Бенгт Даниельссон - Гоген в Полинезии

• Название: Гоген в Полинезии
• Автор: Бенгт Даниельссон
• Издательство: Искусство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Автор книги ГОГЕН В ПОЛИНЕЗИИ, Бенгт Э́ммерик Дание́льссон (швед. Bengt Danielsson; 6 июля 1921, Крукек, Швеция - 4 июля 1997, Стокгольм) - шведский этнограф, директор Шведского национального музея этнографии (1967-1971). Родился 6 июля 1921 года в городке Крукек, в коммуне Норрчёпинг, Швеция. Обучался в Уппсальском университете, потом уехал в США. В 1947 году принял участие в экспедиции Тура Хейердала на плоту «Кон-Тики» из Южной Америки в Полинезию. В 1948 году женился в Лиме на француженке Марии-Терезе, и после свадьбы они поселились сначала на Рароиа (1949-1952), а затем, в 1953 году, на Таити. Даниельссон является автором множества работ о Полинезии, включая шеститомное издание по истории островов, и популярных книг, многие из которых переведены на различные языки.

---

вопросам, и меня, во всяком случае, извиняет то, что я говорю о злободневных вещах.

Завтра большой художник покидает Париж и Францию, не надеясь вернуться,

большой художник, которому противен «воздух, полный газа и патоки» (пользуясь

выражением Теофиля Готье), коим мы здесь, на Западе, обречены дышать... Что бы ни

думали все те превосходные люди, которые столь пылко восхищаются чудесами наших

дней и приходят в экстаз при одном слове «прогресс», факт остается фактом: в

соответствии с правилом, изложенным мною в начале статьи и гласящим что мы всегда и

при всех обстоятельствах действуем прямо вопреки разуму, для лиц, родившихся на свет с

талантом и наделенных честолюбием и творческим порывом, почти невозможно

осуществить свое призвание в нашем обществе. Все им препятствует, включая неприязнь

власть имущих и ненависть посредственностей... Так с какой стати требовать от него,

чтобы он продолжал мириться с нелепыми и несправедливыми условиями, если можно от

них избавиться? Раз он не может рассчитывать на поддержку общества, которое

благоволит только богатым, он не может и служить ему. Ведь это факт, что ему закрыли

вход во все официальные салоны искусств и отказались использовать его творческий

гений. Зачем же оставаться здесь?

Там (в Южных морях), где можно прожить на гроши, а материал и земля вообще

ничего не стоят, там он создаст величественные памятники, которые, возможно, будут

когда-нибудь открыты удивленными путешественниками. И наступит день, когда его

творения, стоящие на площади какой-нибудь таитянской деревни, на берегу моря,

окаймленного белопенными коралловыми рифами, примутся собирать и ценой немалых

расходов отправлять домой, во Францию, в страну, которая отказала одному из

крупнейших французских художников нашего века в праве создавать эти самые творения...

Как ни тяжка для меня эта разлука, я рад случаю указать на урок, который можно

извлечь из этого события, на предупреждение, которое вытекает из него для официальных

судей мира искусства. Это важный эпизод в беспощадной воине, объявленной истинными

художниками тем, кто помыкает искусством и кто - по какому праву? - ими управляет.

Видя, как такой художник вынужден отправляться за тридевять земель, чтобы жить и

быть свободным, неужели вы и впредь останетесь глухи к протесту его и всего молодого

поколения, протесту против людей и произведений, которым вы аплодируете? Известно

вам, что это молодое поколение, которое когда-нибудь бросит вам в лицо вполне

заслуженное вами обвинение, даже перестало смеяться над Бонна, Жеромом и Бугеро?

Шарль Морис».

С присущей ему нелюбовью к сентиментальным и мелодраматическим сценам Гоген

запретил друзьям провожать его. Это касалось даже Мориса, который столько для него

сделал, и преданных учеников - Сегэна и О’Конора, собиравшихся последовать за ним

чуть ли не со следующим пароходом. Его самый верный и надежный друг, Даниель де

Монфред, еще в середине мая уехал из Парижа. Не менее твердо Гоген решил, что

последний «четверг» у него в мастерской должен пройти как обычно. Так и было, если не

считать маленького исключения, о котором рассказывает Юдифь Эриксон-Молар:

«Одетый в одно из моих платьев, напудренный мукой, глаза подведены углем, Пако в

последний раз жалобным голосом исполнил грустные песни Малаги. Он пел, но его пение

больше всего походило на дым курений над курильницей. Его лаван-дово-голубые глаза

блестели от слез и казались аметистами. Они были устремлены на Гогена, который стоял

перед камином и гладил пальцами каракулевые отвороты своей куртки, и дуга,

образованная бровями Пако, чуть вздрагивала.

