Жан Кокто - Эссеистика

• Название: Эссеистика
• Автор: Жан Кокто
• Издательство: Аграф
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2005
• ISBN: 5-7784-0124-8, 5-7784-0308-9

Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома. Два эссе («Трудность бытия» и «Дневник незнакомца»), в которых экзистенциальные проблемы обсуждаются параллельно с рассказом о «жизни и искусстве», представляют интерес не только с точки зрения механизмов художественного мышления, но и как панорама искусства Франции второй трети XX века. Эссе «Опиум», отмеченное особой, острой исповедальностью, представляет собой безжалостный по отношению к себе дневник наркомана, проходящего курс детоксикации. В переводах слово Кокто-поэта обретает яркий русский адекват, могучая энергия блестящего мастера не теряет своей силы в интерпретации переводчиц. Данная книга — важный вклад в построение целостной картину французской культуры XX века в русской «книжности», ее значение для русских интеллектуалов трудно переоценить.

---

Человек все меньше согласен мириться со своими пределами. Он их преодолевает по-своему, и эти способы не всегда хороши. К примеру, ультразвук: он убивает и может превратиться в руках человека в сверхопасное оружие.

Эти вылазки за пределы наших возможностей позволяют понять, что вселенная устроена иначе, чем мы привыкли считать, нам приходится размышлять над вопросами, от которых мы отмахиваемся, дабы не нарушать собственного спокойствия.

Меня всегда восхищал хрупкий комфорт, которым окружают себя ученые. Они презирают наше невежество, но не подозревают, что их самих от мира отделяет вата: ведь они не слышат не различимые для слуха звуки. Их уверенность исчезает, когда они обнаруживают собственную слепоту в семейных проблемах или перед картиной художника. Тогда они понимают, что окутывающая нас вата непроницаема и порождает чудовищные ошибки морального порядка. Правда, поле их деятельности настолько четко очерчено, что они вынуждены ограничивать размер диафрагмы своего объектива.

Однако даже в своей области, сколь бы отважны они ни были, они остаются пленниками привычек, не позволяющих вырваться за границы определенных догм и определенных отношений. Им кажется, что, перейди они эти границы, они утратили бы серьезность, скатились бы в сочинительство или, хуже того, в поэзию, что для них одно и то же. Вероятно, именно это имел в виду один из них (Анри Пуанкаре{258}), когда говорил мне в годы моей молодости, у мадам Рауль Дюваль, что в некоторых областях исследования приходится сталкиваться с явлениями слишком необычными, чтобы их можно было использовать или извлечь из них выгоду[64]. Он добавил, что в этом плане «поэтам везет», хотя, за неимением доказательств, никто им не верит.

Что доказывают доказательства? Я полагаю, ученых сковывает определенная сдержанность, своего рода осмотрительность, аналогичная осторожности, проявляемой Церковью в вопросах канонизации. Это заставило меня написать в другой книге, что наука медлит, пересчитывая собственные ноги.

В принимаемой на себя ответственности человек всегда искал подтверждения своей важности. Мы видим, что все катаклизмы космического порядка, когда-либо случавшиеся на земле, представляются ему специально придуманным наказанием для одних и спасением для других. Из этого беспорядка человек сотворил удобный для себя порядок. Один ссылается на него в убеждении, что ангел — или хвост кометы — коснулся земли, чтобы истребить его врагов. Другой — что он способен размыкать и смыкать морские воды. Третий называет Палласа{259} ангелом-тайфуном, который в Акрополе превращается в гигантского кузнечика. Из позолоченной слоновой кости он изготавливает собственную фигуру и сажает ее в мраморную клетку. Бесчисленные египетские, китайские, мексиканские, финские тексты доносят до нас сведения о катастрофе устроенной ангелом, который половину Земли погрузил во мрак, а над другой половиной остановил Солнце. Все эти легенды интерпретируют событие так, будто человек играет в нем какую-то роль. Ни в одной из них человек не желает признать, что он не более чем песчинка в циклоне. Общество с ограниченной ответственностью боясь слепых сил, жаждет полной ответственности и скорее готово попасть под суд в надежде выиграть процесс, хотя предпочитает его проиграть, — лишь бы только не мириться с пассивной ролью.

Атом — это солнечная система. Электроны, бомбардируемые фотонами, несколько раз в секунду перепрыгивают с орбиты на орбиту. «Но, учитывая гигантские размеры солнечной системы, — отмечает Великовский{260}, — у нас подобные вещи происходят один раз в сто миллионов лет».

Странно, что Великовский говорит о гигантских размерах нашей системы и о крошечных размерах атома, ведь и то, и другое — лишь по отношению к нам. Для цивилизаций, живущих на планетах атома, явление, о котором я говорил, происходит, наверное, стой же частотой, что и у нас.

