Николай Мордвинов - Дневники

• Название: Дневники
• Автор: Николай Мордвинов
• Издательство: Всероссийское театральное общество
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1976

В книгу включены дневники известного артиста Николая Дмитриевича Мордвинова и воспоминания о нем.

---

Я предложил, в силу того, что я не схожу со сцены, всю роль построить на ходу. Идет — идет — идет… и вдруг остановился… Это может быть у проходной, когда оказался смещенным инженером.

21/X

[…] Относительно Бахирева: был у меня на военной службе один сибиряк Мишка, не помню фамилии — редкого спокойствия человек и необычайной силы, как это бывает: сильный — спокойный. Долго мы его раскачивали большой компанией, чтобы посмотреть, каков он в гневе. И однажды довели его: он только поднялся, а нас в комнате уже не было, так это было жутко. Очевидно, у Бахирева есть эти качества и их надо использовать. […]

23/X

Кое-что за репетиции накопил, решил.

В этой картине мне захотелось показать, какой Бахирев хозяин, когда ему не мешают, и как он торопится сделать то, что ему не позволил бы сделать Вальган, находись он на заводе.

Темп.

Если в предыдущих картинах он медленный, то здесь горит. Чубасова избегает, чтобы тот не обязал его провести совещание, собрание, обсуждение… А когда Чубасов появился, разговаривать с ним, будучи погружен в бумаги.

Чубасов, входя, может, запирает дверь. Когда Чубасова спросили по телефону, Бахирев с явным удовольствием передает ему трубку, чтобы сбежать из кабинета.

Бахирев ввел почасовой график. Чубасов отвечает за производство вместе с директором до суда включительно, рискуя партбилетом. Потому, не желая выдавать Бахирева, он невольно защищает его, не зная, что Бахирев, в конце концов, собирается делать, скорей интуицией веря в целесообразность плана Бахирева.

— Не подводи ты меня!

А от Бахирева отлетают все предостережения, обвинения, оговорки, даже трем противовесам он не отдает должного внимания. Он верит, что это не его вина и он это устранит, как мелочь… И вдруг… четвертый! Известие застает его уже в дверях и ударяет в сердце.

Противовес превратился в личную большую ошибку. Очевидно, перегнул палку, заторопился. Развил непомерно большие темпы и что-то упустил из поля зрения.

Одиннадцатая картина.

Надо разыграть сцену. Пантомима — чтения данных и выводы. Шапс находит, что Бахирев получает маленькую записку с решением задачи, а мне показалось, что это — большая «простыня» цифр, которую он осматривает из конца в конец, потом стаскивает ее на пол (на столе не помещается), свешивает с боков стола и в нелепой позе ползает по простыне. Это решение вопроса — детали № 512. Потом поднимается, стоит на этой бумаге — она уже не нужна — и думает о противовесах.

Говоря с Тиной, думает о противовесах. Смотрит на нее, и до него не доходит ничего, кроме одного — где собака зарыта в этом вопросе. А смотреть на нее приятно, это не мешает, не отвлекает, а каким-то образом способствует размышлению.

— Отец умер в тюрьме.

Она — горда за отца. Это новое. Это укрупняет ее образ в его представлении. Оценить крупно. Она — новая в его глазах, не «дурой заформовалась». Вот откуда ее резкость, самостоятельность. Она нравится ему. Он вдруг понял, что она нравится ему и потому, что ему легко думать при ней.

И он понял, что только что произошла измена: его — Кате, а ее — мужу.

Оценить, сыграть.

Тринадцатая картина.

Весь в заботах. Теперь уже не мрачен, а сосредоточен. Бежит, а она торопится доложить, что «достойная крестница». Крутится вокруг него. До него не доходит причина ее восторга. Он весь в деле и только не может отделаться, может быть, записал что-то в книжечку. А может быть, поначалу она хочет его обрадовать, что он в ней не ошибся, а потом, увидев, поняв, что он озабочен, поднять в нем дух. Он начинает ее «слышать», «видеть» и вновь уходит в себя.

Четырнадцатая картина.

Очень конкретен.

Главное — тетрадь о чугунолитейном — и на этой задаче переломить себя, вроде извиниться.

Ой! Опять разбирается… то в бумагах, то в ведомостях, теперь в тетради… Ну как увлечь на это зрителя?

Найти какой-то интересный театральный ход или последовать за Ю.А.? Он мне сказал, что ему хочется увидеть кусок жизни, без единой театральной интонации, без единого жеста.

Пятнадцатая картина.

Сначала обходит все лужи, а потом не замечает ничего и в финале не слышит проливного дождя.

Когда родилась догадка-предположение, что это «не его» трактор, даже задрожал и не может зажечь спички.

