Дмитрий Оськин - Записки прапорщика

• Название: Записки прапорщика
• Автор: Дмитрий Оськин
• Издательство: Федерация
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1931

Записки Дмитрия Оськина — очевидца предреволюционных и революционных событий 1916-17 годов, выходца из крестьян, солдата, прошедшего три года Первой мировой войны и получившего чин младшего офицера за военные подвиги…

---

— «Сначала успокоение — потом реформы», так, кажется, Столыпин в 1906 году говорил, — шутливо заметил я.

— Конечно, сначала кончить войну, а потом делать революцию, — солидно произнес Рожнов.

— Грешный я человек, слаб насчет всевозможных партий. А надо познакомиться.

Я лично смутно представляю себе разницу между социал-революционерами и социал-демократами. Одно мне ясно: что социал-революционеры за то, чтобы земля была немедленно от помещиков взята и передана крестьянам, а социал-демократы за то, чтобы установить восьмичасовой рабочий день.

Но вот, что такое большевики, надо будет познакомиться подробнее.

Огромна тяга солдат к чтению. Литературы на фронте никакой нет. Из газет получается главным образом «Армейский Вестник», официальный орган прежде штаба армии, а теперь армейского комитета. Изредка доходит «Русское Слово» и «Киевская Мысль». Очень редко, отдельными экземплярами газета «Вперед».

Полковой комитет нарядил специального человека в Москву для покупки литературы и программ различных партий. Целый ряд газет, как например «Социал-демократ», о которой говорил Рожнов, в полк совсем не попадают.

Все же, видно, фронт остается фронтом, и распускаться здесь не позволяют.

Когда я возвратился от Максимова, Ларкин сообщил мне, что уже несколько раз заходили Васильев и Анисимов справляться о моем приезде. Разговор идет — следует ли идти в окопы.

— Вот тебе на! Если мы не пойдем, так кто же пойдет? Значит наш полк будет лодырничать, а финляндцы сидеть?

— Другие полки не идут, г. поручик, — перешел Ларкин на официальный тон.

— Какие другие?

— 611-й полк не идет.

— Откуда ты знаешь, что он не идет? Ведь до этого полка верст шестнадцать.

— Солдаты знают, у них связь установлена.

— Расскажи поподробнее, что ты знаешь.

— Я ничего не знаю, ваше благородие.

— Во-первых, я не благородие, а во-вторых, что ты за идиотский тон принимаешь?

— Простите, господин поручик.

— Опять поручик…

— Дмитрий Прокофьевич. Наши ребята послали по соседним полкам своих представителей узнавать, как там делается. Пришли и говорят: 611-й полк отказался третьего дня на позиции итти. Заявили, что с этим командиром они не пойдут.

— Может быть, командир у них сволочь…

— Если бы не был сволочь, то пошли бы… Что там было, Дмитрий Прокофьевич! Два батальона, которым нужно было итти на позицию, построились в полном снаряжении. Поп отслужил молебен, а потом солдаты вдруг открыли стрельбу. Стреляли вверх — острастки ради. Некоторые целились прямо в офицеров. Полковой комитет этого полка смещен. Офицеров из комитета по шапке.

— Значит и меня скоро по шапке погонят?

— Ну, что вы! Вас никто за офицера не считает.

Минут через двадцать после подачи Ларкиным чая зашли Васильев и Анисимов.

— Мы вас ждали весь вечер, уж три раза приходили, — обратился ко мне Васильев, протягивая руку. — Видите ли, Дмитрий Прокофьевич, настроение становится тревожным.

— В каком смысле?

— Боюсь, как бы завтра у нас эксцессов не было: итти на позицию солдатам не хочется. Нам надо заблаговременно обсудить, как реагировать на действия солдат, ежели они откажутся итти.

— Бросьте, тов. Васильев, чего заранее морочить голову и себе и другим над тем, чего может быть и не будет. Откажутся выступить на позицию, тогда поговорим. Если бы вопрос шел о наступлении, ну, тогда было бы понятно, что предварительно обсудить следует, насколько серьезно операция подготовлена. А сейчас дело простое: сменить финляндцев на знакомой уже нам позиции. Лучше расскажите, что было на митинге с членами Государственной думы.

— Особого ничего. Собрали человек тысячу солдат массу офицеров. Командовал митингом командир Финляндской дивизии генерал Сельвачев. Вы его видели когда-нибудь?

— Нет, не видел.

— Чудной такой, череп у него словно сахарная голова — высокая, узкая. Вышел он на возвышение и сказал, что прибыли господа члены Государственной думы, которые хотят разъяснить текущий момент. Скомандовал «смирно», потом «вольно». Рядом с ним стал член Государственной думы, князь Шаховской, а другой Макагон… Говорил насчет необходимости защищать свободную Россию, что немец делает попытки использовать нашу революцию в своих интересах и разбить нашу армию с тем, чтобы снова поставить у нас царя. Рассказывал, что, когда у нас произошла революция и немцы об этом узнали, повели газовую атаку и пало несколько тысяч наших солдат.