Вполне логично, что, несмотря на повторяемость и сменяемость циклов, тексты легенд фиксируют лишь одну катастрофу, последнюю, предшествующую той, которая еще только должна произойти (промежутки времени равны) через несколько тысяч лет. Эти бомбардировки внутри атомной системы оставляют человеку довольно большой промежуток времени для того, чтобы у него возникла иллюзия надежности и чтобы он возгордился достижениями, которые со следующим ударом будут повергнуты в прах. После этого земля войдет в новую фазу. У нее изменится структура, появятся новые Америки.

Любопытно, что в период между двумя ударами человек сам может устроить аномальную катастрофу, не имеющую никакого отношения к квантам атома. Пытаясь расщепить другие системы, он может разрушить собственную. Что, между нами говоря, ничуть не опасней.

* * *

Самобомбардировка, дающая нашей системе, как и всем другим, энергию благодаря постоянному и периодическому перераспределению квантов, для нас незаметна, потому что, как я говорил, атом, кажущийся крошечным теоретическому наблюдателю, бомбардирует сам себя несколько раз за тот отрезок времени, который человек называет секундой: в нашей системе, вполне вероятно, это происходит с той же частотой, то есть растягивается на несколько тысяч временных отрезков, которые мы называем веками.

Деление на две категории (большое и малое) во многом вызвано ощущением неподвижности. Если мы приблизимся к системе, то выделим и начнем различать время — таким, каким видим его в нашей перспективе. Если же мы удалимся от системы, время исчезнет и перспектива явит нам неподвижную с виду материю, образованную соединением атомов, уже неразличимых и тем более непонятно как организованных. Вот и получается, что время обманывает наше чувство протяженности и, кроме того, наше зрение.

Все это доказывает, что время и пространство неразделимы и что обособляем мы их условно. Это создает ту же иллюзию, что и глициния, которая обвивается вокруг столбика с проворством рептилии и кажется человеческому глазу одним целым с этим мертвым столбиком.

* * *

В доказательство того, что время — не более чем обман, можно привести следующий пример: положим, какой-нибудь аппарат покинет свою систему и переместится в нашу, тогда наша атомная пыль превратится для него в миры, а его миры превратятся позади него в атом. Если после этого он вернется к себе, то с начала его путешествия до момента возвращения пройдут тысячи лет. Но, как я уже говорил, при возвращении в систему перспектива меняется, и, несмотря на промчавшиеся века, аппарат вернется в свой мир по окончании нормального времени полета. В то же время, если при помощи какого-нибудь приспособления наблюдатель получит возможность рассматривать наши миры из своего дома и вблизи, то это вблизи все равно будет далеко, и они предстанут перед ним в виде постоянно бомбардирующего себя атома. Поэтому человек носит в себе смутные и противоречивые представления о мгновенности и длительности, от которых ему не по себе, но причину этого он выявить не в состоянии.

Время в нашем случае будет играть роль, которую обычно играет пространство, а потом оно снова станет временем путешествующего — равно как и его дом снова станет домом, когда самолет снизит высоту: для человеческого зрения он не был им, пока человек находился в воздухе (и только разум вносил поправку), но оставался домом для тех, кто в нем жил и ожидал возвращения путешественника.

Понимай кто может. Понять нелегко, потому что это слишком просто. Человек все усложняет, поскольку всегда начинает движение с левой ноги. Я думаю, начни он с правой, ему бы повезло больше и неразрешимому нашлось бы решение.

Я уже писал, каким образом различаются время и пространство: вещи, от которых мы удаляемся в пространстве, уменьшаются, в то время как те, что удаляются от нас во времени, разрастаются до исторического или мифологического апофеоза. Но это время — лишь форма пространства, одна из разновидностей расстояния, вводящего нас в заблуждение. В сознании мы в большей степени владеем теми вещами, которые отдаляются от нас во времени, чем теми, которые принадлежат нам — во всяком случае, мы так думаем, — в пространстве. Предмет, к которому я прикасаюсь (я иксирую это прикосновение, не придавая ему того значения, которым наделен для нас утраченный предмет), менее рельефен для меня, чем тот, что я утратил, и который я вновь обретаю благодаря отстранению и таинственному синтезирующему механизму памяти.

Впрочем, можно предположить, что мы вовсе не являемся частью атомной системы, но летим вместе с осколком от взрыва одной клеточки такой системы: этот взрыв объяснил бы стремительное удаление от нас некоторых звезд, наблюдаемое астрономами (удаленность, на которой они их наблюдают, все еще соизмерима с нами и позволяет предположить вероятность взрыва, причастность к которому мы не сознаем, потому что у нас нет точки отсчета, и потому еще, что скорость, с которой все это летит, не имеет ничего общего с законами движения небесных тел). Добавлю к сказанному, что этот взрыв, может быть, не произошел когда-то, а происходит сейчас; он представляется нам состоянием стабильности, потому что мы могли бы оценить его головокружительную взрывную силу только с того расстояния, которое для человека недостижимо, и вообще этот взрыв вовсе не исключает гравитационного движения тел, но сам же его и спровоцировал.