А радоваться нечему. Во-первых, брак пойдет и при мне и отвечать мне придется, во-вторых — пропадает смысл выпуска машин, коли они не годны.

Любовь к ней в том и заключается, в том и должна, мне кажется, быть выраженной, что с ней легко думается, решается, мечтается, преодолеваются трудности, хотя о любви — ни слова.

Вот в конце картины и можно сыграть то, что мне показалось, когда я рассказывал Ю.А.

После стихов оказаться на расстоянии от Тины — устраниться. А потом долго, долго глядеть на нее.

Она не двинется — только стала серьезной.

— Пойдем… — шепотом.

Она качает головой еле-еле.

Взяв себя в руки: «Ты права». — Уже поздно или с подтекстом: «поздно сопротивляться». Еще не знаю, но она сделала еле заметное движение к нему…

Он ждет. Она не двигается. Ждет.

— Меня ждут дома.

Она колеблется, решает, не решается, молчит.

— Да, и меня тоже.

А дождь как из ведра, и они не замечают. Друг в друге.

А потом резко разошлись в разные стороны.

24/X

«ЛИР»

Взмах на Гонерилью отменил. Подходя к ней, бросаю плеть, а может быть, поднимаясь со скамьи, не брать ее?

26/X

Беседа с Николаевой[481].

Талантливый человек. Очень приятные вещи дораскрыла. Готова работать.

Бахирев решает медленно. Веская, замедленная речь, особенно вначале.

Первую картину хочет переписать, чтобы не сын был в центре картины, а события. Тревожные, беспокойные. Мальчик поворачивает сцену. Ей нравятся вопросы, на которые нет ответа. Это она одобряет. Но хочет, чтобы Вальган внес весь восторг от событий. Величие. Зависть. В противоположность Бахиреву.

Вторую картину не понимала. Я объяснил, чего хочу достичь в ней. На текст не нажимать, но чтобы ясны были ступени его подхода к решению.

А «монолитность» ей самой не нравится, и из романа она ее вымарала. Тем более, это и неверно. […]

Ей понравилась моя заявка и на то, что Бахирев вначале непонятен, грубоват, скрытный — прямая противоположность характеру Вальгана. А «монолитность» вешает на него эталон «правильного».

Я просил ее подумать о поговорках, пословицах для Бахирева, чтобы речь найти необычную. Обещала.

Сибирское слово: «однако-однако я пойду», «неумеха», «шмикаться».

Она находит, что если вторая сцена, сцена партсобрания и в ЦК, выпадут, то остальное простится, если оно будет даже не дотянуто.

Для первой сцены — и шумы, и прожекторы, проходящие машины, возгласы, жесты — каждая фраза должна быть наполнена тревогой. Бахирев здесь сжимается, как всегда, при всяком новом положении. Он должен познать, пережить в себе и уже потом реагировать.

Она одобряет, что я вымарал весь текст, рисующий отношение к событиям.

28/X

«ЛИР»

(ИЗ ДНЕВНИКА РОЛИ ЛИРА)

Спектакль шел ровно. Отдельные моменты были хорошие.

Сегодня на сцену с Гонерильей вышел на авансцену без плети. Чего-то не хватило в реакции, чтобы она имела право на: «не гневайтесь». А может быть, попробовать не подходить к ней и сыграть реакцию спиной? Жаль, что пробовать придется в Ленинграде.

На последнюю сцену что-то мало сил осталось.

Говорил с Сурковым по телефону:

— Спектакль хорош. Вообще хорош. Есть досадные просчеты: актерские — Иванов, Петросян, Ковенская… режиссерские…

У тебя мне нравится все и по-настоящему, но есть отдельные вещи, которые я бы исправил. Ты не видишь из зала и потому не замечаешь режиссерского просчета. Сцена в степи так разогнана на всю сцену, такими обычными средствами создается буря, так все гремит, что 5 минут, в которые ты остаешься вне этой фантасмагории, кажутся настоящим раем. Я отдохнул, я вижу, я слышу, я понимаю… С таким трудом к тебе пробираешься сквозь эти препоны, ты себе представить не можешь. Все на сцене мешает тебе. А нужно ведь совсем маленький кусочек степи и тебя в центре. Не то, что ты плохо тут делаешь, делаешь ты, наоборот, великолепно, но ты актерски не можешь принять на себя всю ответственность за слово «буря». За этим грохотом, шумом я не слышу даже твоего мощного голоса, за темнотой не вижу твоего выразительного лица. Я вижу только контуры фигуры и за тобой облака, тысячи раз пользовавшиеся в самых разных театрах.

Мне интересна стихия бури в актере, а не в электроцехе. Действительно, актер так мощно переносит нас в свою стихию, что на черта нам стихия бутафорская. Если я обрадовался тишине, значит, этот грохот зрителю мешает.