Когда я, совершенно убитая, в последний раз подала чай и разложенный на больших

створках жемчужниц кекс, дикарские инстинкты Гогена взяли верх. Предвкушая радость

возвращения в свою стихию, он исполнил танец упаупа:

«Упаупа Тахити

упаупа фааруру, э-э-э!»

В знак благодарности и чтобы оставить Юдифи несомненно заслуженное ею красивое

воспоминание, Гоген вечером накануне отъезда повел ее в театр Монпарнас на

«Корневильские колокола». Но после столь явной демонстрации особого расположения к

ней, он, естественно, не мог отказать Юдифи в праве проводить его на поезд. Разумеется,

ее сопровождали мать и отчим. В последнюю минуту вынырнул по-собачьи преданный

своему учителю Пако и, невзирая на яростные возражения Гогена, буквально прилип к

нему. Так что Гогену, как ни старался он этого избежать, навязали чувствительную сцену

на перроне, со слезами, объятиями и банальными фразами.

Словом, его отъезд был таким же неудачным, как все его долгое пребывание во Франции.

23.

Pastorales tahitiennes. Таитянские пасторали. 1893 (Таитянские пасторали. Эрмитаж, инв. № 9119).

Очень похожа на экспонируемую в Лувре картину «Ареа-реа» - «Развлечение» или

«Удовольствие». Женщина справа играет на флейте на таитянский лад.

25.

Эиаха охипа. Не работай. 1896 (Таитяне в комнате. ГМИИ, инв. № 3267). Наверно, Гоген

подразумевал «безделье, отдых». Скорее всего, изображены соседки, которые навещали его в

мастерской в Пунаауиа. Картину можно сопоставить с «Те рериоа» (1897), упоминаемой в книге.

43.

Раве те хити ааму. 1898 (Идол, Эрмитаж, инв. № 9121). К сожалению, здесь Гоген сделал в

названии столько ошибок, что нельзя понять смысл. Во всяком случае, картина изображает идола,

которого Гоген сперва исполнил в керамике во Франции (1895) и назвал «Овири» - «Дикарка». Этой

скульптурой Гоген так дорожил, что однажды выразил желание, чтобы ее поставили на его могиле.

52.

В ресторане на Таити я увидел девушку, до того похожую на таитянку с картины Гогена Вахине но

те ви, что попросил ее позировать для этой фотографии, - Б.Д.

ГЛАВА VIII. Повторение

Теперь у Гогена не было официальной миссии, и он не мог рассчитывать на скидку на

судах государственного пароходства «Мессажери Маритим». И все-таки он предпочел не

более короткий и интересный маршрут через Америку, а как и четыре года назад, путь

через Суэц и Австралию; дольше, зато дешевле. Правда, на этот раз он не стал плыть до

Нумеа, где рисковал застрять на несколько недель, если не месяцев, а предусмотрительно

сошел на берег в Сиднее, куда «Австралия», на которую он сел в Марселе, прибыла 5

августа. Здесь Гоген, как и рассчитывал, сразу попал на судно, идущее в Окленд; оттуда

небольшой новозеландский пассажирско-грузовой пароход «Ричмонд» раз в месяц

отправлялся в круговое плавание, заходя на Самоа, Раротонгу, Раиатеа и Таити. Но на

«Ричмонд» он не поспел, и пришлось ему три недели с лишним ждать в Окленде

следующего рейса. Это были неприятные недели: август в Новой Зеландии самый

холодный зимний месяц, а топили в отелях скверно. Не зная никого из местных жителей и

очень плохо объясняясь по-английски, Гоген чувствовал себя совсем заброшенным и

одиноким. Когда же он наконец двинулся дальше, ему пришлось еще хуже. Правда, на этот

раз причина оказалась прямо противоположной: на «Ричмонде», с его железным корпусом

и никудышной вентиляцией, было невыносимо тесно и жарко, а качало почти так же, как

на старике «Вире», перед которым у него было только одно преимущество - «Ричмонд»

шел несколько быстрее, развивая до восьми узлов. Несмотря на встречный пассат, уже

через одиннадцать дней, 8 сентября 1895 года, пароход вошел в лагуну Папеэте и, как все

коммерческие суда, причалил к деревянной пристани в восточной части залива153.

В отличие от 1891 года, Гоген, сойдя на берег, не привлек ничьего внимания. Его уже

знали, и местные европейцы вынесли ему свой приговор. Но будь даже Гоген совсем

новым лицом, им бы все равно пренебрегли, потому что предыдущее судно доставило

другого, гораздо более примечательного француза, которого все жаждали встретить и

видеть почетным гостем на своих приемах. Это был экс-губернатор Исидор Шессе;

снабженный громким титулом «генерального комиссара», он прибыл на Таити с особым

поручением154. Уже тем, что Шессе взял на себя это поручение, он заслужил роскошный

титул, ибо дело было чрезвычайно трудным. От него требовалось ни много ни мало, чтобы