вот я и взял твой.

Он не испугался, что его задразнят, потому что слишком боялся опоздать на этот пошлый, дурацкий, проклятый матч. И в награду за это его ждал такой триумф, о каком он и мечтать не смел.

— А ты откуда узнал, что это такое, когда нашел ее? — с тупой настойчивостью продолжала спрашивать Хильда.

— Э-э, я давным-давно знал про вашу слюнявую запонку, — ответил он, упиваясь презрением, — слышал, как наши мамаши о ней трепались.

Он расхохотался, издеваясь над ними обеими, смакуя по капельке свое торжество над ними.

Позабыв о нем, девушки смотрели друг другу в глаза. Говорить было не о чем. Разговоры тут не помогут. Элизабет не торопясь спрятала запонку в свою сумочку. Но перед тем как отвернуться и уйти, она бросила:

— Не надейся, что я тебе еще хоть слово скажу.

Она ушла быстро, твердым шагом, не дожидаясь ответа. Не все ли равно, что Хильда могла ей сказать. Ей оставалось только одно — поскорее уйти, пока Родни не стал сыпать соль на свежую рану. Ни за что на свете нельзя ему показывать, как больно он ей сделал. Но настанет день, когда она найдет способ отплатить ему такой же болью. Она дождется своего часа и, если придется, не пожалеет на это всей своей жизни.

Она взбежала к себе наверх, открыла дверь, вошла в свою комнату и заперлась; проверила, надежно ли закреплена вата в замочной скважине, и тогда, только тогда позволила себе упасть на кровать. Слез не было — Рикки с портрета смотрел в ее сухие, широко раскрытые глаза.

Включить проигрыватель? Может, ей станет легче, когда она услышит его голос? Нет — от одной мысли об этом ее бросило в дрожь. Она заранее знала, как прозвучит его голос; безошибочно, с ледяной уверенностью она угадывала, что этот голос прозвучит враждебно, обвиняюще: великие преступления хороши, только когда они удаются. Солгать и украсть ради Рикки — это было прекрасно. Но солгать, украсть и попасться с поличным — это уже провал. А юное сияющее лицо Рикки не умело выражать сочувствие чужим неудачам.

Хильда знала, что нужно сделать. Опечаленная, она встала, подошла к стене и сняла великолепный портрет Рикки. Потом открыла шкаф и достала все его пластинки. Их у нее было штук шесть. Сложив их аккуратной стопкой поверх фотографии, она отыскала в туалетном столике самый лучший шелковый шарф. Потом завернула в шарф пластинки и фотографию — получился аккуратный пакет, а сверху она еще завязала его лентой.

На минуту Хильда застыла с шелковым свертком в руке, словно прикидывая, сколько он весит. Потом, внезапно решившись, она открыла самый нижний ящик комода, раскопала все вещи и засунула сверток как можно глубже. Потом заперла ящик. Теперь лицо и голос Рикки были погребены под кофточками и свитерами, словно корни, дремлющие в промерзлой земле.

Медленно, будто во сне, Хильда оторвала липучку от замочной скважины, вытащила вату и бросила ее в мусорную корзину. Уже взявшись за ручку двери, она на минуту задержалась и оглядела свою комнату. Без портрета Рикки на стене, без ваты в замочной скважине комната перестала быть святилищем. Просто комната, такая же, как у всех. И жизнь ее теперь стала просто жизнью, как у всех других, бесплодная, ровная пустыня, по которой ей предстоит брести без отдыха — отныне и до самой смерти.

Она вышла на площадку и стала спускаться по лестнице. Родни — он сидел у себя в комнате, настежь распахнув дверь, — увидел ее и ухмыльнулся про себя. Он был занят: придумывал остроты про слюнявых девчонок, которые воруют вещи у тех, кто сам их спер, вот и получается, что они — дважды воры. И еще он собирался придумать целую серию язвительных намеков на велосипедные ручки. Его лицо сияло от счастья, когда он вскочил и побежал по лестнице вслед за сестрой.

Спасатель (Перевод Е. Суриц)

— Видал, какая пошла? — сказал Скотт. Он подался вперед и во все глаза смотрел в окно кабины. — Высокая, в белом купальнике?

— Ага, — сказал Джимми. Он несколько раз прошелся пыльной тряпкой по новенькой, свежепокрашенной стенке.

— Купальник ей мал. Заметил? — сказал Скотт. — Буквально все видно. Все.

— Да ну их.

— Тебе-то что. Ты сыт по горло, — сказал Скотт. — Тебе тут лафа.

— Да ну их.

— С утра до вечера, и ежедневно, — сказал Скотт. Он пошел к двери, открыл ее и уставился вслед девице в белом купальнике. — Обожду, пока загорать ляжет, а там уж подойду разгляжу.

— Валяй соображай, — сказал Джимми.

Никто не знал, почему Скотта зовут Скотт. Не имя, не фамилия. Но так его звали в школе, всегда, с тех, пор как Джимми помнил, а помнил он все с самого первого дня, когда им было еще по пять лет. И вот Скотт работает учеником на заводе, а Джимми на спасательной станции в Красных Скалах. Время-то идет.

— Эх, девчонки, — сказал Скотт. — Они все только того самого ждут. Это уж точно. Я там, у нас, насмотрелся.

— Разные бывают, — туманно сказал Джимми. Ему уже поднадоела тема.

— Да ну, все они одинаковые, — сказал Скотт. Он метнул в Джимми заговорщический взгляд из-под прыщавого лба. — Только про нас и думают. И до того себя этими мыслями доводят, что полдела у тебя уже сделано.

— Как это — сделано?

— Ну вот начнешь ее обрабатывать, — вдруг осипнув, тихо сказал Скотт; он воровски огляделся, будто здесь, в кабине, кто-то мог его подслушать. — И оказывается, что она столько про это думала, что полдела у тебя уже сделано. — Он подмигнул и хихикнул.