Потом выступил Крыленко. Его солдаты слушали, как своего. Он хлестко отделал и Шаховского и Махагона.

Он говорил, что Дума состоит сплошь из помещиков и капиталистов, что не она революцию делала, а рабочие. Словом, так их сконфузил, что солдаты хохот подняли. Крыленко поставил вопрос о жалованьи, сколько они получают? Ответа не было слышно.

* * *

В штабных канцеляриях поговаривают о том, что союзники нажимают на Временное правительство, чтобы оно отдало приказ о переходе в общее наступление по всему фронту. Это вопрос серьезный. С какой стати нам вести наступление? Нам дай бог удержать то, что мы захватили полтора месяца назад. А чтобы немцы и австрийцы в свою очередь не провоцировали своих солдат на выступление, нам надо установить тесные сношения с немецкими и австрийскими солдатами, стараясь разъяснить этим солдатам цели нашей революции. Это будет понятно нашему противнику, вернее его рядовой массе, и рядовая масса не пойдет в наступление.

— Немцы не такие дураки, — сказал Боров, обращаясь к Калиновскому. — Если мы будем сидеть не сходя с места, то они тоже, думаешь, будут сидеть? Я стою за то, чтобы вести наступательную оборону.

— Ты можешь быть сторонником чего угодно, но солдат наступать не станет, — возразил Калиновский.

— А я тебе говорю, что станет! — вскипел Боров.

— Нет, не станет. Солдат теперь спит и видит, как бы поскорее поехать домой землю делить.

* * *

12 апреля полк в полном спокойствии выступил из Олеюва на позицию. Протазанов уехал в отпуск, оставив временно командовать полком Соболева.

По словам Блюма, это — маневр. Он хочет поставить солдат перед фактом командования Соболевым. Соболев изменился до неузнаваемости. У него появилась некоторая ровность в голосе, солидная медлительность в движениях, внимательность к солдатам и младшим офицерам.

15 апреля неожиданно прочел в приказе по полку, что я назначаюсь младшим офицером в 10-ю роту и свою команду должен сдать поручику Конаковскому.

Конаковский — кадровый офицер, проторчавший всю войну в Туле в запасном батальоне, откуда был выслан на фронт лишь после революции, так как окопавшихся в тылу теперь гонят на фронт.

Соболев очевидно решил порадеть своему товарищу по полку и устроил его на мое место в команду по сбору оружия и похоронную.

10-я рота встретила меня хорошо, солдаты приветствовали мое появление, ибо, будучи ранее в этом же батальоне, знали меня в бытность мою солдатом. Правда, таких старых солдат осталось немного.

Капитан Соколов, командир роты, встретил меня с видимым дружелюбием:

— Вы возьмете под свое наблюдение работы по укреплению проволочных заграждений перед окопами на участке всей роты, а в случае каких-либо действий вы будете руководить третьим и четвертым взводами. Обедать приходите ко мне. Пусть ваш денщик приносит обед ко мне.

Идет усиленная подготовка к наступлению. Все солдатские комитеты, начиная от полкового и кончая фронтовым, высказывают опасение, что общее наступление может не удаться. Передают, что вопрос о наступлении будет поставлен на съезде Совета солдатских депутатов в Петрограде в конце мая. Но упорно говорят, что военное командование готовится, чтобы наступление начать до съезда.

На позиции акклиматизировался быстро. Встаю почти с рассветом, делаю обход окопов, проверяю сторожевые караулы, дежурных пулеметчиков, задерживаюсь иногда около солдатских землянок.

На фронте тишина. Стрельбы ни с нашей стороны, ни с стороны австрийцев почти нет. Лишь ночью изредка перестреливаются острастки ради выставляемые на ночь передовые цепи караулов.

По вечерам у себя в землянке беседую с прапорщиком Зубаревым. Ему кажется, что в связи с революцией крупных боев, какие были раньше, больше не будет, и он жалеет, что ему вряд ли удастся отличиться на фронте и получить георгиевский крест.

Вчера 25 апреля ко мне в землянку неожиданно зашли несколько солдат 11-ой, и 12-ой роты:

— Расскажите нам, правда ли, скоро наступление будет?

— Мы думаем, что наступать нам не следует. С какой стати теперь вести наступление? Мы и без того находимся на австрийской земле.

— Но не забывайте, что у нас есть обязательства перед союзниками.

— А за каким чортом нам союзники? — горячо возразил Никаноров. — Пусть они там у себя на западном фронте дерутся.